Шейх (СИ) - Ангелос Амира Страница 11

- Ты подонок! Хочешь спровоцировать войну между нашими странами? – ревет Николай.

- Никакой войны не будет. Я впустил тебя в свой дом. Ты можешь обойти его целиком. Здесь нет пленников. Только те, кто приехал по своей воле. Если Ксения пожелает, она может вернуться с тобой.

- Нет… я не желаю, - подает голос женщина.

- Где Виталия? – поворачивается к ней Николай. – Скажи… умоляю тебя.

- Я не знаю. Была авария…

- Ты понимаешь, что все это подстроено? Неужели ты такая дура? На что купилась? Сколько они тебе заплатили? Ведь он не тебя хочет! – Николай демонстрирует потрясающую проницательность. – Ему Виталия нужна. Весь этот цирк ради нее! А ты – лишь марионетка.

- Да пошел ты, папочка! Ты никогда не воспринимал нас всерьез! Только за родную кровиночку трясся! Не знаю я где твоя дочь! И мне насрать, ясно? Хоть всем кланом ее отымели какие-нибудь арабы, плевать? Что, думаешь ее невинность еще можно спасти? Да ни хуя! Она конченая уже. Останется подстилкой…

- Хватит! – рявкаю на Ксению, яд которой забрызгал всю комнату. После ее речи, грубой, омерзительно, хочется немедленно вымыться. – Замолчи. Это перебор. Николай…

И тут мой собеседник бледнеет, хватается за грудь и падает к моим ногам.

- Николай! Что с вами?

Нащупываю пульс, он совсем слабый. Лицо как закаменевшая маска.

- Юсуф! Немедленно вызови моего врача! И скорую. Звони в скорую.

- У него сердечный приступ? – слабым голосом спрашивает Ксения.

- Пошла вон отсюда, - рявкаю на нее.

- Но я сделала… как ты просил…

Я не слушаю суку, опускаюсь на колени и начинаю делать непрямой массаж сердца Николаю, вдыхать в его горло кислород. Этим приемам я научился специально, когда мне было шестнадцать мой лучший друг умер на моих руках, его можно было спасти как я узнал потом, имей я хоть малейший опыт скорой помощи. Но тогда меня, мальчишку, сковал дикий ужас, я и пошевелиться не мог. Мои знания о массаже сердца и искусственном дыхании пригодились впервые. Меня трясло, прошлое накрывало, я дрожал, но продолжал делать все возможное, чтобы сохранить жизнь несчастному, у которого я украл самое дорогое. Только в этот момент я понял, насколько ужасен мой поступок.

Но была ли мысль вернуть девушку? Хоть на миг?

Нет. Ни на секунду.

Виталия

Полная темнота. Ни единого лучика, который мог бы хоть немного осветить помещение. Крошечное окошко под самым потолком, явно выходившее не на улицу. Возможно, в соседнюю камеру. Я потеряла счет времени. Все чаще закрадывалась мысль, что останусь тут навеки. Что обо мне все позабыли. Даже похитители. Абсолютная тишина наводит на мысли, что это моя персональная тюрьма. Никаких звуков, ни криков заключенных, ни разговоров охранников. Только я и мой сторож-араб, который сейчас видимо ушел спать, с которым мы понимаем друг друга с трудом.

Первые сутки я металась по клетке как безумная, кричала, звала на помощь, дергала прутья решетки до полного изнеможения. Поэтому, меня на ночь крепко привязали к кровати, которую внесли в камеру. Старику, который хоть и отвратительно, но все же мог говорить по-английски, пришли на помощь еще трое арабов, молодых и крепких. У меня не было шансов противостоять такому количеству мужчин. Сначала нахлынул ужас, мысль что они изнасилуют меня буквально парализовала, лед сковал все тело, я не могла пошевелиться, не то что оказать сопротивление.

Но мужчины не смотрели на меня как на женщину. Даже наоборот, они словно пытались как можно меньше дотрагиваться до меня, словно я была им противна. Это радовало. Но в то же время наводило на мысли…

Мне стянули запястья веревкой и привязали к изголовью. Лодыжки тоже связали, я едва могла двигаться. Каждая мышца тела болела, особенно невыносимой была боль в плечах. Самым ужасным было то, что я понимала: сколько бы ни кричала, никто не придёт, чтобы облегчить мои страдания. А нарваться на худшие неприятности – легко. Поэтому я лишь тихо постанывала и тряслась от холода.

