Шарм, или Последняя невеста (СИ) - Билык Диана

Глава 1. Валерия

– Лера, ты должна ему понравиться, – ворчит мачеха и небрежно поправляет мою прическу. Заплетенные косы неприятно стягивают кожу, а булавки больно утыкаются в затылок.

– А он мне нет?

Отстраняюсь и недовольно шикаю, но, столкнувшись с гневным, почти черным взглядом мамаши, покорно киваю.

– Не смей даже думать, – Валентина грозит ухоженным пальцем. Длинный маникюр под цвет алого платья такой же кривой, как и её нос.

Сколько грима не клади, лучше мачехина рожа не станет.

Опускаю глаза, знаю, что у меня нет выхода, и коварная дрожь страха мчится от шеи до поясницы. Запахи лака для волос, приторного парфюма Валентины и растаявшего снега забивают нос. Морщась, смотрю в боковое окно и впускаю в сердце холод и безразличие. Любить мне теперь запрещено, вряд ли богач окажется принцем. Это вам не сказка о Золушке.

Машина тащится по ночному городу, глотая встречные неоновые огни. А мне страшно. Так сильно, что колени врезаются друг в дружку до боли, и пальцы рук немеют, когда я пытаюсь вытолкнуть обиду через сжатые кулаки. Чем ближе банкетный зал, тем глуше под горлом бьётся сердце, и острее ногти впиваются в ладони. Я – кукла, которую собрались выгодно продать.

– А если я ему не приглянусь? – из последних сил цепляюсь за шанс отступить. Я все еще живу иллюзиями и хочу выйти замуж по любви.

Ловлю в пролетающих огнях города широкую и яркую афишу с надписью «Блеск». Моё время блистать закончилось. И почему я не плачу, не сопротивляюсь, не пытаюсь найти выход?

– Дура, – запоздало отсекает мачеха и, глядя в карманное зеркальце, поправляет помаду на сморщенных губах. – Пока Анатолий жив, у тебя есть возможность все исправить. Или решила на мою шею долги папаши повесить? – она даже не поворачивается, я и так знаю, что в глазах пылает неприязнь.

– Нет, – отвечаю тихо и опускаю голову. – Но вы же знаете, как…

– Какая ты тряпка? Знаю, – Валентина резко закрывает зеркальце, отчего я вздрагиваю. – Вся в отца. Включай мозги, – она стучит ногтем по виску. Вот бы проломила дырку в своей голове! – Иначе вылетишь вместе с инвалидом-родственничком на улицу.

Правду говорит. Ей ничего не стоит оставить нас ни с чем и выбросить. Папа хоть и жив, но слаб и защитить меня не может, а счета, которые на грани падения в глубокий минус, контролирует мачеха – исполнительный директор сети магазинов «Sun-sound». Она и свою дочь подложила бы под первого встречного, да только та мала ещё.

Валентине понадобилось две недели, чтобы совратить отца. После отдыха в Париже они сразу поженились. И у меня появилась вредная и несносная десятилетняя сестра Клава. А потом потянулись тяжелые пять лет жизни. Половину этого времени мы боролись с папиной болезнью, а в перерывах я пыталась учиться и свыкаться с тем, что я не такая, как все.

– Я не умею соблазнять, в отличие от некоторых, – смелею. Терять все равно нечего. Моя школа – несправедливая жизнь, без возможности поступить в универ счастья.

Валентина замахивается, но ладонь замирает у моей щеки и сжимается в кулак, а в страшных глазах мачехи загорается ядовитая ярость. Знакомая, горькая, обжигающая. Так и хочется съязвить: «Слабо?», но я сжимаю челюсть до хруста и упорно молчу.

– Жалко потраченных денег на твой марафет, – мачеха поджимает и без того тонкие губы и отворачивается. А я снова радуюсь, что не поддалась на уговоры и не стала называть её мамой.

– Я не заставляла, – вырывается. – Это была ваша идея.

– Думай, что ляпаешь языком, – шипит мачеха. – Я тебе подобрала завидного жениха. Да, не красавец, но богат и влиятелен.

– Так берите его себе, – выплескиваю остатки смелости и сутулюсь. Для меня эта наглость не свойственна. Обычно я терплю унижения до последнего, а здесь сорвалась. Все сегодня идёт не так, как хочется.

