Цена его любви (СИ) - Шарм Кира Страница 20

Сам не просто годы, будто жизнь свою встряхиваю. Как будто она сейчас с меня прямо струпьями сходит. Слоями. Никогда не хотелось просто умолкнуть и улыбаться. И еще ловить каждый момент.

Сам не замечаю, как рассматриваю с ней вместе какие-то сувениры. Кормим голубей, отойдя чуть подальше от елок. И только в глаза ее падаю, и солнце мне оттуда светит. Руками соприкасаемся, и тепло по всему телу разливает. Неведомое никогда тепло.

В охапку бы смял.

Спрятал бы от всего на свете. От себя самого бы спрятал, если бы мог.

Чтоб не встретилась мне в том поганом доме. Чтобы не влезла в черноту эту гребанную.

Усаживаемся в кафе, берем простые круассаны и каппучино.

И снова светится. Раскрасневшаяся. Счастливая.

И понимаю, — это будто та жизнь, которой у меня никогда не было и не будет. Параллельная, блядь, реальность.

Простая. С радостью этой щемящей, с солнцем, что в глазах плещется. Простая и беззаботная.

Ведь о таком мечтал когда-то. Для себя. Для своих. Ради этого, может, пацаном злым, зеленым, в грязь в эту влез во всю. Выбора не было. Тогда бы просто смели иначе.

Но только вот в дерьмо влезать ради того, чтобы на свет потом выбраться — ни хера не вариант.

Смотрю на нее, а сам будто со стороны нас обоих вижу.

Будто и правда — моя жизнь, но та, которая стороной, мимо меня прошла. И я прикоснусь, а она — рассыплется, раскрошится под моими руками.

Потому что уже невозможно. Обратных дорог не бывает. Но, блядь, если есть этот миг, я хочу его глотнуть. Хоть раз. На максимум.

Примерить на себя, чтобы хоть раз вкус его ощутить и помнить.

— Дашааааа, — провожу по сочным губам пальцем, убирая пенку.

Распахивает глаза, и тут же хохочет, прикусывая мой палец.

— Я тебя заболтала, наверное, скучно тебе? — смущается, краснеет, глаза распахивает. — Просто… Как бы ни было трудно, а ведь и тебе тоже надо хоть немножечко отвлечься. Маленький кусочек радости может дать много сил.

— Не скучно, Даша, — прижимаю ее руку к сердцу, что снова дергается. — Не скучно. Ты здесь. Ты уже так глубоко здесь, что даже не знаю, что с этим делать.

— И ты, Влад, — снова краснеет, а мне подхватить и зацеловывать хочется.

Хватаю, — плевать, что опять о сексе подумает. Мне, блядь, ее все время чувствовать хочется. Кожей, зубами, каждым миллиметром. Впиваюсь в мягкие, сладкие губы и обо всем на свете забываю. Счастье она мне захотела подарить. Кусочек. Я бы тебе, девочка, счастья этого весь мир отсыпал, если б сейчас мог.

— У нас все будет, Даша. Будет, — шепчу, зарываясь руками в ее волосы. — Будет счастье. Все будет.

Ловлю ее губы и тихо матерюсь, понимая, что и здесь не скрылись. И тут под прицелы журналюг попались.

Влад Александрович? Это же та девушка, с которой вы провели новогоднюю ночь? С которой изменили известной модели Милене Стаховой?

Вчера вы были с ней, а сегодня с другой девушкой? У вас свободные отношения?

Как вы прокомментируете…

— Прости, — шепчу, сгребая Дашу и буквально выволакивая ее, продираясь сквозь уже целую толпу журналюг. — Прости, маленькая.

Только качает головой, прикрывая свои изумительные глаза.

А мне на хрен с ней под землю провалиться хочется.

— Да! — рявкая в трубку, вынужденно отпуская Дашу из рук.

— Лютый прилетел, — слышу холодный, как всегда, собранный голос Морока.

— Еду.

И снова — матерясь сквозь зубы.

Приходится оставить Дашу, эти дела не ждут.

Вызываю Василия, с тяжелым сердцем отдавая ее в его руки. Век бы не отпускал. Никуда бы от себя не отпустил.

Но реальная жизнь накатывает, глотает нас, забирает в свои обороты.

Простое и тихое счастье — всего лишь дурацкая мечта.

Я ведь давно это понял. Давно. Еще тогда, когда надеялся слегка подняться и просто тихо зажить, наладив свой небольшой бизнес, тот, который еще у отца уроды отжали.

Ни хера так невозможно. Либо тебя прогнут, как только расслабишься, либо прогибать придется тебе.

