Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма" Страница 23

— Ну вы даёте, ребята, — не выдержав, рассмеялся физрук, и только тогда перевёл взгляд на меня, до онемения закусившую нижнюю губу, лишь бы остановить неконтролируемый приступ истеричного смеха, который частенько наступал в особенно напряжённых и требующих максимальной сосредоточенности ситуациях. — Кстати, хотел спросить, кто же так бьёт, но для тебя это очень даже приличный удар, Романова. Кто же тебя учил? — он хитро покосился на растерянного Иванова, запустившего пальцы в волосы на затылке и, в отличие от меня, не заметившего недвусмысленного намёка Евгения Валерьевича.

Мы с Максимом одновременно посмотрели на ворота, внутри которых спокойно лежал мяч, а я вообще не помнила, когда и как успела его пнуть — отвлеклась сначала на свисток, а потом на неубедительную попытку избежать нашего столкновения. Но сейчас, вместо очевидной дикой радости или чувства торжества над внезапно поверженным соперником, мне просто показался очень забавным такой исход войны длиною в полтора месяца. Хитрость, везение и немного иронии судьбы, и вот уже в выигрыше тот, кто наверняка должен бы проиграть.

Иванов же и вовсе только усмехнулся, осознав свой провал, чем в очередной раз продемонстрировал поразительное хладнокровие, не очень вязавшееся с образом того неадекватно вспыльчивого парня, что бросался в меня землёй на этом же поле. Может быть, у него раздвоение личности?

— Мы со старшим братом часто играли вместе, он же и научил, — честно призналась я, сама не понимая, зачем. С момента смерти Кости я ни разу не произносила вслух ни его имя, ни даже косвенное упоминание о том, что он когда-то существовал, и поэтому постоянно чувствовала себя предательницей, вычеркнувшей из своей жизни прежде самого близкого человека в мире.

Но теперь… я могла сослаться на необходимость разуверить физрука, что нас с его подчинённым связывают какие-либо отношения (кроме взаимной, не поддающейся контролю дикой неприязни, конечно же). А ещё могла хотя бы самой себе признаться: мне уже давно отчаянно хотелось поговорить о Косте хоть с кем-нибудь. И даже эти несколько произнесённых слов о нём стали настоящим прорывом на фоне выбранного когда-то молчания, начинавшего ощущаться как накинутая на шею удавка.

— А откуда у вас мяч? — подозрительно сощурившись, с угрозой в голосе поинтересовался учитель, снова вперившись взглядом в Максима. Видимо, я создавала впечатление человека, не способного дать вразумительный ответ на вопрос: смущалась, теребила кнопки на куртке замёрзшими грязными пальцами и истерично хихикала.

В этот момент я подумала о том, что теперь нам точно конец. Может быть, физрук был добрейшей души человеком, готовым спустить нам с рук появление на поле в неположенное время, но вот взлом школьного имущества вряд ли останется безнаказанным. И как мне потом объяснять причины своего участия в этом беспределе? «Хотела убедить Иванова, что я не тупая курица» или «пыталась произвести неизгладимое впечатление на своего врага»?

Сам же Максим выглядел по-прежнему спокойным и даже расслабленным, и мне непонятным образом передавалась его уверенность, не позволившая пуститься в более привычную дикую панику. Это было очень необдуманно: вряд ли тот самый таинственный и могущественный отец решит отмазать и меня тоже, если наше дело дойдёт до директора.

— Какой-то придурок опять сорвал замок в кладовке, — Иванов смотрел на физрука максимально честным и открытым взглядом, и от этого меня буквально распирало от смеха, хотя по сути своей в этой ситуации не было ничего забавного, а мне и вовсе стоило вести себя скромнее, оказавшись пойманной учителем при таких неоднозначных обстоятельствах.

Но чёрт, просто откинув все размышления в стиле «правильно-не правильно», можно было почувствовать, насколько хорошо мне сейчас было. Даже в обществе того, от чьего имени обычно появлялась нервная дрожь.

— Надеюсь, Иванов, этот придурок снова придёт и всё починит?

— Тихо ты! — показательно шикнул на меня Максим, снова легонько пихнув в бок, хотя и сам еле сдерживал смех, стараясь со всей серьёзностью отвечать на насмешливый взгляд учителя. — Уверен, Евгений Валерьевич, что к понедельнику всё будет исправлено.