На меня конечно накинули тонкое одеяло, но оно не спасало от сильно упавшей ночной температуры. Все тело сотрясали конвульсивные судороги.

Но я заставляла себя собраться и не думать о физическом дискомфорте. Надо взять себя в руки и думать, соображать, и если представится хоть малейшая возможность – быть готовой немедленно действовать, бежать.

Как угодно, куда угодно.

Мысли метались голове как безумные. Больше всего меня убивала мысль, как отец сейчас переживает, ищет меня. Что он думает о моем похищении? Винит ли меня?

Огромное чувство вины душит меня, за то что ослушалась, вышла из дома. Хотя меня просили сидеть и не высовываться.

Также я переживаю за Ксению, что могли сделать с ней? Может она здесь же, недалеко, в соседней камере? Только ей еще хуже, ведь она пострадала в аварии!

Внезапно мне приходит в голову мысль о маме. Что если много лет назад с ней произошло нечто похожее? Я никогда не могла добиться от отца разговора о том, что произошло с ней. Только сухие факты. Пропала во время командировки в Арабские Эмираты. Папа всегда уходил от этих разговоров, моих расспросов. Я оправдывала его, говорила себе, что это потому что ему очень больно вспоминать все это. Но теперь жалею, что не расспрашивала. И о том, что не послушала отца… Была наивной и беспечной…

Такси, авария, все было построено, в этом не осталось сомнений. И я попалась как примитивное животное в капкан. Мысленно я не уставала просить у отца прощения за свою глупость… Как же больно думать о нём, как он сейчас переживает, ищет меня! Отец всегда был строг со мной и контролировал жестко. В последние годы меня раздражала такая пристальная опека, хотелось больше свободы…

В то же время, я знала, что отец это делал из любви и тревоги за мою безопасность. Он всегда интересовался моими друзьями и школьными делами. Старался быть в курсе моих тревог, и моих успехов. Никогда не был равнодушным. Если обещал позвонить, то звонок раздавался точно в оговорённое время. До появления в нашей семье марины и ее дочерей мы были очень близки. Но начали отдаляться, как только папа женился. Но это тоже нормально…

Я взрослела и уже была готовой к самостоятельной жизни. Вот только я подвела отца. Очень сильно подвела…

Эти мысли не дают покоя, ужас и потрясение от сложившейся ситуации душат меня, пока не проваливаюсь в бездну беспамятства, но ненадолго. Чтобы снова вынырнуть на поверхность и всхлипнуть от отчаяния в темноте, связанная, несчастная, беззащитная.

Но понимаю, что паника в этом деле мне не поможет, поэтому изо всех сил борюсь с нею.

Взращиваю в себе ярость на подонков, сотворивших со мной все это. Все чаще приходит на ум шейх, которых хотел купить меня. Выложивший напрямую свои желания перед моим отцом. Неслыханная дерзость…

Человек, уверенный в собственной безнаказанности…

Мог ли такой человек спланировать похищение? Да, безусловно.

И сейчас, привязанная к кровати, с многочисленными синяками на бледной коже, я чувствовала, как примитивная, неудержимая ярость растет внутри меня. Заставляя дать клятву. Что не позволю этим – безымянным, злобным «этим» – строить планы на мой счет. Если убьют, так тому и быть. К смерти я готова, но не к покорности.

Вот только спустя три ночи я уже готова молить о пощаде. Больше меня не связывают, нет. И одеяло мне принесли теплое, и одежду – черный балахон, но я рада ему. Даже еду носят горячую, мне все сложнее отказываться от нее. Старик стражник фыркает и бормочет что скоро начнет кормить меня через силу. Значит мне еще долго тут находиться? Этот вывод приводит в отчаяние.

Больше всего меня угнетает невозможность помыться. Не принимать душ ежедневно – пытка для меня. Все тело чесалось, казалось отвратительно пахнущим. Хотя я понимала, что это скорее психологическое. Мне хотелось смыть с себя запахи этого места. Прикосновения мужчин, привязывающих меня.