Пять миль (ЛП) - Сен-Жермен Лили Страница 2

— Привет.

Я оборачиваюсь и вижу Эллиота у подножия лестницы, ведущей в его квартиру, с маленькой девочкой, ласково уткнувшейся носиком в область между его плечом и подбородком. У нее копна темно-каштановых кудрей, которые рассыпаются по лицу, скрывая его от глаз посторонних.

Я ничего не могу с собой поделать. Я улыбаюсь, самой широкой улыбкой. Эта картина, Эллиот в роли отца и его дочь, прижавшаяся к нему, пробуждает во мне что-то очень старое и похороненное глубоко внутри меня.

Он отец, именно тот путь, который я никогда не изберу для себя. Я никогда не буду матерью. Я глубоко эмоционально повреждена, чтобы рискнуть когда-нибудь привести в этот мир ребенка. Я просто не могу этого сделать. Ничего хорошего не может получиться из тьмы, живущей внутри меня.

Эллиот жестом головы просит меня следовать за ним и начинает подниматься по лестнице. Я следую за ним, закрывая за собой дверь, разделяющую оба помещения.

Я как можно тише крадусь по лестнице, вздрагивая от случайного скрипа половиц под ногами. Вижу, как Эллиот огибает угол на вершине лестницы и исчезает. Несколько мгновений я слышу тихое щебетание Кайлы, а затем тишина.

Не зная, чем себя занять, я бреду на кухню, короткая прогулка по лестнице выбила из моих легких весь воздух, и я задыхаюсь. Столешница холодная под моими ладонями, и я стою, прислонившись к ней, долгое время. Единственные звуки – это медленное капанье воды из крана где-то рядом, и успокаивающие звуки Эллиота «шшш», доносящиеся из коридора.

Через несколько минут и он входит на кухню, комната темная, подсвеченная лишь лампой, горящей в гостиной. Должно быть, я представляю из себя то еще зрелище, потому что его лицо становится мягким и озабоченным, как раньше, и он раскрывает для меня свои объятия. Я делаю шаг вперед, устраиваясь в комфорте его рук, прижавшись макушкой к его подбородку. Как в старые добрые времена. Вот только… что-то чувствуется по-другому. Я имею в виду, кроме того, что мы больше не вместе. Что-то физически ощущается странным между нами, и я почти смеюсь, когда понимаю, что это. Наверное, я слишком устала.

— Знаешь, — легкомысленно произношу я, — Было гораздо легче обнимать тебя без этих буферов между нами.

Его тело напрягается, и не в хорошем смысле.

— Да, ну, братья, наверное, в восторге от них, да? — его тон горький, и я открываю рот от удивления. У меня просто нет слов, я не могу ответить на это, потому что он прав. И я ненавижу, что он прав.

Эллиот отпускает меня и делает шаг назад, чешет затылок и хмуриться.

— Ты трахалась с ним?

Я чувствую, как вспыхивают мои щеки, я смотрю куда угодно, но только не ему в глаза.

— С кем? Джейсом? Нет!

Эллиот бросает на меня безумный взгляд.

— Я спрашиваю не о Джейсе.

Моя кровь холодеет, по рукам бегут мурашки. Я не даю никакого ответа, но это и не нужно, выражение его лица говорит мне о том, что он может прочитать ответ в моих остекленевших глазах.

Опустошение на его лице говорит о многом.

— Господи Иисусе, Джульетта.

— Я не планировала этого, — еле произношу я. — Это просто…случилось. Это был единственный шанс для меня влиться. Разве ты не понимаешь?

Я сморщилась, когда он произнес слова, которых я все это время избегала.

Он сжимает кулак и поднимает его над столешницей, и я знаю, что единственная причина, по которой он изо всех сил на опустил его на поверхность, заключается в том, что его дочь спит менее чем в двадцати футах от нас.

— Хочешь сказать, — тихо начинает он, — что единственным выбором было вступить в половую связь с человеком, который возглавил твое групповое изнасилование, в результате которого ты чуть не погибла? С человеком, который убил твоего отца? Который, возможно, убил твою мать?

— Он не убивал ее, — хмуро говорю я. — Она все еще в клубном доме.

Глаза Эллиота полезли на лоб.

— ЧТО?!

