Немая 2 (СИ) - Колч Агаша Страница 9

Я отмахнулась от шутницы. Что мечтать, если время не пришло вместе нам быть. Год ещё учиться жениху моему. Да и нет пока никаких подвижек в снятии проклятия.

— Все книги и свитки по наложению и снятию заклятий, что есть в Академии в свободном доступе, прочитал. В отдел тайных знаний пока не пускают, но я обязательно туда прорвусь. Не может быть, чтобы никто ничего о таком не знал, — рассказывал парень во время нашей последней встречи, когда он вырвался навестить меня. — И вот в чём беспроторица*. Везде, понимаешь, Даша, везде указ есть — не навреди! То есть, если точно не знаешь условий, не видишь плетений, не уверен в силах своих — лучше не лезть. А у тебя такое… — Ерофей горестно вздохнул. — Всё разом: условий не знаем, плетений не вижу, поэтому и не уверен.

Помню, погладила я тогда жениха по руке, переплела мои тонкие пальцы с его сильными, а он ещё и своей большой тёплой ладонью этот узел накрыл. Прижались плечами, словно воробьи на ветке. Так и просидели молча, пока время не прошло отпущенное. Приникла на минутку к груди широкой, послушала, как сердце гулко бьётся, и убежал мой милый в Академию — дальше учиться и искать возможность снять с меня злосчастное проклятие.

*Беспроторица — безысходность (древнеславянский).

— А ты чего из дома убежала? Боянка отпустила? — вынырнув из воспоминаний, мысленно спросила подружку.

— А! — теперь уже отмахивается она. Но, помолчав немного, ответила. — Сватать меня сегодня придут. Вот я и сбежала.

Остановилась, развернула Дуняшу к себе лицом, в глаза посмотрела:

— Как сватать?! Тебе же всего …

— Скоро четырнадцать будет! Еще год, и старшина разрешит замуж отдать. А эти, — Дунечка кивнула за спину, — заранее решили застолбить. Славная у вас девка, говорят. И у Дарьи Милановны училась, и брат у неё работящий да самостоятельный, не бзыря* какой. И собой хороша, со всех сторон справна.

— И что?

— Даша, там жениху едва-едва десять годков минуло! Стоит, глазёнками моргает, сопли рукавом утирает, на котят пялится. Жо́них-баламошка*.

*Бзыря — повеса, шатун (древнерусское).

* Баламошка — дурачок, полоумный (древнерусское).

— Неужто Боянка тебя за такого отдаст?! — мысленно ахнула я.

— Не отдаст, конечно, но и я позориться не хочу, привечая таких сватов.

— Самой-то по сердцу ли кто? — поинтересовалась у девочки, но та равнодушно пожала плечами.

— Рано мне о таком думать. Я как ты хочу. Сначала самостоятельной стать. Лавку свою открыть или мастерскую, а потом уже присматривать мужа. Да не абы какого, а чтоб ровней был. Вон как Савва Первушич у Катюшки нашей. И не беда, что вдовец с дитя́ми — посмотри, он жену сильно любит и к девчонкам нашим как к своим относится.

Согласно кивала словам подружки, удивляясь её рассудительности. Об одном жалела — что рано она повзрослела. Сначала в сиротстве своём, а потом работая рядом со мной и Катей.

— Ох, Дашенька, посмотри! — вдруг дёрнула меня Дуняша.

Мы уже подходили к «Стрекозке», а навстречу нам через ратушную площадь шествовала кавалькада пёстро одетых всадников.

— Степняки! — выдохнула девочка.

— Родичи Дарьи Милановны в гости пожаловали, — ехидно фыркнула за спиной одна из близняшек-визажисток, которые одновременно с нами подошли к ателье.

Но мне было не до девиц. Я во все глаза смотрела на группу странных людей, которые в центре города выглядели неуместно и чужеродно.

Впереди на лохматой низкорослой лошадке трусил забавный человечек преклонного возраста в лисьем малахае, в тёплом полосатом халате, подпоясанном ярким платком с кистями и в узорчатых сапогах с загнутыми носками. В одной руке он держал поводья, с ладони другой не сводил глаз. «По азимуту идёт» — мелькнула малопонятная мысль.