– Предлагаешь отправить твоего отца на тот свет? – мучительница ехидно скалится, а у меня холодеет в груди. Валентина может все, даже самое страшное. – Молчишь? Правильно, молчи, а то обнаглела. Лучше сопи в две дырки и делай, что говорю. Как обжиматься с озабоченным и пустоголовым, так ты не против, шлюха малолетняя, а здесь струсила?

И вовсе я не малолетка. Мне давно восемнадцать, скоро девятнадцать будет. И Вася, мой парень, да, бывший, хоть и поверхностный, но очень хороший. Правда, после того случая, избегал встреч со мной и не отвечал на звонки. А потом Валентина решила выдать меня замуж, мол, кандидат выгодный попался. На этом мои любовные похождения закончились.

Мне пришлось согласиться и оставить подростковые увлечения, потому что на прошлой неделе папе стало намного хуже. Его лечение и содержание теперь на моей совести, и шаг во взрослую жизнь показался мне прыжком в пропасть.

Машина тормозит у входа и ныряет под огни фонарей. Стискиваю пальцами колени до сильной боли, заставляя себя принять настоящее. Как же у меня замерзли руки! Да и сердце тоже.

– Ты все запомнила? – по раздраженному тону понимаю, что Валентина говорит это не первый раз.

– Да, – опустив голову, смотрю на руки и сжимаю холодные и побелевшие пальцы в кулаки. Зима в этом году злющая, как и моя мачеха, и я продрогла до глубины души.

– Назад дороги нет. Или ты станешь его женой, или отправляешься на все четыре стороны. Кормить я тебя не собираюсь, да и папины долги – твоя проблема.

Хочу возразить, ведь именно Валентина подбила приболевшего отца вложить большие средства в ненадежный проект, но, сталкиваясь с ядовитым взглядом, только выпускаю резкий вздох.

– Только посмей опять ляпнуть лишнее: в зал пойдешь с красной щекой, неблагодарная, – договорив злобный монолог, мачеха галантно протягивает водителю руку и выходит из авто.

Мне, конечно, никто не помогает. Выхожу на расчищенную плиточную дорожку сама, держу в кулаке тяжёлый шлейф противного малинового платья. В нем я, как Барби: пластиковая и слишком открытая в декольте. А все Валюша постаралась, чтобы игрушка была в блестящей упаковке, только бантика не хватает. Зябко кутаюсь в меховую накидку, ноги кусает жуткий холод, а дыхание превращается в пар.

У широкой стеклянной двери нас встречает подтянутый худой парень в тёмно-синем строгом костюме, на плечах золотом горят нашивки. Пока он проверяет нас в списке гостей, Валентина наклоняется и скрипуче шепчет мне в ухо:

– Поедешь к Северу после бала или ночуй на улице. Вообще не возвращайся без официальной помолвки! Это ясно?

Уткнувшись взглядом в носки лакированных серебристых туфель, молча отстраняюсь. Я знаю, что нельзя позволять на себе ездить, но позволяю. Зачем? Почему? Ради отца и зыбкого будущего.

Глава 2. Генри

– Север, уснул? – хлопает меня по плечу Женя и разворачивается вполоборота к гостям. – Что ты там высматриваешь?

Не скажу же, что будущую жену? Улыбаюсь коварно и загадочно и качаю неопределенно головой. Пусть думает, что я просто устал или впал в уныние.

Сладкий мартини касается языка и разливается теплом по глотке, а в груди, заводясь в странном резонансе, стучит сердце. Тревожно что-то. А вдруг тётка обманула?

– Генри, шухер! – шепчет на ухо друг и прячется за колонной. Показывает мне жестом «молчать» и замирает. Он всегда такой: некультурный, импульсивный, никакого постоянства. Обманул девушку, обнадежил, а теперь прячется. Я бы никогда так не поступил, но моя судьба и чувства заранее бесполезны. Я даже привык.

Девушка друга идёт уверенно ко мне, покачивая пышной бальной юбкой цвета мокрой травы, и глазами метает молнии.

– Где этот слизень? – бросает на меня равнодушный взгляд, а я киваю в сторону друга. Я для женщин – почти невидимка, и в этом вся проблема.

– Предатель! – шипит на меня Ильховский и, отбиваясь от своей пассии, трясет кулаком.

– А ты думал, я не смогу тебя найти? – пищит Оля. – Да полгорода знает, что у Севера бал по случаю открытия галереи. А где он, там и ты всегда околачиваешься.