Кристина Денисенко - Созвездие он-лайн неверности Страница 23

 — Я подойду к ней, и заговорю о той картине с изображением деревянного ящика, наполненного зелеными яблоками. Она ей любуется, смотри, как голову наклонила набок. По-моему картины её интересуют больше, чем я.

 — У неё звонит мобильный телефон. О! А модель то из последних! У вас в Донецке у всех уборщиц есть возможность покупать лучшее, как в рекламе «мы ведь этого достойны!», да? – Люсьен был прав, дорогой телефон никак не соответствовал одеянию Марии Григорьевны.

 Смартфон Nokia N8  с красивым и быстрореагирующим пользовательским интерфейсом дорогой игрушкой блистал в неухоженных руках. Грязные пальцы вертели его, словно боясь нажать на сенсорную кнопку. Похоже, Мария Григорьевна и не думала отвечать на звонок.

 — А если она его украла? Не зря же она продела такой далекий путь. Здесь её никто не знает, – размышляла я вслух. Никто, кроме меня.

 Я должна была разгадать эту загадку. Несколько шагов, и я схватила уволенную уборщицу за руку. Она вздрогнула от удивления и тут же начала кричать неподражаемым басом «Караул, грабят, люди добрые, спасите!». На нас все обратили внимания, так и застыв на месте с открытыми ртами.

 — Мария Григорьевна, будьте благоразумной женщиной, не орите, как потерпевшая. На вас же смотрят люди, и что они о вас подумают? – я отпустила её руки, дав ей возможность спрятать дорогой телефон в кармане своего (или чужого) СССР-овского пальто.

 — Хочу орать, и буду! – как маленькая глупая девочка ответила она, не сбавляя оборотов. – Вы что следить за мной удумали? Ты посмотри, ну, что за люди? Куда я, туда и они? Вам что места во всей Украине мало?

 Я была больше чем удивлена. Неужели, по случайному стечению обстоятельств мы оказались в одном городе, и Мария Григорьевна вовсе не собиралась следить за мной?

 — Давайте, выйдем на улицу и спокойно поговорим, как взрослые люди, – любезно предложил Люсьен.

 Мария Григорьевна свела недовольно брови, в глазах были отчетливо видны красные воспаленные капилляры, будто она всю ночь проплакала. Но, как ни странно, криков больше не последовало. Наоборот, увидев перед собой Люсьена Дюжесиль, «ценительница прекрасного» показала ему беззубую улыбку.

 — О чем вы хотите со мной поговорить, милый человек? Вы художник? Да, вы точно художник! Только у художника могут быть такие красивые руки, – она взяла его ладонь обеими руками, и стала поглаживать, продолжая улыбаться, оголяя десны.

 — Нет, я не художник, – Люсьен с трудом выдернул свою ладонь из цепких рук Марии Григорьевны.

 Я наблюдала за ней, и мне показалось, что эта женщина обезумела. У неё явно психическое расстройство на фоне затянувшейся депрессии. Мария Григорьевна не смогла спокойно пережить измену мужа. Может, её и следовало бы пожалеть? Во всяком случае, я бы так и сделала, если бы не агрессивное выражение лица, лишь изредка сменяемое искусственной улыбкой.

 — Если вы не художник, что вам от меня надо? Я то думала вы хотите написать мой портрет, а вы…

 — Выйдем во двор, – Люсьен взял её под руку.

 Но Мария Григорьевна со скоростью атлетической бегуньи, способной завоевать олимпийскую медаль по бегу с препятствиями, снова от нас удрала, так и не пролив свет на таинственную историю её загадочного появления в Одессе.

 — Не думаю, что эта женщина следит за тобой преднамеренно, – тяжело дыша после пробежки, сказал Люсьен.

 — У тебя тоже сложилось впечатление, что она просто ненормальная?

