Осколки тени и света - Мара Вересень Страница 9

Среди прочих непонятных мне вещиц в "сокровищнице" имелись бусы с крупными круглыми бусинами из полудрагоценных камней, будто светящихся изнутри. Я всегда, с детства, любила перебирать их по одной. Больше всего мне нравились янтарная, опаловые и радужно отблескивающая жемчужная, они сидели на нитке далеко друг от друга, но если поднести — начинали вибрировать.

Бусы удивительным образом всякий раз оказывались в разных местах. Я наугад дернула несколько узких выдвижных ящичков. В одном что-то брякнуло, я обрадовалась, отложила магфон и потянула. Ящик шел туго, открылся наполовину и оказался пуст, только клочок ткани. Бусы нашлись в соседнем.

Снова стучали в дверь.

Я вздрогнула, локтем сбросила магфон в полуоткрытый ящик, попыталась достать — рука внутрь пролезала, а с магфоном обратно никак. Дергала туда и сюда, расшатывая заевшие в пазах рейки, но получилось только закрыть.

В довершении всего я зацепилась бусами за ручку. Раздался треньк, цветные сферы дождем хлынули на пол, разбегаясь по углам, прячась под диваном и чайным столиком. У меня в ладони осталась только нитка и одна из бусин. Гранатовая. Эта мне не нравилась: внутри камня был изъян — трещина, похожая на узкий зрачок. Даже отверстие для нити, просверленное как раз по ней, не помогло. Наоборот, когда свет случайно соскальзывал внутрь, красная сфера как никогда начинала походить на чей-то глаз.

Собирать рассыпавшиеся бусины не было времени, потому что стук раздался снова, а я поняла: не выйду — дольше ждать Бернет не станет. Он и так рискует, встревая между мной и Холинами.

Быть по сему. Я хотела мелочь — у меня она есть. И нитка есть, чтобы повязать на шею и носить у сердца. Мама любила красное. Друза сердца дома тоже красная, пусть не такая, но похожая.

Выходя, я не удержалась. Обернулась.

Мигнули и погасли всегда горевшие фонари» домашнего» крыльца. Отсюда, с заднего двора, его было не видно, но стало темно. А мне — холодно.

Шел дождь. По слепым стеклам текло.

Прощай. Береги их, то, что от них осталось, потому что я не сумела.

Невыносимая тяжесть сдавила грудь. Нечем дышать…

Глава 8

Сейчас

Я захрипела, пытаясь втянуть хоть немного воздуха сквозь сведенные челюсти и к тяжести на груди прибавилась еще одна, придавившая мои руки к животу, потом так же сдавило ноги.

— Не дергайся, обуза, — каркнул надсаженный голос.

Надо мной был темный свод в алых перьях облаков и пятно лица.

А вот и спаситель за оплатой. Сейчас оприходует меня под закатным небом и бросит, или будет таскать с собой, как куклу для удовлетворения нужд, пока не надоем или не сдохну. Стоп. Закат? Рассвет же был.

Я прекратила вырываться, хотя дышать по-прежнему было нечем и голова начала словно разбухать. Щек и лба тут же коснулось влажное и липкое. Возя пальцем и бормоча под нос, бродяга продолжил пачкать мне лицо какой-то мерзостью. Остро сдавило виски, а потом все прекратилось. Рывком.

Я жадно вдохнула, захлебнулась и закашлялась, слезы хлынули, я дернулась оттереть глаза и получила по рукам, которые отпустили, но тут же прижали снова.

— Тихо лежи, — пригрозил темный, якорем продолжая сидеть у меня на ногах.

Мерзость на лице подсыхала, стягивая кожу. Я чувствовала на себе взгляд, будто с меня методично снимали все: одежду, кожу, мышцы, мысли…

Можно без прелюдий, только побыстрее?

Некромант оскалился, блеснув белыми ровными зубами, словно слышал, что я думаю, и продолжил смотреть, отпустил мои руки, встал и ушел.

Раздались сухие щелчки, вспыхнуло, и слева от меня занялся огонь. Живой. Хоть что-то живое.

Собрать конечности и встать оказалось делом непростым: локти подгибались, коленки дрожали. Ощущение, будто не темный меня на плече тащил, а я его.

Приподнялась, села. Помог лежащий рядом со мной рюкзак с той самой кованой рукояткой.

Здоровенный лось. Не рюкзак, некромант. И двужильный. Если он все это время шел со мной и своим добром. Мое валяется сейчас где-то на полпути между кладбищем, где я собиралась закончить свой путь, и поселком Эр-Дай.

Все время, пока я барахталась, это чудовище скалило зубы. Капюшон, волосы сосульками на глаза свисают… Коленки развалил и сидит как кочевой тролль. На сапогах по пуду грязи, поперек коленок — лопата. Поблескивающая в свете костра кромка такая острая, что взгляд режет. Его взгляд — такой же, будто когтем по стеклу.

— Вода… есть? — на пробу сказала я и поразилась, что вообще способна издавать звуки. — Попить и… помыться.

— Есть. Там, — кисть с длинными пальцами, пауком лежащая на черенке лопаты, приподнялась и дернулась в сторону, указывая направление. — В реке. — А потом, через паузу: — И попить, и помыться. Проводить?

— Не надо, — содрогнулась я, с помощью все того же рюкзака принимая вид, более подобающий двуногим прямоуходящим.

— Палку возьми, — прилетело мне в спину.

Я слегка потеряла равновесие. Сногсшибательного в моем спасителе был только запах, да еще, пожалуй, глаза, отсвечивающие алым от огня. Но я просто споткнулась о шлейку рюкзака, когда разворачивалась лицом к реке.

— Зачем?

— Гулей отгонять. Один, кстати, как раз за тем кустом, к которому ты идешь.

— Один?

— Кто? — удивился темный.

— Гуль.

— За этим кустом — да, а вообще их тут до бездны. За отвращающий контур выйдешь и-и-и, — мечтательно протянул некромант, кажется, даже глаза закатил от предвкушения.

— Где?

— Кто? — в меня снова уперся раздевающий до скелета взгляд.

— Контур.

— Ты на… Чуть левее на полшага сдвинься. — Я как дура сдвинулась. — Воот, теперь ты на нем стоишь. Ну… почти. Правая пятка не влезла.

— Идиот…

— Что?

— Идти, спрашиваю, далеко? — едва сдерживаясь, спросила я, шаря взглядом вокруг себя в поисках палки поувесистей.

Гуль в кустах мне пока ничего не сделал, а вот тот, который у костра, в два счета умудрился выбесить до такого остервенения, что даже орать сил нет. Но я преисполнилась к нему неистовой благодарностью, потому что была уже готова не только на гулей с палкой, но и на ежа с голым…

— Зачем это нам нужно? — спросил некромант, поднимаясь с упором на лопату и, щелкнув пальцами, зажег на ладони светляк. Капюшон свалился, но мечущийся свет от костра и резкие тени от светляка, который некромант держал чуть на отлете, не давали толком рассмотреть лицо. Я и не старалась особенно.

Его вопрос, как я поняла, был риторический, а с самомнением у темных всегда исключительный перебор. Это касательно поименования себя