Это всё ты (СИ) - Тодорова Елена Страница 2

– О-о, – протягивает Валик. – Необычное имя.

– Да, моя мама оригинальна во всем, – хвалюсь по привычке. И даже представляю, как знакомлю ребят с семьей. Вот будет здорово! – Вы так похожи. Для двоюродных нетипично. Мы с моей родной сестрой совершенно разные. Она яркая, на маму похожа. А я… Так… Тень от них, – делюсь с улыбкой, будто это никогда не вызывало у меня беспокойства. – Ваше сходство необычайно мило.

– Это все веснушки, – шутит Вика.

– У меня они тоже есть, но я вряд ли сойду за вашу родственницу, – смеюсь я. – Даже дальнюю.

– Почему же? – отзывается Валик. – Будь мы в каком-то индийском фильме, я бы уже бросился к тебе с криками «Сестра!».

– Боже, нет… – хихикаю я, представляя это.

– Да, Юния, да, – кивает Вика и, поглядывая на брата, кривится, как бы намекая на то, что он способен на подобные драматические сцены.

Совершенно незаметно расслабляюсь. Успеваю даже мысленно посмеяться над собой, что была такой трусихой с утра. Но это происходит до того, как декан, закончив приветственную речь, начинает торжественное вручение зачетных книжек и добирается до буквы «Н».

– Нечаев Ян Романович.

Это звучит как гром среди ясного неба, после которого мне хочется подскочить с места и, не помня себя от страха, убежать.

2

Закон подлости если работает, то сразу на полную катушку!

Сколько шансов, что Нечаевым Яном Романовичем в стенах этого университета окажется кто-то иной? Не наш со Святославом друг детства. Не ОН. Пожалуйста, только не ОН!

Наивно, но я отчаянно надеюсь на невероятное совпадение. До тех пор, пока звуки шагов не достигают линии первого ряда, и в зону видимости не врывается высокий широкоплечий парень. Он больше, чем я помню… Но характер движений не оставляет сомнений. Слишком знакомы мне эти уверенность, легкость и плавность.

Взгляд на затылок, и между ребер становится больно. По животу волной идет спазм. Я сгребаю пальцы в кулаки. Нет, я вся сжимаюсь. Меня скручивает, словно в один миг мое тело не только весь воздух покинул… Из меня выкачали кровь. Обезводили. Останки сожгли.

Мысль, что Ян меня узнает, настолько ужасает, что я принимаю скоропалительное, но твердое решение: когда секретарь назовет мои фамилию и имя, останусь на месте, будто меня здесь нет.

Только вот… Махнув над головой зачетной книжкой, Нечаев пожимает декану руку и, оборачиваясь, распинает меня взглядом. Целенаправленно, будто точно знал, что я тут сижу. Играючи, словно осознание того, как мне плохо, ничего для него не значит. И беспощадно, точно все то плохое, что о нем говорили – правда, а все, что знала когда-то я – ложь.

Если бы я могла говорить, я бы, наверное, закричала, что тоже его ненавижу. А в особенности этот порочный и издевательский взгляд, который не один год преследовал меня ночами.

Теперь уже без всяких сомнений: легко мне в этом университете не будет. Мой день – а возможно, и весь семестр – резко превращается в кошмар.

Знаю, что не в праве рассчитывать на то, что Нечаева быстро отчислят, но это единственная надежда, которая у меня есть.

Последние два года в гимназии прошли спокойно, как раз благодаря тому, что Нечаев бросил учебу. Ходили разные слухи. Одни болтали, что он подписал контракт с крутым футбольным клубом. Другие говорили, что он вкалывает на каком-то заводе, чтобы помочь матери содержать своих меньших братьев, пока не закончится суд над отцом и им не будет назначена пенсия. Третьи заявляли, что Ян что-то натворил и сам загремел за решетку.

Я знала, что Свят, хоть и не так близко, как раньше, но продолжает с ним общаться, и должен быть в курсе реальных дел. Но я слишком боялась услышать правду, чтобы что-то спрашивать. Игнорируя любое упоминание Яна Нечаева, делала вид, что вычеркнула его из своей жизни точно так же, как и он меня – из своей.

