Омега для Омеги Страница 13

Я проснулась рано. Лес за окном купался в предрассветной серости. Я решила, что неплохо бы было подышать утренней прохладой и насладиться трелями ранних пташек и умиротворением просыпающейся чащи перед тем, как отдать себя на расстерзание жалостливому Оливеру.

Я стояла у старой ели и глядела сквозь ветви и натянутую между ними тонкую паутину с капельками росы на резвого дрозда, который заливался громкой песней. Птица вытягивала шею, раскрывала клюв и самодовольно щурила глазки. Интересно, о чем птаха так самозабвенно рассказывала?

Из дома вышел Руфус. Он пригладил полы шерстяного серого пиджака, коротко в приветствии мне кивнул и широким шагом направился к машине. На полпути он остановился и повернулся ко мне:

— Как спалось?

— Как обычно, — я пожала плечами.

— Ты найдешь чем себя занять на несколько часов? Оливер обычно поздно встает, — мужчина нахмурился.

Я кивнула. Конечно, я найду чем себя занять. Несколько часов в утреннем одиночестве будут для меня истинным наслаждением и отличной возможностью спокойно осмотреть дом.

Руфус скрылся в машине, и я вновь уставилась на дрозда. На паутине возле росинки застыл черный паук. Жертву ждал, а она что-то не торопилась в его сети. Когда авто с мягкими и приглушенным урчанием уехала, я засеменила в дом. Не мешало бы позавтракать.

Проплыв тихой тенью через гостиную, я нырнула в просторную кухню. Бревенчатые стены, покрытые толстым слоем защитного темного лака, каменная плитка, шкафчики с ящиками из дерева, вязанки высушенных грибов и пучки трав придавали просторному помещению некоторого ведьминого уюта. Я пошарилась в холодильнике и выудила из него несколько яиц, бутылку молока и кусок ветчины.

— Привет, — на пороге застыл сонный Оливер в одних широких хлопковых штанах.

Я смутилась от его голого торса и темных сосков. Субтильный и изящный Омега напомнил мне томных шарнирных куколок-юношей, которых так любят коллекционеры-эстеты — женоподобный, глаза с печальной поволокой и густая копна из непослушных локонов на голове.

— Руфус сказал, что ты поздно просыпаешься, — я медленно закрыла холодильник.

— Поставил будильник пораньше, — Оливер широко зевнул и привалился к косяку. — Так и думал, что ты ранняя пташка. В чем смысл вставать ни свет ни заря?

— Режим выработался такой, — я разбила яйца в миску и аккуратно отложила скорлупки в сторону. — Иди поспи.

— Нет, — буркнул юноша с закрытыми глазами. — Это невежливо.

Невежливо — портить мои планы позавтракать в тишине и одиночестве, но вслух я не стала этого говорить. Оливер вновь зевнул, переместился за стол и задремал на стуле, понурив голову. Я взбила яичную смесь вместе с молоком, стараясь не шуметь, и с тихим шкворчанием поджарила тонкие полоски ветчины, чтобы затем залить их омлетом.

— Оливер, — я придвинула к юноше тарелку со скромным завтраком.

— Спасибо, — он встрепенулся и обеспокоенно посмотрел на меня. — Ты не знаешь, Руфус успел позавтракать?

— Без понятия, — я плеснула в стакан Оливеру апельсинового сока и села за стол. — Это не моя забота.

— Он тебе не нравится? — юноша склонил голову.

— Это взаимно, — я прожевала кусочек сочной ветчины с хрустящей корочкой, — но так и должно быть.

— Нет, не должно быть, — мягко не согласился Оливер, и я утомленно на него уставилась, глотнув сока.

— Воспринимай меня, как обычного человека, у которого нет пиетета перед Альфами, — я бесшумно вернула стакан на стол. — Фактически это так и есть. Я живу жизнью человека. Я теперь даже подвластна простудам и быстрому увяданию.

— Какой ужас, — пискнул Оливер и поджал губы, глядя на омлет.

— Только не плачь, — я нахмурилась.

— А как тут не плакать? — он возмущенно вытаращился на меня. — Подобной жестокости и дикости нет оправдания!

— Меня излечили от проклятия, — я склонила голову.

— Мы — дар, глупая. Мы умеем любить и радовать и только так мы можем познать счастье, — Оливер шмыгнул и тряхнул волосами, отгоняя от себя печаль. — Просто в ваших краях не понимают этого и боятся познать любовь Омеги, в которой можно раствориться.

Я откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, глядя на Оливера в большом разочаровании. Он действительно верил во все, что говорил.

— И ты тоже хочешь делиться этой любовью. Хочешь, Нелли, я же вижу.

Фыркнула и закатила глаза, чтобы показать — слушать восторженного дурачка было невозможно. Затем я поднялась, собрала грязную посуду и тщательно ее вымыла и просушила мягким полотенцем.

— А ужин мне поможешь приготовить? — Оливер лукаво посмотрел на меня.

— Нет, — я зашагала прочь. — Я в гостях. Я и завтрак-то только себе готовила, но ты все испортил.

— Руфус будет рад, если ты…

— Это твой Альфа, — я с тихим и злым шепотом развернулась к полу голому идиоту и нависла над ним, — вот ты и должен его радовать. Я же ничего не путаю?

— Гадкий ошейник, — прошипел Оливер и подцепил обруч на шее, продев под него указательные и средние пальцы, и с рыком дернул тонкое металлическое кольцо.

— Не получится, — я нахмурилась.

— Я должен постараться! — юноша с глухим натужным мычанием попытался растянуть обруч. — Это неправильно.

Я хохотнула, и Оливер замер, со слезами на глазах вглядываясь в лицо. Даже Эмма никогда не смотрела на меня с такой жалостью. Интересно, он и людей видит калеками и недоразвитыми существами?

— Отпусти, — шепнула я.

— Может, мы его кусачками? — Оливер медленно убрал руки с моей шеи.

— Я не страдаю, — вздохнула я и смахнула со лба локон.

— Я тебе не верю.

— Как и я тебе, — распрямилась и перетянула волосы резинкой. — У нас разное воспитание, культурный багаж и мнение на счет ошейников и наложничества. Давай, мы с тобой закроем эти темы, чтобы друг друга не обижать?

Оливер неуверенно кивнул, и я предложила ему прогуляться по лесу. Юноша с радостью согласился и буквально выскочил из штанов, обратившись в молодого грациозного волка с темными подпалинами на боках. Я так отвыкла от внезапных метаморфоз оборотней, что немного опешила и отшатнулась от синеглазого зверя, который тут же дружелюбно ткнулся холодным носом в ладонь и что-то заурчал. Ничего не поняла. Оливер поднял на меня удивленную морду и опять что-то заворчал, словно о делился со мной каким-то очень важным мнением.