Почувствуй (СИ) - Вечная Ольга Страница 10

– Да, она подсуетилась вовремя. Я еще эклеры купил.

– Круто. Когда уже до моего отца дойдет, что я к ним равнодушна, и ты именно его соблазняешь.

– Бу–га–га. Тебе там тоже кое–что есть.

– М–м–м. – Она морщится, потом переводит тему: – Что–то в этот раз прям прихватило. Давно такого не было. Так стыдно, снова всех перепугала.

– Уже лучше?

– Нет. Ты можешь просто полежать рядом молча?

– Могу.

Она зажмуривается. Я поглаживаю ее живот. Запахи окутывают: ее духи, шампунь, ее кожа. Нотки мяты, меда, что–то цветочное. Я могу обернуться на улице, почувствовав что–то подобное.

– И что я делала во сне? – спрашивает.

– Мы трахались, – отвечаю запросто.

Она улыбается, а потом тихо смеется. Губу прикусывает. Я тоже улыбаюсь. Она накрывает рукой мою ширинку. Сжимает. Едва успеваю почувствовать, как она отпускает.

– Тебе вообще всё равно, в каком я состоянии? Ты просто всегда хочешь.

– Ага. Тебя, – снова на ухо.

Юля, впрочем, обижается только на словах. Начинает гладить мой затылок, шею. Волоски на коже так и стоят дыбом. Я совершенно точно рядом с ней не в порядке. Реагирую–реагирую.

– Вот как с тобой дело иметь? Животное.

Пожимаю плечами.

– Выгони.

Она мешает, размышляя.

– Ты вел себя как придурок.

Молчу. Я ведь без оружия. Аргументы дома забыл, хотя полночи прокручивал в башке, что сказать ей. Всё там оставил. Ничего не взял с собой.

Не дождавшись ответа, Юля вдруг всхлипывает и шепчет:

– Я твой Рай. Я твоя жизнь. Твое сокровище. Я твое всё.

– Именно, – говорю ей.

– Я твое всё, – настаивает.

– Ты мое всё, – повторяю.

Она медленно выдыхает. В плане любви Юля — маленький вампирчик. У нее в семье не принято признаваться в чувствах. Поэтому признаюсь постоянно я. Так сказать, за весь мир отдуваюсь.

– У тебя что–то было с этой брюнеткой? Если ты с ней переспал, скажи. Я понимаю, что мы поссорились и ты был пьян.

Три раза ха!

– Нет, конечно.

– Тебя силком заставили сделать фото и прислать мне?

– К горлу приставили нож.

– Я плакала.

– Мне этого и хотелось. И теперь... хреново. Зря я.

– Правда? – спохватывается. – Не лжешь? Тебе хреново?

– Не лгу, – усмехаюсь. Радуйся хоть не так открыто. А впрочем... пофигу, просто радуйся.

– Ты забыл, что я твое всё, – фыркает и отворачивается.

Я устраиваюсь удобнее. Пишу у Юли на животе буквы.

«Я»

«Т»

«Е»

«Б»

«Я»

Она замирает. Пытается прочесть, хмурится.

«О Ч Е Н Ь».

Она смотрит вопросительно.

«Л Ю Б Л Ю».

Улыбается. Я начинаю с начала: «Я Т Е Б Я...»

– А вслух? – просит. Настаивает. В глазах мольба.

– Это ведь тоже не проверишь, – говорю ровно. – Пустая информация.

– Для меня – нет.

Она продолжает, резко поменяв тему:

– Как на учебе будешь отрабатывать очередной пропуск?

– Захар встанет за меня на перекличке. Авось повезет.

– Захар... Ты нашел, кого попросить! У него самая запоминающаяся внешность в универе. Рыжий, в веснушках, глаза разного цвета.

– Твою ж мать, точно, – сокрушаюсь, будто не плевать. – Я к нему так привык, что всё время забываю, как он на людей действует. Да ничего, это же Захар, выкрутится. Всегда выкручивается.

– А если нет?

– Да пофиг.

Обнимает снова.

– Хорошо, что ты приехал. Мне было плохо. Но всё же не стоило.

– Понял.

Она улыбается.

– Прости, что наорала на тебя в субботу. Я была на эмоциях.

– Прощаю.

– У меня ничего ни с кем не было. А Костя... он просто друг. Честное слово.

– Больше никаких совместных выступлений.

– Ладно.

Мы обнимается снова. Через пару минут ее дыхание становится глубже и размереннее. Уснула. Лежу рядом еще некоторое время.

Дверь в комнату открывается. Я закрываю глаза и не шевелюсь, готовый в общем–то ко всему. Потому что за эти три года чего только не было.