— О, я тебе не сказала? — отвечаю я, отмахиваясь от его комментариев. — Я думала, что говорила.

Он делает глубокий вдох и качает головой, потирая затылок. Он очень обеспокоен. Не так я представляла себе все это. Я искала убежище, искала покоя у проверенного человека, союзника, а не гребаного допроса в четыре утра.

Он испускает очень длинный выдох и сцепляет руки за головой, каждый мускул на его руках и плечах напряжен. В любой другой ситуации, я бы сказала, что это очень сексуальное зрелище. Но сейчас, здесь, он выглядит прямо-таки пугающе.

— Ты не можешь туда вернуться, — говорит он, его шесть футов возвышаются над моими пятью с половиной.

—Прекрати эти попытки, — отвечаю я, качая головой. — Я больше не буду обсуждать этот вопрос с тобой.

Он разозлился.

— Да, ты будешь. Мать твою, Джулз.

Я вижу это в его глазах, эту решительную жилку, которая заставляла его противостоять мне в течении долгих трех лет, девушке, с суицидальными наклонностями, от которой любой здравомыслящий человек давно отказался бы.

— Я сделал все еще хуже, не так ли? Тем, что был с тобой? Господи, ты даже не понимаешь, что правильно, а что нет. Это моя вина. — Вышагивает он по кухне. — Это на моей совести. Тебе было всего семнадцать, ради всего святого. Я должен был знать лучше. — Он что-то бормочет себе под нос, не глядя на меня. — Это все моя вина.

Он, что, винит себя в моих нездоровых отношениях с Дорнаном? Но это не его вина. Ни в чем.

Я моргаю, вспоминая то первое время, когда мы были вместе.

Эллиот и Джульетта.

Это было прекрасно.

Впервые с тех пор, как я «умерла», я снова почувствовала себя цельной. Любимой. Защищенной.

Желанной.

Бабушка Эллиота часто отсутствовала дома. У нее был друг, один джентльмен, у которого она любила гостить несколько ночей, поэтому мы с Эллиотом часто сидели на террасе огромного дома, которая опоясывала весь его периметр, и пили пиво до самой ночи. Точнее, он пил пиво, а я лишь делала пару глотков, пока Эллиот делал вид, что ничего не замечает.

В этот вечер все было спокойно. Все словно застыло. Цикады стрекотали в летней жаре – в Небраске всегда было жутко жарко – пока мы молча раскачивались на качели. Он на своей стороне, я на своей. На нем была белая обтягивающая майка, покрытая жиром и моторным маслом, и джинсы. Он ушел из рядов полицейских вскоре после того, как привез меня в дом своей бабушки, и теперь работал механиком. Его волосы были взъерошены после долгого трудового дня. Я была одета в стандартную униформу закусочной – джинсы и синюю футболку с вышивкой Betty’s Grill на нагрудном кармане.

Я потянулась, чтобы взять пиво, которое стояло в пространстве между нами, Эллиот крепко держал его за горлышко. Я осторожно потянула за бутылку и надулась, когда Эллиот не отпустил ее.

— Ты несовершеннолетняя, — сказал он, все еще не отпуская пиво.

Я улыбнулась и ткнула пальцем в его ребра, заставив рассмеяться. Он ослабил хватку, отвлекаясь на мою щекотку, и я, как настоящий победитель, вырвала ее у него из руки.

— Я мертва, — сказала я, допив остатки пива, прежде чем вложить пустую бутылку в его протянутую руку. — Мертвым девушкам разрешено пить пиво.

Он просто кивнул, глядя на равнины, раскинувшиеся вдалеке, на его губах появилась маленькая улыбка.

— Значит ли это, что теперь я могу рассчитывать на собственную бутылочку пива? — игриво спросила я.

Эллиот встал и направился к двери.

— Нет, — бросил он через плечо.

Я улыбнулась и последовала за ним в дом.

Он стоял у открытого холодильника, задумчиво нахмурив брови. Его мускулистые руки блестели от тонкого слоя масла и пота – постоянное явление влажного лета. Я тихонько на босых ногах подкралась к нему, озорная улыбка растянулась на моих губах.

Он закрыл холодильник и повернулся, ударившись об меня рукой, в которой была новая бутылка пива.

— Что за? — сказал он, вспенившееся пиво сползало по стеклу бутылки.