И счастья этого — тихого, спокойного, бывает, может, единственный миг.

Когда беззаботно. Когда солнечно. Когда в глаза любимые просто смотришь, а они в ответ тебе так светятся. И слов не надо. Хочешь просто быть.

Глава 14

Лютый рвет и мечет.

С налитыми кровью глазами, матерясь, сметает все на хрен со стола.

Обводит нас бешеным взглядом, стоящим перед ним. Меня, Морока и Тигра.

Кто бы сомневался, что будет в ярости.

Ему тоже где-то там, на туманном Альбионе тихая жизнь рябью померещилась. Спокойный бизнес. Без этого всего нашего дерьма.

Но только померещилась, мы все знаем, что так надолго не бывает. Билетов в жизнь не вытягивают, в тихий мир из нашего путевок нет.

С каменными лицами, стараясь не усмехаться, выслушиваем все его тирады.

Можно сколько угодно пытаться себя обмануть, но сущность никуда не спрячешь.

И пусть Дан Лютый сто раз уехал, пусть завел свой легальный бизнес и ни во что в последнее время не вмешивался, а натура никуда не делась. Мы все всегда знали, — для того, чтобы держать город он по натуре своей подходит больше всех. Даже лучше, чем Грач.

Только же его не выманить, ни выковырять оттуда было невозможно. Пока выбора не осталось. Совсем.

— Как, вашу мать?! — ревет так, что, блядь, поражаюсь, как двери из петель не выносит. — Как до такого дошло?! Какого хера я все это дерьмо теперь разгребать должен?

— Смирись, — усмехаюсь, бросая ему на стол тяжелые папки. — Такая судьба, брат. Мы сами ее выбрали, забыл?

— Выбрали, — усаживается за стол, глотая свой коньяк. — Выбрали, блядь, на свою голову. Пока молодыми и дурными были.

Сжимает и разжимает кулаки. Костяшки сбиты. Вижу, побуянить неслабо успел еще до моего приезда.

Всегда бешеным был. Но это никогда ему не вредило. Наоборот. Одного имени Лютого все в округе боялись. Близко не подходили. Хватка у него тоже бешеная. Своего не выпустит и чужого, если вцепился, ни хера уже не отдаст.

— Бумаги! — взрывается. — На хрен мне ваши бумаги! Свалить всех в одну кучу и колени простреливать. Яйца отбивать, пока не скажут. Детектив устроили, мать вашу!

— Дан.

Усаживаюсь первым, пока Морок с Тигром благоразумно молчат позади. — Я бы, поверь, давно так бы и сделал. Но мне сестру живой еще увидеть надо.

— Крысу под носом пропустить, — это как? — не может успокоиться, глаза все больше кровью заливаются. — А ты мне бумажки какие-то подкладываешь!

— Бумажки в наше время много значат, — пожимаю плечами. — Сейчас за них убивают, Дан. И по ним прослеживают.

— Знаю, — бормочет, зажимая руками переносицу.

Понятно, он будто на годы назад вернулся.

Не понимает, в каком времени вообще оказался.

— Ладно. Будем играть в ваши этикеты и этикетки. Влад. Пока отстраняю тебя. Официально на себя власть беру, в одни руки. Для виду. На тебе реально подозрение за нож, уж извини. Твой почерк, никуда не денемся от этого.

Только киваю. Мне руки развязанные тоже бы не помешали. Но спланированно все очень грамотно. Понимаю, что реально других вариантов сейчас нет.

— Вашу мать, — Дан херачит кулаком по столу со всей дури. Так, что стаканы с бутылкой слетают и разбиваются вдребезги. — Вашу мать, как это могло случиться?! Когда чужих стреляли, никогда, блядь, не думали, как придется хоронить своих!

Мы обнимаемся. Три суровых взрослых мужика. Я, Лютый и Морок.

Тигр остается в стороне, неуверенно топчется у входа.

Пусть пролетела тыща лет, а все, блядь, как раньше. Будто и не было ни хера этой жизни. Будто вот такими, как когда-то и остались. Просто обыкновенные отчаянные парни. Которым очень хотелось жить, а не гнить в дерьме. И будто сейчас перед собой и остальных всех вижу. Оживают, встают перед глазами. И Грач вместе с ними. Не тот, которым в последний раз видел. А тот, которому лет двадцать.

И только тишина оглушает. Тишина, в которой уже никогда не услышишь смеха друга. В которой ни хера не исполнится мечта о просто свободной жизни. В которой только предвестие еще большей и страшнейшей войны.