Neлюбoff (СИ) - Максимовская Инга Страница 20

- Но, ведь, ты не она. Ты - это ты, поэтому и примешь верное решение. Я не могу настоять, заставить тебя, не имею на это морального права. Только, попрошу тебя Софья, останься собой. Не дай обиде ослепить тебя. Знаешь, милосердие никогда не считалось недостатком, его просто стало очень мало в этом мире, но это не означает, что оно мертво.

“Нет Толя, я такая же точно, как она” - думаю я - “ Грязная, неблагодарная сволочь, гадящая в руку и душу, любящему меня мужчине. Интересно, что скажет он, узнай о моей сделке с Олегом? Выгонит меня, кроя последними словами, как я того заслуживаю, или снова все мне простит. Разве можно быть таким бесхребетным, или дурацкая любовь застит ему глаза, мешая видеть реальность. В таком случае, я тысячекратная дрянь, не заслуживающая даже дышать рядом с ним.‘

- Хорошо, - наконец киваю я головой - я похороню ее. В конце - концов, именно эта женщина наградила меня гнусной, как венерическая болячка, жизнью, в которой я ничерта не понимаю. Ты странный, зачем тебе все это, как ты живешь то так?

- Я люблю тебя Софья, и не хочу, что бы ты жила с таким грузом на душе. Рано или поздно, сожаление о несделанном придет к тебе, но тогда уже ничего будет нельзя изменить.

На улице холодно, совсем не летняя погода. Ветер швыряет мне в лицо горсти холодных, дождливых капель, которые оседают на моих щеках невыплаканными слезами. Ноги не слушаются меня, не желают двигаться, против своей воли. Я не хочу видеть тело моей матери. Работник морга равнодушно откидывает, не первой свежести, простыню с лица моей матери, и я хватаюсь за плечо стоящего рядом, словно стена, Анатолия, боясь упасть. Мама, мамочка, она не похожа на себя, какой я помню ее, какой увидела ее в последний раз. Разве может эта застывшая, черная от гематом маска быть лицом красивой женщины? Воспоминания, словно ледяной душ обрушиваются на меня, стирая, смывая все обиды и ненависть. Вот она гладит меня, лежащую в постели с температурой, прохладной рукой. Она не спит, боясь оставить меня одну, даже на минуту. Вот, гордится, что я отличница - первоклашка. Вот, ведет меня за руку к зубному врачу, смеется и обещает приз, если я буду умницей. И еще миллион обрывочных, коротких мгновений, вычеркнутых мною из памяти, перечеркнутых ее холодностью и нелюбовью. Что с ней стало? Что с нами стало? Он был прав. Анатолий был прав. Я люблю ее, всегда любила, только вот не успела сказать ей об этом, теша свою гордыню, выгнав родную мать, отказав ей в помощи. Может, если бы я попросила Анатолия о тех проклятых деньгах, она была бы жива? Я не плачу, не могу, точнее плачу в себя, кричу, рву свою душу, все внутри. Словно окаменела. Держусь за руку Анатолия, крепко, что - бы не лишиться связи с землей.

- Плачь, Софья, плачь. Отпусти ее - говорит мне Анатолий, гладя рукой меня по голове. И я плачу, теплые слезы текут по моим щекам, очищая заскорузлую душу, разрушая стену нелюбви и непонимания. В машине тепло, его рука судорожно сжимает руль, так, что аж костяшки побелели. Он, все что у меня есть в этой жизни, что еще осталось, но и его я скоро потеряю, я знаю это на сто процентов.

Два дня, липких и тягучих, словно жеваная жвачка, вытягивают из меня последние силы. Анатолий взял на себя все тяготы и заботы по организации похорон, потому, что я не в состоянии даже двигаться, сижу, уставившись в одну точку. Никогда не представляла, что мне будет так тяжело потерять мою мать.

- Софья, поешь хотя бы - просит меня Анатолий и, словно больную, относит на руках в кухню и кормит с ложки манной кашей, которую я ненавижу с детства. Я машинально глотаю ее, не чувствуя вкуса, хотя, какой у каши вкус.

- Когда похороны? - спрашиваю я.

- Завтра. Знаешь, я отъеду ненадолго, расплатиться нужно с ритуальной конторой.

- Анатолий, а с этим человеком, убившим мою мать. Что с ним?

- Его накажут Софи. Получит то, что заслужил.

- Хорошо, поезжай - говорю я, и словно сомнамбула, иду в комнату. Сон накатывает на меня теплыми волнами, погружая, в такое нужное мне сейчас, забвение. Сквозь сон я слышу, как хлопнула входная дверь, провожая Анатолия, как бегут, непрекращающие никогда свой ход, стрелки часов. Будит меня вибрация телефона на прикроватной тумбочке. Я не хочу снимать трубку. Я знаю кто звонит, чувствую, почти физически, душную волну отвращения к человеку, голос которого я боялась услышать все эти дни.