 — Что-то есть. Я тут подумал: если бы я был ревнивым мужем и хотел бы убедиться в верности или неверности жены, то нанял бы для слежки человека, умеющего как минимум действовать незамечено. А Мария Григорьевна, наоборот, привлекает к себе слишком много внимания.

 — Разве можно изменять такому мужчине, как ты? Я думаю, тебе не придется столкнуться с подобной проблемой, – но тут же вспомнила, что Люсьен был женат. – Или с подобной проблемой тебе уже доводилось сталкиваться?

 Мы вновь проходили мимо белых широких колонн, за которыми только недавно целовались, как влюбленные подростки. Люсьен многозначно посмотрел мне в глаза, и мне показалось, что я зацепила его за живое.

 — Да, Валенсия, вы женщины весьма коварные создания. Сначала соблазняете, сводите с ума, играете, а, наигравшись, переключаетесь на более интересный вариант. Я прав, не так ли? – Люсьен был как никогда очень серьезен.

 — Не обобщай, не все же такие, – но поставить себя в пример я уже не могла. – Если двое несчастливы в браке, почему не попытаться изменить свою жизнь к лучшему, пусть даже прибегая к безнравственности?

 — Так думают, наверное, все девушки. Я лично не знаком ни с одной женщиной, кроме своей матери, которая бы ни разу не изменяла своему мужу. И о чем это говорит?

 — Что круг твоих знакомств с прекрасным полом узок?!

 — Нет, это говорит о неверности свойственной женщинам. И мужчины, конечно, тоже далеко не ушли.

 — Меня ты тоже считаешь падшим ангелом?

 Мне самой это было неприятно осознавать: дома меня ждет муж, а я прекрасно провожу время в компании постороннего мужчины, который к тому же, не смотря на ласку и нежность, косвенно обвиняет меня в измене. Но ведь я мужу изменила, а не ему. Хотя: если изменила единожды, значит, могу и изменить снова и снова. Я не эталон идеальной супруги, и душа моя грешна.

 — Нет, Валенсия, я во всем виню только себя. Возможно, если бы не я, ты была бы образцовой женой своему Паулину.

 Люсьен крепко сжал мою ладонь, а глаза, наполненные неописуемой печали, говорили больше, чем его уста. Но недосказанность именно произносимых слов наталкивала  на самые разные мысли. В первую очередь я снова стала испытывать угрызения совести по отношению к своему супругу. И мне не доставляло радости, что Люсьен поставил меня в один ряд со всеми изменницами и предательницами, повстречавшимися на его жизненном пути.

 Тем временем ведущая в красном облаке своего королевского наряда, объявила о продолжении конкурса. Люсьен вновь провел меня к свободному креслу в первом ряду, и сам молча поторопился скорее занять свое место. Стих шум и прекратились разговоры. И со сцены летели слова как раз о запретах и предательстве:

 Немыслимый барьер И вот захлопнулась со скрипом дверь, мы тихо руки друг от друга отрываем, но сердце бубенцами загнанных коней предательски всю душу обнажает. Нет. Ты, конечно, ни говоря ни слова, мне поцелуями покроешь страстные уста… Всю без остатка себя отдать тебе готова, и не смотря на то, что в этом не права. Я запрещала себе думать об обмане, измена и предательство немыслимый барьер, преодоленный сгоряча в ночном дурмане моих фантазий, утонувших в нежности твоей. Я волей случая, несдержанным порывом тебе позволила во мне желанья разбудить, и плачет осень от предательства дождливо, а я от счастья над запретом победить. И слез влажные полоски бережно ладонью ты смахнешь, не прекращая целовать, только сердце вот гудками телефона будет громко о предательстве кричать. Я не хотела. Нет. Безумно и волнительно внимала каждый сорванный дыхания порыв, перечеркнув всю жизнь сознательно под фееричный двух сердечный взрыв!

 Достав из сумочки блокнот и ручку, я написала пару строчек для Люсьена: