Проданная - Лика Семенова Страница 9

Огден развернулся и вышел.

Я стояла, опустив голову, сцепив руки. Сильвия тронула меня за плечо:

— Ну-ка, пойдем.

Мы отошли к окну. Сильвия встала напротив, вынуждая смотреть ей в лицо. Она была выше меня, впрочем, как и все вальдорцы. Будто срубленная топором. С огромными прямыми плечами, крепкими руками, широкими мужскими ладонями. Ее было сложно назвать даже некрасивой. Даже не пришло бы в голову оценивать с этой стороны. Квадратные широкое лицо с мощной челюстью, мясистый нос, короткий рот с толстыми губами.

— Как тебя зовут?

— Лелия.

— Так вот, Лелия: с девушками не задираться. И сама не начинай, и не поддавайся, если будут подначивать. В хозяйских покоях склоки недопустимы. Станешь скандалить — сразу узнает управляющий.

Я кивнула. Склоки — не по мне. Не люблю ругаться. Мне проще промолчать. Порой мама говорила, что так нельзя. Глупые люди принимают молчание за слабость. А еще говорила, что с человеком всегда надо разговаривать на его языке. Конечно, здесь не шло речи о господах.

— Имей в виду, что и зазнаваться никто не позволит. Не думай, что раз волосы не обрезаны — ты лучше других. Ты такая же собственность господина, как и мы все. И станешь делать, что велят.

Я снова кивнула, на этот раз дважды:

— Я не боюсь работы.

Хотелось добавить, что я отчаянно хочу остаться комнатной прислугой, буду стараться… Но разве мне поверят? Многие мечтают о беззаботной жизни наложниц. Если стать любимицей господина — будут и свои слуги. И вольности, возможность покидать пределы дома. А может, и капитал, как у бедной мамы. А если стать матерью узаконенного ребенка — можно получить и свободу.

Но я содрогалась лишь от одной мысли, что этот испорченный высокородный выродок коснется меня. Лучше остричь волосы и никогда не знать прикосновений мужчины. Сейчас я жалела, что волосы не обрезали. Я бы стала некрасивой, на меня бы больше не смотрели. Управляющий сказал, что ублюдок желает видеть меня при себе.

Все это убеждало, что это лишь игра. Он обещал наказать меня. Дал надежду, чтобы потом растоптать.

Сильвия сосредоточенно смотрела на меня, поджав губы кружком. Такие губы бывают у детей, когда они изображают обиду. Сжатые, капризно выпяченные.

— Будешь стоять при напитках. Надеюсь, бокалы и графины из рук не повалятся?

Я промолчала. Сама не знала. Думаю, при виде Невия я могу и сама упасть, не то что какие-то бокалы. Я даже была не в силах про себя назвать его господином, как Ника Сверта. Тогда выходило естественно, привычно, легко. Это слово не несло того ужасающего смысла, который таило теперь. Теперь в моем понимали слово «господин» равнялось слову «палач».

Сильвия взяла меня за руку:

— Пойдем, покажу, где будешь стоять.

Мы вошли в спальню. Бывшие там комнатные девушки, готовившие постель, разом развернулись на меня. Смотрели с явным интересом, кто-то хихикал, не слишком скрывая улыбку. Кто-то перешептывался. Я знала, о чем они шепчутся — все об одном. У окна, широко раскрыв огромные глаза, стояла сиурка.

Я видела сиуров лишь пару раз, у торговцев. На Белом Ациане их не было. Но они неизменно вызывали интерес. Неестественно стройные, узкие, с голубоватой полупрозрачной кожей, под которой виднелись вены. Вытянутые безволосые черепа с рядом белых точек от лба до затылка. Они почему-то казались мне порождением морских глубин, сродни медузам. Говорят, у них отменный слух, а точки на голове — не украшение, а локаторы.

Сильвия хлопнула огромными ладонями, совсем как управляющий:

— Девушки! Новая рабыня. Зовут Лелия. Будет стоять при напитках.

Одна из рабынь, верийка-полукровка с очень неравномерной красно-белой кожей, вскинула остренький подбородок:

— Стоять она тоже будет голой?

Раздался смех.

Сильвия посмотрела так, что полукровка поникла и опустила голову:

— Если не замолчишь, Вана, — голой встанешь ты.

Этого хватило, чтобы угомонить ее. Судя по всему, Сильвия обладала тут неоспоримым авторитетом. Или властью. Она подвела меня к хрустальному бару у стены:

— Стоять будешь здесь.

Я кивнула.

Вальдорка выставила палец, указывая на узорный графин с сиреневым содержимым:

— Алисентовое вино — подается… — она указала на выдвижную стойку с тонкими узкими фужерами на ножке: — в этих фужерах.

Я снова кивнула. Сильвия ткнула в четырехгранную, почти квадратную бутылку рядом. Я решила, что не должна молчать:

— Красный горанский спирт. Подается с красным льдом в плоском низком бокале, — я указала нужный на стойке.

Сильвия довольно кивнула. Экзаменуя, прошла по всему содержимому бара, в котором я не знала лишь три наименования. Видно, Ник Сверт был недостаточно богат для подобных напитков.

Вальдорка осталась довольной. Внимательно посмотрела на меня, оценивая внешний вид. Достала из кармана гребень и зачесала мне волосы на макушке.

— В глаза господину не смотреть. Не разглядывать. Но при этом замечать каждый жест, чтобы не приходилось просить тебя дважды. Подбородок не задирать. Руки на груди не скрещивать. Ноги тоже. Держись с достоинством и смирением. Не горбись. Ты рабыня высокого дома и должна понимать, какая неслыханная честь тебе оказана.

Я молчала. Нет никакого смысла высказывать Сильвии свое недовольство или свои страхи. Она такая же рабыня.

— Не заговаривать, пока тебя не спросят. Не повышать голос. Не бубнить под нос. Стоять до тех пор, пока господин не отпустит тебя. Все поняла?

Сильвия насторожилась, ухватила меня за руку:

— Поклонись — господин.

Рабыни замерли, присев и низко опустив головы. Я слышала лишь размеренный стук каблуков. Каждый звук — как выстрел. И я сожалела, что этот холостой выстрел не способен меня убить.

Во рту пересохло. Я комкала заледеневшими пальцами юбку, понимая, что если он попросит что-то подать — графины и бокалы повалятся из рук. Может, для того меня здесь и поставили? Чтобы иметь лишний повод наказать? За малейшую оплошность, за разбитый бокал, за разлитое вино.

Сильвия разогнулась первой. Посеменила к хозяину, докладывая, что ванна готова. Он не ответил. Я лишь краем глаза заметила, что часть девушек покинула покои, другие засуетились, выстроившись вереницей. Я