Еще до того, как он бросил гимназию… Сразу после ареста его отца, когда Ян прямым текстом послал нас со Святославом и стал общаться с какими-то беспредельщиками, мне не нравилось смотреть на него. Это вызывало какое-то странное волнение – жгучее, тягучее, болезненное. И особенно сильным оно ощущалось, если Ян вдруг перехватывал мой взгляд и смотрел в ответ.

И вот сейчас… Казалось бы, прошли годы, и я успела эмоционально окрепнуть, но видеть Нечаева все так же тяжело.

Господи… Да хуже, чем когда-либо!

Пока Ян красуется рядом с деканом, задняя часть аудитории взрывается овациями, словно он не зачетку держит, а уже диплом об окончании. Первый день в университете, а его уже здесь знают! Все, потому что Нечаев – футболист, об этом упоминает руководство, объявляя, что он зачислен в главный состав университетской команды.

С ума сойти… Просто сойти с ума!

Я редко на кого-то злюсь. Но Ян вызывает у меня наихудшие чувства, которые только способен испытывать человек. Мне хочется прервать аплодирующую ему толпу, рассказать о том, какой он на самом деле.

Самовлюбленный эгоист. Агрессор. Предатель.

А может… Ко всему прочему, еще и уголовник.

Пульс стучит в висках молоточками. Голова начинает не только кружиться, но и болеть. И вот облегчение – Нечаев спускается с помоста. Я приоткрываю губы, чтобы вдохнуть. Только вот едва это делаю, Ян вдруг шагает прямо к моему столу и на глазах у всего потока в непонятном жесте касается моей щеки. Шероховатые костяшки соскальзывают по пылающей коже вместе с сорванным, оглушающе громким выдохом, который я в потрясении выдаю в звенящую вокруг нас тишину.

Рот не закрывается. Губы начинают дрожать. Ресницы – трепетать. Чувствую, что вот-вот не просто лишусь сознания, а в кому впаду, но разорвать зрительный контакт с нависшим надо мной парнем не получается. Он же… Подворачивая нижнюю губу, продирает ее зубами до белизны. Раздувает на вдохе ноздри. Моргая, медленно поднимает черные ресницы. И в этот момент в его глазах таится адовая тьма, которая не успевает поглотить меня только потому, что Нечаев усмехается, опускает руку и как ни в чем не бывало уходит.

– Что это было? – шепчет Вика. – Ты его знаешь?

В аудиторию возвращается жизнь, только я чувствую себя смертельно больной. Едва совершаю новый вдох, передняя часть моей груди обваливается, словно кирпичная стенка. Внутри меня образуется завал, под которым трепещут, будто крылья раненой бабочки, легкие и лихорадочно колотится сердце.

– Юния?

Ощутив тепло пальцев на своей руке, не сразу понимаю, что это Вика. В страхе вздрагиваю. Громко вздыхаю. Прижимаю к щеке, на которой остался жгучий след, ладонь.

– Все нормально, – бормочу сбивчиво. – Это просто… Ян – друг моего парня… Он странный… Очень неприятный… Не люблю его.

– Да уж… Бесцеремонный, – тихо возмущается Вика, оглядываясь назад. – Хм… Пялится в упор! Даже не скрывает! Хм… Придурок… – задыхаясь, краснеет. – Подмигнул мне! Каков черт!

Я отстраняюсь. Прекращаю воспринимать не только сидящих рядом ребят, но и руководство факультета.

«Хоть бы мы были в разных группах… Хоть бы мы были в разных группах…» – эта молитва – все, над чем работает мой мозг.

С трудом улавливаю свою фамилию. Не знаю, каким чудом собираюсь с силами, чтобы подняться и подойти к декану за зачеткой. Лицо пылает. Кажется, что ожог со щеки расползся, словно опасное вирусное заболевание, по всей площади тела. Я болела корью, но эта зараза ощущается хуже.

Чтобы не наткнуться взглядом на Нечаева, смотрю в пол. Но это не мешает чувствовать, что он как раз продолжает следить за мной, пока я не возвращаюсь на место. Да и там… Затылок горит. Кажется, скоро дым пойдет.

«Хоть бы мы были в разных группах…» – продолжаю молить Бога.

Но… Закон подлости если работает, то сразу на полную катушку!

Когда мы разделяемся и следуем в указанные кураторами аудитории, Нечаев оказывается в одном потоке со мной. Я настолько убита этим фактом, что не могу даже порадоваться той же сплоченности с Викой и Валиком.