Земфира Кратнова - Рандеву с незнакомкой Страница 21

У тебя сейчас своя жизнь, у меня – своя. А песня осталась. Когда-то – любимая. Сейчас – больная.

Гари Мур – «Still Got the Blues».

«У меня все еще есть блюз для тебя» – вторю я музыканту, лежа в постели с тобой.

– Только блюз? – Улыбаешься ты. – Я предпочитаю рок-н-ролл.

И мы оба задорно смеемся, потому что знаем эту байку: само название «рок-н-ролл» в американском сленге означает именно постельные забавы. А уж музыкальный стиль произошел от сленга или наоборот – кто знает?

И под Гари Мура мы сливаемся в горячем поцелуе и любим друг друга до безумия, до опустошения, до бесконечности… И последний аккорд песни совпадает с пиком наслаждения.

– Извини, все так быстро…

– Нет, все так прекрасно…

Джо Кокер – «You Can Leave Your Hat On».

– Слушай, ты не помнишь, как называется та песня, под которую Ким Бесинджер танцует стриптиз в этом фильме… Как его…

– «Девять с половиной недель»?

– У тебя всегда была хорошая память. Он самый!

– Это фильм моей молодости…

– Ну и молодость у тебя!

– Только не говори, что она развратная! В некоторых эпизодах целомудренная просто до неприличия!

– Не говорю. А песню там поет Джо Кокер.

– А тебе слабо стриптиз станцевать?

– Мне?! Слабо?!

И начинается танец. Медленный, завораживающий, беззвучный. И только кровь пульсирует в ушах все сильнее с каждым движением. Я включаю радио. Какая это станция? Неважно… Зато какое совпадение: из динамиков слышится знакомый хриплый голос Кокера.

– У меня ощущение, что у тебя договор с ди-джеем.

– Ну конечно!

Стриптиз заканчивается, не успев начаться. Пересечение взглядов, ток, бегущий по нашим телам, страсть, швыряющая нас в объятия друг другу…

– Господи, кто бы мне сказал, что я на тебя так наброшусь!

– Да ничего, я не в претензии, как ты понимаешь.

– А я тоже…

Игги Поп – «In The Death Car».

– Ну куда ты меня тащишь? Я не умею танцевать!

– Да неужели?

– Неужели!

– Прекрати. Это же просто!

Ты роешься в своих кассетах. Дома у тебя стоит старенький магнитофон. Двадцать первый век на дворе, сейчас кассету днем с огнем не сыщешь. А ты упорно не хочешь слушать диски. Потому что теряется очарование мелодии, немного приглушенной шуршанием пленки.

И под Игги Попа мы делаем шаг вперед, шаг назад, в сторону…

– Вот видишь! Все действительно просто!

– Чтоб не сказать «примитивно».

– Ой да прекрати ты!

– Танцевать – прекращаю…

Твой диван жутко скрипит. Иногда я боюсь, что мы поднимем на уши весь дом. Но тебе все равно. Страсть не знает других звуков, кроме дивной музыки, разливающейся в нас в такт нашим движениям, в такт любви…

«Воскресенье» – «Кто виноват».

О! Тут каждая строчка – просто поток ассоциаций и воспоминаний!

«Кто виноват, что ты устал,

Что не нашел, чего так ждал,

Всё потерял, что так искал,

Поднялся в небо и упал».

– Что ты испытываешь сейчас?

Наша первая совместная ночь. Первый раз с тобой. И мы принадлежим друг другу – до самого рассвета.

– Что я испытываю? Я поднимаюсь в небо. И падаю.

– И снова взлетаешь?

– С тобой – да… И знаешь…

– Что?

– Я так безумно боюсь потерять это ощущение падения… В небо…

"И меркнет свет, и молкнут звуки".

– Почему ты так не любишь заниматься любовью при свете?

– Потому что Света будет тут лишней.

– Тьфу! Я серьезно…

– Не знаю. В полумраке все… так романтично.

"Но долог день, и ночь пуста,

Забиты теплые места".

Третий день без тебя… Ты в командировке. И хоть ты звонишь каждый день, у меня ощущение, что нас разделяют не жалкие десятки километров, а пропасть длиною в жизнь.

– Мне без тебя тяжело. Особенно ночью. Холодно. Я подушку обнимаю – и представляю, что это ты.

– А мне без тебя – днем. Он все тянется и тянется… Работать не могу! А ночью – ты со мной. Во сне.

– Тогда и ты приснись мне сегодня.

– Обязательно.

«Один смешон, другой влюблён»…

– Господи! Ведем себя как дети!

Мы целуемся в каком-то темном подъезде. Мы вполне можем зайти и к тебе, и ко мне в дом, почему-то нас привлекло именно это место.

– Влюбленные приравниваются к детям.

– Такие же смешные?

– Такие же беспечные.

А еще есть Макаревич. «Перекресток семи дорог».

– Значит, все?

– Да, все! И навсегда! Не звони и не пиши.

– Не буду…

И так хочется в последний раз обнять другу друга, почувствовать вкус губ, запах кожи… Но мы делаем шаг в сторону. Оба. Одновременно. Чтобы не поддаться соблазну.

«Перекресток семи дорог – вот и я».

Наши дороги пересеклись – и разошлись. Пересечение было мгновенным. А впереди – целая жизнь. Одна. И в то же время – совершенно другая. Без того человека, с которым ты встретился на перекрестке разных путей.

«Пусть загнал я судьбу свою,

Но в каком бы ни шел строю -

Все мне кажется, я опять на тебе стою».

Судьба… Как я не люблю это слово. От него веет обреченностью. И как ее можно загнать? И куда? В угол? В другую вселенную? На другую страницу книги, а эту страницу попытаться переписать заново?

– Вы выходите?

Задумавшись, не обращаю внимания, что автобус давно остановился. Мне действительно надо выходить. На той остановке, где мы впервые встретились.

Девушка, стоящая сзади меня, нервно пританцовывает. Торопится. В ее сумочке звонит мобильный. И я вздрагиваю. Играет Dire Straits – "Your Latest Trick".

– Алло, милый? Да, я уже подъехала, выхожу!

… Я не верю в совпадения.

декабрь 2007

Убить надежду

"Надеяться всегда лучше, чем отчаиваться", – говорил великий немец Гете.

А другой великий немец, Ницше, считал, что надежда – "худшее из зол, ибо удлиняет мучение людей".

Хорошо, что есть философы… Они иногда помогают нам не так остро перенести боль, вонзающуюся острой иглой в душу и разъедающей наше "я" подобно ржавчине.

Но иногда даже философы бессильны.

Ведь боль своя, личная, может не утихать еще долгое-долгое время. И на вопрос "за что?" звучит ответ "так надо". Надо, потому что боль либо убивает, либо облагораживает. Она или сжирает нас заживо, либо дает силы бороться дальше.

Один на один с болью – поединок почти для каждого.

А надежда… Она может либо стать острым мечом в руке разящего, либо надежным щитом, либо последним ударом.

И тогда можно сделать выбор.

Подставиться под этот удар или убить надежду.

Почти то же самое, что убить свое "я".

– Катя, Владивосток, – представилась миниатюрная шатенка с миндалевидными глазами.

Макс поневоле залюбовался ею.

"Хороша девчонка! – Мысленно вздохнул он, но тут же себя одернул. – Но-но-но, парень! Совсем еще молоденькая, куда тебе со своим свиным рылом в этот калашный ряд?"