Андрей Неклюдов - Танечка

Андрей Неклюдов

ТАНЕЧКА

Рассказ

1

Танечке едва исполнилось тринадцать, когда это произошло…

Дом Танечкиных родителей на два километра отстоял от станционного поселка, где имелись магазин, почта и школа. Танечкин путь к школе пролегал сперва по тропке мимо покосившегося реденького забора соседнего участка, мимо раскидистой узловатой рябины, густо увешенной в эту осень оранжево-красными гроздьями, затем – маленький отрезок – вдоль ручья с темной, цвета чая, водой, несущей первые опавшие листья. А дальше, уже до самой станции, Танечка шагала по железнодорожной насыпи, с двух сторон которой тянулся тощий кустарник, переходящий глубже в сырой мшистый еловый бор, где летом можно было за час набрать трехлитровый бидончик черники.

Обратно домой Танечка чаще шла не одна, а в небольшой веренице людей, прибывших на вечерней электричке. Однако два раза неделю, после занятий в группе аэробики, ей приходилось проделывать свой маршрут в одиночестве. Примерно в этот же час следовал товарный состав. Рельсы начинали нервно дрожать, спереди нарастал тяжелый ритмичный гул невидимого поезда. Танечка продолжала идти навстречу этому гулу и сходила с путей, лишь когда из-за плавного поворота железной дороги показывалась зеленая набыченная голова локомотива и звучал длинный сердитый гудок. Громадные колеса, черные, с зеркальным ободом, одно за одним катились мимо, обдавая Танечку ветром, запахом металла и смазки. И всякий раз с леденящим и в то же время каким-то упоительным ужасом ей воображалось, будто она оказывается под этими страшными неумолимыми колесами. Губы ее бледнели и начинали слегка подрагивать, глаза застывали, широко раскрытые. Танечка безотчетно несколько раз судорожно стискивала коленки – и тогда щекочущие ощущения между ног, возникающие при виде этих чудовищных колес, быстро перерастали в острую пронзительную сладость.

В тот вечер она также брела по шпалам одна. Товарняк уже прошел, оставив после себя какую-то особенно осязаемую пустоту.

Незнакомый человек возник на насыпи в одночасье, неуловимо, как если бы он лежал на обочине, а затем резко поднялся. Танечка оглянулась назад: до станции, где горел тревожно-красный, как будто предупреждающий об опасности, огонек, тянулись голые, тускло мерцающие рельсы. Зато впереди уже виднелось перед поворотом полотна ограждение мостика, под которым в бетонной трубе пробегал ручей.

Сердце Танечки похолодело, когда она заметила что и чужак также посмотрел назад и вперед. Она не разглядела на расстоянии его лица, отметила лишь мельком высокий лоб с двумя залысинами по углам и темные западины глаз. Если побежать, то почти наверняка будешь первой у тропинки, берущей начало сразу за мостиком. А там уже и дома… Пока она решала, бежать или не бежать, высокая темная фигура очутилась рядом.

Танечка не успела даже по-настоящему испугаться, как лицо ее оказалось прижатым к пахнувшему путом свитеру, так что она не могла ни закричать, ни вздохнуть. Большая твердая ладонь прижимала ее голову, другая рука подхватила Танечку под попу, и по сотрясениям и хрусту камней она поняла, что похититель сбегает с ней вниз по насыпи. Через несколько мгновений она уже лежала на спине под огромной толстоствольной елью.

– Молчи, – склонилось над ней свирепое лицо. С минуту мужчина пристально глядел ей в глаза – так, словно собирался проколоть ее этим взглядом насквозь. – Хочешь домой, к мамочке, тогда молчи, – повторил он глухо.

Танечка и так молчала, онемев от потрясения. К тому же ей казалось, что стоит закричать – и случится что-нибудь еще более страшное. Она лишь часто дышала открытым ртом и, как завороженная, глядела в эти пронизывающие глаза.

– Вот так, – несколько мягче промолвил незнакомец. – Будь умницей. Если будешь молчать, все для тебя кончится хорошо. Плохого я тебе не сделаю. Наоборот…

Пока он это говорил, его рука проникла Танечке под свитер и под майку, потом вниз, в трусики. Танечка пискнула, лицо ее вспыхнуло от стыда, от обиды и беспомощности, глаза защипало, и она заморгала часто-часто.

– Не бойся… Все хорошо… Ничего страшного, – бормотал чужак.

Стоя на коленях, он торопливо раздевал ее.

– Не надо, – попросила Танечка и вдруг дернулась в отчаянном порыве, пытаясь вывернуться из этих цепких лап. Но тотчас же увесистая ладонь больно ударила ее по щеке.

– Не шути со мной! – прозвучало над ней строго.

Внезапная душевная слабость, полуобморочная вялость и покорность судьбе вытеснили в Танечке остальные чувства. Ей показалось, что это уже не она, а кукла – тряпочная неживая кукла, которую треплют, дергают, как хотят, раздевают. И пока ее теребили, она широко раскрытыми глазами глядела на тяжелые мохнатые еловые лапы, нависающие над ней шалашом. Губы незнакомца тем временем присосались к ее животу. Продвигаясь сантиметр за сантиметром, они добрались в конце концов до того заветного мыска, где пробивались у нее первые темные волоски. Как будто слабый электрический ток пробежал по ее телу. Танечка насторожилась, смутно догадываясь, что будет дальше…

Сухие твердые ладони легли на колени ее вытянутых на влажном мху оголенных ног, с силой подали их вперед, к животу, и раздвинули в стороны. Танечка быстро свела их обратно, но мужчина решительно и сердито, словно врач, который знает, что делает, знает, что это необходимо, развел их опять. И Танечка больше не посмела противиться. Она лишь тихонько всхлипывала, ожидая боли, ожидая, что ее ударят снова, как минуту назад, или как это бывает в фильмах, которые она смотрела несколько раз по телевизору в отсутствие родителей.

Однако ничего такого не произошло. Вместо этого что-то влажное, теплое скользнуло по складочкам в основании ее ног, еще и еще раз… и вдруг проникло в ее зудящие от страха, от всего пережитого, как будто разбухшие и повлажневшие, никому не доступные до сих пор уста. Танечка напряглась, приподняла живот, но тотчас вся обмякла, окончательно сдавшись, коварно плененная этими нежно-пронзительными и болезненно-сладкими ощущениями.

Невольно ей вспомнилось, что она не раз мечтала о таком, испытывала что-то подобное во сне, где вот так же страстно и нежно мужчина целовал ее живот и ниже…Отчасти это напоминало и то тайное удовольствие, что бывало испытывала она в постели, поглаживая, лаская руками саму себя. С той лишь разницей, что происходящее сейчас было во много крат острее. Настолько остро, что на глазах у Танечки выступили слезы – слезы досады, что она не вольна противостоять – если не насилию, то хотя бы этому непрошеному наслаждению, – что ее тело не в силах отказаться от него.