Виктор Арсеньевич секунд двадцать смотрит на нас. Могу представить, о чем он думает и что хотел бы со мной сделать. Потом закрывает дверь. Я выдыхаю, расслабившись.

Глаза, впрочем, не открываю. Лежу рядом с ней. Фиксик ей — просто друг. Как что ляпнет. Наивная маленькая девочка.

Слушаю ее дыхание. Пишу и пишу буквы, словно это помочь может. Но что еще сделаешь?

Потом вырубаюсь сам.

Просыпаюсь от того, что меня целуют. В щеку, потом в губы. Веду рукой по коже, вдыхаю запах.

Юля. Следом приходит понимание, где я и что делаю. Затопляет с головой теплом.

Прижимаюсь к ее рту сам, а затем обхватываю нижнюю губу, втягиваю в себя. Раскрываю ее рот напором и касаюсь языком языка.

Она дрожит. Всем телом. Всегда при первом поцелуе, если несколько дней не виделись. И эта дрожь, как электрический заряд по цепи, передается мне.

Мир замедляется, а потом и вовсе перестает существовать. Поцелуй становится глубже и ощутимее.

Юля обхватывает ладонями мои щеки. Гладит нетерпеливо.

Язык у нее во рту, мысли всмятку. Юля закидывает на меня ногу. Задирает ее повыше. Даже через ткань штанов чувствую сладкое девичье тепло. Дыхание перехватывает.

Обнимаю крепко.

Поцелуи долгие и глубокие. Ток по коже убивает сопротивление, внутри пламя. Сердце тарабанит о ребра. Этой похотью управлять невозможно, она то, что не контролируется.

Накручиваю ее волосы на кулак и стискиваю. И целую в губы. Дышу часто.

– Ты мне нужна, – говорю тихо. Нужна. Нужна. Нужна.

– Что? – переспрашивает.

– Молчи.

– Дом, Домик, я правда не расслышала. Скажи. Скажи еще раз.

Забирается ко мне на грудь, заглядывает в глаза. Ее синие блюдца ожили, в них искры, игривость, страсть. Щеки порозовели, губы припухли. Отошла, слава богу.

Меня, наконец, отпускает внутреннее напряжение. Страх ее потерять – самый сильный в мире. Говорят, любые наши страхи так или иначе связаны со страхом смерти. Так вот, между моими можно сразу ставить знак равенства.

– Да так, – усмехаюсь.

– Что, опять приснилась?

Дыхание никак не выравняется. Кладу ладони на ее бедра и вжимаю в себя.

– Ты от этого будто удовольствие получаешь, да? – усмехаюсь. – От моих страданий.

– О, еще какое! – ее глаза вспыхивают. – Я же мстительная особа.

Мы смотрим друг на друга.

И прочего мира по–прежнему не существует.

Глава 10

Дверь открывается.

– Чай готов, – говорит Юлин отец и поспешно выходит из комнаты, демонстративно типа смутившись.

– Пап... Всё в порядке, пап! – кричит Юля вслед. – Мы идем! Вот блин.

Садится на матрасе, вздыхает. Трет лицо. Я тоже присаживаюсь рядом.

– Умеет он испортить момент. Никогда не забудет мне тот смешной случай.

– Смешной?! – переспрашивает Юля, а потом хохочет и краснеет.

– Ты же смеешься. Значит, смешной.

– Это я! А друзья его до сих пор подкалывают. – Потом смягчается: – Ладно, Матвей, забей. Ну вот такой у меня папа. Что с ним сделаешь? Идем лучше пить чай. Я умоюсь только. Надо же, уснула и боль прошла.

Смотрю на экран телефона, листаю сообщения. От Захара свежее:

«Появился один вариант. Когда сможешь посмотреть?»

«Фото есть?»

«Неа. Сгоняем вечером?»

«Завтра. Я ж работаю, – быстро печатаю. – Мне поставили пропуск?»

«Обижаешь!»

«Буду должен».

«Ага».

– Чай? – переспрашиваю вслух. – Если только быстро, опаздываю. Вырубился рядом с тобой. Как обычно, – делано закатываю глаза. Мы можем в обнимку лежать часами.

– Кто пишет?

– Захар. Я же говорил, что уладит он всё. Поставили мне посещение. Видишь, как полезно иметь верных друзей.

Юля морщит лоб.

– Ты всегда говорил, что спорт для умственно отсталых. А сам на нем помешался! Понятно, что я чую подвох.

– Спасибо, что в этот раз сказала это не при моих друзьях–боксерах. – Поднимаюсь на ноги, поправляю одежду.

И да, однажды выдра ощетинилась и именно такую фразу выдала в компании. Сказанула–то она, а посмотрели все на меня. Юля против того, чтобы я убивался на тренировках. Но при этом ведет себя на людях так, будто я черепашка–ниндзя.