За стариком следовали шесть всадников на коняжках потрясающей красоты. Лёгкие, тонконогие, с диким взглядом пронзительно-чёрных глаз. Казалось, позволь, так они не только галопом поскачут вдоль по улице, а взлетят к облакам низким и скроются в них, слившись серебристо-серым цветом. Воины, восседающие на этих волшебных кониках, взирали раскосыми глазами на происходящее с невозмутимыми лицами, словно ничто их не касалось. Только ворсинки меха в пышных лисьих хвостах, свисающих с верхушек шеломов, играли на ветру, да по матовой глади тонкой кольчуги изредка солнечный луч скользил.

— Красота какая! — шёпотом восхитилась Дуняша.

— Дикари, — высокомерно прокомментировала Людмила, но с места не тронулась, ожидая развития неожиданной ситуации. Всё же не каждый день увидишь такое.

— Ну что ты, Людочка. Посмотри, какие краски, какая композиция, — принялась увещевать старшую сестру Белослава. — Такое хоть на холсте, хоть на доске писать.

И художницы заспорили, стоит ли подобная картина расхода красок.

Мне было не до них. Чуть дыша, смотрела, как спешился чудной старик, как, не отрывая глаз от своей раскрытой ладони, двинулся в нашу сторону. Не доходя шага три, поводил рукой, словно ища что-то, и вдруг рухнул наземь у моих ног. Распластался по мостовой и забубнил нечто-то непонятное.

— Дуня, беги за Руженой. Она тюркский знает, — мысленно распорядилась я, не представляя, что дальше делать. Не то поднимать старика с холодных камней, не то рядом падать, не то сбежать и закрыться в «Стрекозке», надеясь, что степняки ошиблись и не меня они вовсе искали.

Растерянно обвела взглядом площадь. Несмотря на то, что день только-только занимался, народ, пока ещё жидкой толпой, собирался поглазеть на редкое зрелище, окружая нас живым кольцом. Всадники, припавшие на одно колено, старик, раскинувшийся у моих ног морской звездой, и я в полной растерянности.

Правда, за спиной, помимо ехидных сестричек, уже стоял отставной сотник, грозно опирающийся на костыль, цокали по мостовой каблучки Ружены и Дунечки, бежавших на помощь, да ещё несколько работниц выскочили из мастерской.

Как хорошо, что я не одна.

— Даша, он говорит, что ты Мелек Кютсаль рода. Что после твоего исчезновения боги от них отвернулись. — Наклонившись к старику, стоя чуть ли не на четвереньках, Ружена вслушивалась в бормотание посланника и переводила мне его слова. — Он от имени Метин-кагана умоляет тебя вернуться в род.

— Дуняша, пусть Ружена попросит старика подняться и пригласит его в салон. Там и поговорим, а здесь мы только людей забавляем.

Отдав распоряжение, резко повернулась и пошла в ателье. Какой каган? Куда вернуться? Мой дом в Светлобожске.

— Крук, — позвала я, едва переступила порог, — растопи самовар да собери на стол что-то к чаю на… — я прикинула, кого на переговоры пригласить следует, — … на пять человек. Да поставь на огонь большой котёл воды для отвара. Нам ещё отряд воев покормить надо.

— Так, может, сготовить что? — тут же отозвался работящий домовёнок.

— Не надо. Пока чаем обойдёмся. Сейчас кого-нибудь пошлю в пекарню и к мяснику, прикупить колбасы и хлеба. Перекусят с дороги, а там будем решать, что с ними дальше делать.

— А кто они, Хозяйка? — не смог скрыть любопытства домашний дух.

— Утверждают, что родичи.

Крук только лапками изумлённо всплеснул и умчался выполнять поручения.

Прибежала Дуняша:

— Даша, Руженка со Жданычем ведут старика к нам. Всадники, что с ним прискакали — ох и красивущие! — с колен встали, на улице под оградой ждут. — Призадумалась на секунду и спросила: — Да-а-аш, а кто такая Мелек Кютсаль?

— Не знаю я, Дунечка! Не спрашивай меня ни о чём, и так голова кругом, — взмолилась я и, вспомнив, что хотела накормить охрану посланника, попросила: — Пошли кого-нибудь из девочек-учениц в пекарню и к мяснику. Пусть купит три каравая и шесть колец колбасы.

— Двоих отправлю, — кивнула помощница и, взметнув подолом, умчалась вверх по лестнице.

Оставшись одна, я на минуту закрыла глаза и потёрла лоб. Граждане, что происходит?

Старик-посланник, завидев меня в салоне, вновь попытался распластаться на ковре у моих ног. Хорошо, что Мезислав Жданович, увидев моё испуганное лицо, крепко ухватил степняка под локоть и что-то залопотал тому на ухо.