— Ко вторнику, Иванов. На выходных гимназия закрыта, если ты снова забыл, — укоризненно покачал головой Евгений Валерьевич и, махнув на нас рукой, наконец позволил себе снова в голос рассмеяться. — Всё, марш отсюда, а то докладную на вас напишу.

Дважды повторять не пришлось, и мы охотно пошли следом за ним, изрядно забавлявшимся всем увиденным и, кажется, даже нашей реакцией на случившееся. Мысленно я не переставала благодарить судьбу за то, что та послала нам именно Евгения Валерьевича, а не кого-нибудь из других дежуривших на празднике учителей, и уж тем более не охранника — вечно угрюмого и ворчливого мужчину за пятьдесят с седыми усами, которые категорически его портили и придавали худому лицу отталкивающую нескладность. Если бы он, как обычно куривший с торца здания, заинтересовался бегающими по полю точками, мы бы уже сидели в учительской и со слезами на глазах (я-то точно) вызванивали своих родителей.

— Романова, а что это за странный выбор формы для игры?

— На удачу, Евгений Валерьевич, — ляпнула я первое пришедшее в голову, а идущий рядом Максим громко прыснул, заслужив очередной больно уж хитренький взгляд со стороны учителя.

— А от тебя, Иванов, удача сегодня отвернулась? — насмешливо поинтересовался физрук, даже не пытаясь скрыть удовольствие от возможности поддеть каждого из нас, побросать подколками, как мячиками, которые необходимо было вовремя отбить обратно, пока они больно не попали по лицу.

— Наверное, удача приходит только тем, кто в гольфиках? — задумчиво протянул Иванов, так противно надменно растягивая слова, что хотелось снять туфельку и разок легонько стукнуть его в висок каблуком. Может и не разок. И скорее всего не легонько. Напыщенный самовлюблённый индюк слишком уж раздражал своими пафосными манерами.

— Или всё же тем, кто в платье? Может быть, попробуешь надеть на следующую игру? могу одолжить! — парировала я, мгновенно забыв про присутствие рядом с нами постороннего человека, чьи подколки воспринимались как слабое жужжание мелкой мошкары в сравнении с тем эффектом, что производили на меня любые слова Максима. Мне бы и хотелось закончить наше противостояние, но, однажды начавшись, оно с каждой встречей закручивалось в более плотный, нерушимый узел, становясь поистине эпичным, как борьба Монтекки и Капулетти, католиков и протестантов, США и СССР.

— Нет, Иванов, просто я говорил, что тебе нужно усерднее тренироваться, — подняв указательный палец вверх, возразил Евгений Валерьевич, идущий впереди и не заметивший, как его подопечный крепко схватил меня за локоть, вынуждая остановиться и отстать от учителя на несколько шагов. — И меньше пить, кстати!

— Раз готова одолжить, то снимай прямо сейчас, — прошептал Максим мне на ухо, и от внезапно коснувшегося кожи обжигающе-горячего дыхания по спине и рукам побежали мурашки. Я успела мазнуть взглядом по его невыносимо самодовольной ухмылке, прежде чем бросилась догонять физрука, почти перейдя на бег, не столько опасаясь ещё какой-нибудь странной выходки этого придурка, сколько желая скрыть от него болезненно налившиеся кровью щёки. — Эй, да это шутка! — выкрикнул он вдогонку, но мне проще было прикинуться глухонемой, чем придумать адекватную реакцию на подобные слова.

Я старалась идти наравне с Евгением Валерьевичем, что-то бухтящим себе под нос про тренировки, дисциплину и предстоящий матч, стараясь не только не смотреть в сторону Иванова, но и не думать о нём. Хотя, конечно же, именно его раздражающая персона занимала большую часть мыслей, в остальном сосредоточенных только на желании скорее оказаться в тепле и придумать, как привести себя в относительно приличный вид после обильных грязевых ванн, полученных на поле.

— И теперь, если кто-нибудь расскажет мне о том, как умело подкатил и завалил девчонку, я всегда буду представлять именно случившееся между вами на поле, ребятки, — закончил свою речь Евгений Валерьевич, и они с Максимом дружно засмеялись, вынуждая меня в который раз за последние минуты покраснеть, не зная, радоваться или огорчаться тому, что предшествующие этой похабщине слова я прослушала. Так хотя бы проще сделать вид, будто всё это совсем не смешно.