Красный (ЛП) - Райз Тиффани Страница 20

- Я чувствую желание.

- Расскажи больше об этом. Что чувствует твой сосок?

- Твердый. Для меня он кажется твердым, как и для тебя, - сказала она, задыхаясь. - Женщина может чувствовать, когда ее соски настолько твердые.

- Как мужчина, когда его член тверд.

- Да, уверена, эти ощущения похожи. Когда ты касаешься моего соска, когда он мягкий, я чувствую удовольствие. Но когда ты касаешься его, когда он такой твердый, удовольствие увеличивается. В десять или двадцать раз. Так трудно стоять, трудно дышать. Я изнываю, Малкольм.

- Где изнываешь, Мона? Назови все места, где ноет, - прошептал он приказ и поцеловал вершину груди. Его мягкие волосы щекотали обнаженную плоть груди. Она умрет, если он заставит ждать, когда он возьмет ее.

- Мои груди изнывают, - ответила она. - Они хотят ощутить поцелуи и жесткое посасывание. И внутри ноет, желая твой член.

- В твоей киске.

- В моей киске, - ответила она. Он резко вдохнул, словно это слово из ее уст возбуждало его. - И не только в киске. Изнывает везде. В животе. В бедрах. Везде, где ты прикасаешься. Я вся изнываю, Малкольм.

- Здесь? - спросил он и провел языком по ее соску.

- Да, - со стоном ответила она.

- Здесь? - Он просунул руку в длинный разрез ее платья на бедре. Он обхватил ее промежность, затем ее киску, и проник пальцем в ее влажную дырочку. Она непроизвольно сжалась вокруг него. Малкольм вздрогнул, и она поняла, что он это почувствовал.

- Да... - прошипела она.

- Здесь? - Он поцеловал ее грудь над сердцем. - Здесь ноет для меня?

- Малкольм... ты сказал не любить тебя. Не заставляй меня любить тебя.

- Но ты скучаешь по мне, когда я ухожу? - спросил он.

- То, что ты делаешь со мной... я бы никогда не осмелилась даже мечтать об этом. И все же, когда я с тобой, нет такой игры, в которую бы я не согласилась играть, ни одну часть своего тела не стала бы скрывать от тебя. Ты оставляешь меня, и я схожу с ума от ожидания. Ты уходишь, и ты - каждая моя мысль наяву и каждый мой сон во сне. И если бы я знала, когда ты вернешься ко мне, я бы считала минуты, пока не увижу тебя снова, - она остановилась. - Нет, это ложь.

- В чем правда, Мона? - Его голос был таким мягким и нежным, что это причиняло боль.

- Я бы считала секунды.

Они вместе дышали, глядя друг другу в глаза. Его губы снова сомкнулись на ее губах, и они слились в поцелуе, который, казалось, никогда не кончится.

Но он закончился.

Малкольм тяжело дышал. Он отпустил ее грудь и снова обнял, грубо притянув к себе.

- То, что ты чувствуешь ко мне, - это то, что я хочу, чтобы ты чувствовала сегодня вечером, - сказал он. - Но после ты можешь возненавидеть меня.

- Я никогда не смогу ненавидеть тебя.

- Не говори так, - предупредил он. - Мужчины вроде меня воспринимают подобные заявления как вызов.

- Ты сегодня жестко выпорешь меня?

- Да.

- А мне это понравится?

- Если позволишь себе.

- Я постараюсь, - ответила она, напуганная, но готовая рискнуть. Все, что угодно для Малкольма. Особенно сегодня. Она никогда не встречала мужчину, который бы так близко соответствовал ее идеалу. Она почувствовала, как гладкая кожа его сапога для верховой езды коснулась ее голой икры. Она потерлась о него ногой, как кот о ножку стула, которую хочет пометить. Она провела руками по бархату его широкой спины, обхватила его крепкий зад и держала его, пока он целовал ее. Ее бедра в собственном темпе прижимались к его снова и снова. Ее киска уже была открыта для него, влажная и скользкая, готовая и жаждущая. Если он войдет в нее прямо сейчас, она кончит еще до того, как его член полностью погрузится в нее.

Но он не брал ее.

- Послушай меня, Мона. - Он положил руки ей на шею, слегка обхватив ее ладонями, его большие пальцы прижались к ее горлу, чтобы заставить ее обратить внимание на его слова. Она опустила руки по бокам и снова посмотрела в его темные суровые глаза.

- Сегодня ты будешь моей, как никогда раньше. Одно дело позволить мужчине доставить тебе удовольствие. И совсем другое - позволить ему причинить тебе боль. Сегодня ты познаешь настоящее бессилие, настоящий страх, настоящую боль. И я буду пить его, как вино.

- Тебе нравится моя боль?

- Мне нравится твое подчинение боли. Человеку свойственно стремиться к удовольствию и убегать от боли. То, что ты будешь бороться со своей собственной природой, чтобы доставить мне удовольствие, принимая страдания от моего стека, возбуждает меня больше, чем все, что ты делала для меня раньше.

- Я хочу доставить тебе удовольствие. - Она положила руки на его точеную талию, чувствуя под своими ладонями тяжелую парчовую ткань жилета и тепло его тела. - В конце концов, именно за это ты мне и платишь.

- Ох... за это ты будешь выпорота. - Он прищурился, и она уловила серьезность его слов.

- Хорошо, - ответила она. - Если я буду выпорота, я хочу заслужить это.

- Ты заслужила это, как только переступила порог. Ты заслужила, когда продала мне свое тело. - Он отступил от нее, освобождая пространство для дыхания. Она уже ощутила прохладу без жара его тела. - Покажи мне мою собственность. Покажи, что я получу за свои деньги.

Мона сняла с плеча вторую бретельку платья и опустила лиф. Она собрала ткань в руках на талии и стянула ее до лодыжек. Обнаженная, если не считать красных туфель на высоком каблуке, она вышла из платья.

- Чистый холст, - сказал Малкольм обходя вокруг ее обнаженного тела. - Я с удовольствием раскрашу тебя в красно-голубой цвет.

Она дрожала в своих туфлях от страха и возбуждения. Она никогда не была с таким красивым мужчиной, как Малкольм, и она бы пошла босиком по раскаленным углям, чтобы доставить ему удовольствие сегодня вечером... но он был прав. Рассудок взывал к ней, приказывая бежать с поля боя.

Она проигнорировала его голос. Он слишком походил на ее собственный. Она предпочла бы слушать Малкольма.

- Убери руки за голову, - сказал он. - Сцепи пальцы и держи локти открытыми. Как крылья бабочки.

Она сделала, как ей было сказано. Это движение заставило ее выгнуть спину и выставить вперед грудь. Малкольм стоял перед ней, изучая ее.

- Ноги шире, - сказал он. Он коснулся пола кончиком хлыста в двух местах - здесь и там, показывая ей, куда ставить ноги. Она раздвинула ноги шире, на полтора фута, и замерла, дрожа всем телом.

- Очень хорошо. - Малкольм поднял стек и похлопал им по левому соску. Затем по правому. Он погладил нижнюю сторону каждой груди треугольником кожи на конце стека. Стержнем стека он провел по бокам ее тела от локтя к лодыжке и обратно. Ей было щекотно, и она вздрогнула. Она отдала бы все на свете, чтобы почувствовать тело Малкольма рядом с собой прямо сейчас. Она жаждала этого, и с каждой секундой жаждала все сильнее. Несомненно, в этом и была задумка.

Он снова подошел ближе. Это была пытка - быть так близко, не касаясь друг друга. Он расположил стек между ними и прижался к плоской стороне губами. Затем прижал противоположную сторону к ее губам.

- Думай об этом как о поцелуе, - сказал он, когда кожа коснулась ее губ. - Вот что это такое. Просто поцелуй тебе от меня.

- Большинство поцелуев не оставляют рубцов, - ответила она. - Я предпочитаю французские поцелуи.

- Ну, я англичанин. Это английский поцелуй.

Затем, отступив назад, он просунул кожаный наконечник стека между ее ног и слегка коснулся ее лона. Он повернул его на бок и использовал край наконечника, чтобы раскрыть ее лепестки. Она ощутила упругую кожу уголка возле входа в ее тело.

- Если она мокрая, то жжет сильнее, - сказал он со своей дьявольской ухмылкой, и на долю секунды она подумала... что, если Малкольм и есть дьявол? Со стеком, прижатым к ее киске, она почти поверила в это.

Ну и что с того, если он был им? Она все равно хотела его.

Он снова погрузил кончик стека в ее лоно, смазывая его ее влагой.

- Подливаешь масла в огонь, - сказала она.