- Здравствуй, красавица - издевательски говорит Олег, заставляя мое сердце колотиться от страха. - Да ладно, не напрягайся. Я слышал, горе у тебя, прими мои соболезнования.

- Засунь свои соболезнования знаешь куда? Сволочь - шиплю я.

- Вот, ты мне и расскажешь, куда и что я должен засунуть - весело посмеиваясь, отвечает мне Олег. - Сейчас, так уж и быть, не буду трогать тебя в твоем горе. Но, через неделю ты будешь мне нужна. Есть у меня для тебя одна, не пыльная, работенка.

- Олег, но что я скажу Анатолию? Как объясню свое отсутствие?

- Ну, это уж совсем глупый вопрос. Отправлю я твоего любимого в однодневную командировку. Цени, кстати, мог бы вообще наплевать на тебя и твои проблемы, сама бы выкручивалась. В следующий раз, так и сделаю, если не будешь послушной девочкой.

-Хорошо - обреченно говорю я и отшвыриваю от себя перламутровый телефон, словно ядовитую змею.

ГЛАВА 15

[Он]

Ей тяжело сейчас, тяжело понять тот водопад чувств, свалившихся на нее, практически одномоментно. Софья растеряна, разломана, разбита на части. Я совсем не знал женщины воспитавшей ее, но то, что переживала Софи, то, что рассказывала мне, пробудили во мне, лишь чувство ненависти к ее матери. И, тем труднее мне сейчас заниматься ее погребением, но для Софьи это важно, осознание того, что она все же любила свою мать, важная часть ее реабилитации. Вернувшись домой, нахожу Софью в кухне, она готовит. По квартире плывут одуряющие запахи выпечки, и чего пряного, терпкого, пахнущего специями и сексом.

- Ты готовишь? - удивленно спрашиваю я у раскрасневшейся красавицы, одевшей кухонный фартук, на голое, распаренное тело, оно пышет жаром, и животной страстью.

- Твоя манка, редкостная гадость - хищно улыбается Софья, глядя на меня с вызовом и усмешкой. - Чем это пахнет? Просто одуряюще, Софья, пахнет сексом. Что ты готовишь, приворотное зелье? Так я тебе доложу, тебе это не нужно, я и так твой. Весь, без остатка - смеюсь я, сглатывая тягучую, голодную слюну.

- Это майоран, кардамон и еще какие то специи. Я готовлю курицу, так захотелось, ужас просто.

- У тебя, все нормально?- спрашиваю я, глядя на ее порывистые, нервные движения.

- Да, все хорошо. Садись, будем есть, а то меня тошнит что - то, наверное после каши твоей.

Я смотрю, как Софья вгрызается крепкими белыми зубами в куриное бедро, и во мне тоже просыпается зверский голод, сравнимый с сумасшедшим желанием.

- Все готово? - спрашивает она, утолив первый голод.

-Да, готово.

- Это хорошо. Очень хорошо. Знаешь, я боюсь, что скоро сойду с ума. Рехнусь. Обними меня Анатолий, прижми к себе и не дай потеряться. Теперь, на этом свете меня держишь только ты. Я умираю от любви к тебе. Ты научил меня любить, и теперь, я не знаю, что с этим делать.

Я обнимаю ее горячее тело, прижавшееся ко мне, словно в поисках защиты. Софья обвивает меня руками и припадает своими губами к моим, проникая языком в мой рот. Ее запах, охваченная жаром, соленая кожа, заострившиеся от возбуждения, розовые соски, вызывают у меня острый прилив желания. Я слышу легкий стон из приоткрытых губ моей Софи. Ее тяжелое дыхание, как предвестник чувственной бури, яркого экстаза. Я чувствую переполняющее ее желание, и мое , поднимающееся по венам, горячее вожделение.

- Не медли, войди в меня - хрипло просит она, притягивая меня к себе. Я подхватываю ее на руки, и она обвивает мои ягодицы ногами, прильнув своей, такой желанной, грудью к моему торсу.

- Софья, я с ума сойду с тобой - говорю я, переместив ее на диван, и резко вхожу в нее, не в силах больше сдерживать себя. Я снова и снова, заполняю ее ,собой, Софья кричит и извивается от каждого моего толчка, каждого прикосновения к молочной коже, по которой, словно, искрясь побегают электрические разряды . Она скользит губами по моему телу, обводит языком ореолы моих сосков и время ускоряется, и тут же останавливается, когда я изливаю в нее свое семя.