Жозефина Мутценбахер - Мои 365 любовников Страница 25

Когда я возвращалась обратно в комнату, хозяйка приторным голосом спросила, не сделать ли ей для меня вкусного «кофеёчку». Теперь, когда эта скотина почуяла деньги, она стала как сахарная. Вместе с моими прежними сбережениями у меня теперь набиралось в итоге около восьмидесяти гульденов. Вне себя от счастья я прошла в комнату, умылась, оделась и собрала вещи как можно скорее, швырнула хозяйке деньги в уплату за месяц и. не проронив ни слова, вышла с чемоданом на улицу. Физиономию, которую она скорчила, я не забуду никогда в жизни! Она семенила за мной до ворот дома, угодливо гнула спину, извинялась, жалобно причитала и брюзжала, что я-де не могу так поступить с ней! Она мол всегда относилась ко мне как к «ребёнку в доме», а я вдруг надумала уходить. На прощанье я ещё поддала ей как следует локтем в бок, и услышала за спиной, как старая карга принялась браниться, пронзительно верещать и жаловаться на весь дом! Но меня это теперь мало интересовало.

Я без промедления уселась в омнибус, и уже во второй половине дня сняла себе светлую и приятную комнату в тихом районе Йозефштадт, заплатив сразу за месяц вперёд. Я также купила новое, очень миленькое платье в голубой горошек и отправилась в гости к Штеффи! Добрая подруга порадовалась вместе со мной, что я, наконец, снова немного выбралась из «канавы». И она до упаду хохотала, когда я рассказала ей историю с «почтовым сбором» для письмоносца! Но и она ума не могла приложить, кто это мог прислать мне деньги! Это наверняка был не Ксандль, и сама она их тоже не отправляла! Потом Штеффи сказала:

– Да какая, в сущности, разница, у тебя есть деньги и баста! А сейчас попробуй поработать в кафе «Оберлехнер»! Туда приходят только такие господа, которые после своих дел совсем не спешат домой.

За столиками у окна, по ту сторону больших зеркальных стёкол, сидели такие же девушки как я. Они давали возможность мужчинам, фланирующим мимо, любоваться ими, курили и очень редко поглядывали на улицу. Они располагались точно в витрине. «Оберлехнер» было кафе для любовных встреч, и если какому-нибудь господину одна из сидевших в нём девушек особенно приглянулась, он заходил в помещение и занимал место за соседним столиком. Девушка делала вид, что ни о чём не догадывается, однако клала ногу на ногу, позволяя потенциальному ухажёру восхищаться её красивыми щиколотками и кружевной нижней юбкой. Однако заговаривать и подсаживаться было не принято. В таком случае подскакивал старший официант и говорил гостю, что в их заведении это недопустимо.

В «Оберлехнере» всё было организовано следующим образом: мужчина незаметно делал глазами знак той из девушек, на которую пал его выбор, и если он тоже подходил ей – ибо девушки здесь были сплошные «милашки», которые уходили не с каждым – она незаметно кивала ему в ответ утвердительно и неторопливо выходила на улицу. Потом ждала его на ближайшем углу. Он же оплачивал свой счёт и счёт своей избранницы, и отправлялся за ней в гостиницу. Поблизости располагалось два такого рода отеля. Многие из девиц также снимали неподалёку комнату на день. Они могли себе это позволить, ибо дешёвыми они точно не были. От семи до десяти гульденов стоила такая «пассия» уже сама по себе, а оплатив и её счёт в кафе мужчина мог это весомо почувствовать на своём кошельке, поскольку некоторые девушки просиживали в «Оберлехнере» с двух часов дня до полуночи и ели и пили там за троих!

Я собиралась произвести неотразимое впечатление, и это было глупо, ибо как только я сказала старшему официанту Францу: «Мне хотелось бы место у окна, чтобы подождать своего мужчину!», он лишь нахально ухмыльнулся и едва слышно произнёс: «Уж какого-нибудь наверняка дождёшься!» Я, было, рассердилась, однако он с нарочитой исполнительностью проводил меня тут же к удобному столику у окна.

Я пила шоколад и перелистывала газету, с удовлетворением отмечая, что все мужчины в кафе украдкой поглядывали в мою сторону. Потом поправляли галстук или облизывали губы. Иногда я перехватывала злобные и завистливые взгляды девушек, однако мне было на них наплевать, в гробу я их всех видела в белых тапочках, сколько бы их тут расфуфыренных ни сидело, преимущество было на моей стороне именно потому, что я была «новенькая»! Я не провела в кофейне, вероятно, и получаса, когда увидела, как старший официант Франц шушукается с очень высоким, сухопарым пожилым господином и кивком головы указывает на меня.

Господин этот выглядел очень недовольно и угрюмо, имел почти лысую голову и зеленоватый цвет лица, явно свидетельствующий о нездоровом желудке и разливе желчи, и носил очень высокий стоячий воротничок. Впрочем, одет он был исключительно добротно и элегантно. Теперь Франц сделал вид, будто хочет подать мне новую газету, и при этом прошептал мне:

– Господин надворный советник – он сидит вон там, у большого зеркала – просит вас подождать его на улице. С вашим шоколадом уже всё улажено.

Меня разобрало любопытство, что же этот старик, имевший столь диковинный вид, собирается со мной делать, я неторопливо поднялась из-за стола, надела шляпку, взяла зонтик и сумочку, и пошла вперёд до угла. Мне пришлось ждать его не больше минуты. Он чопорно поклонился, протянул мне свою костлявую руку, но едва лишь приподнял цилиндр. Затем он чуть слышным, смущённым голосом сказал мне:

– Я ищу секретаршу, которая будет писать для меня важные письма!

Я в крайнем недоумении ответила, что никогда ничем подобным не занималась, однако он резко и мрачно оборвал меня на полуслове:

– Вопрос о вашей практической пригодности буду решать я!

Совершенно сбитая с толку, я двинулась следом за ним, всё время держась на один шаг сзади, к нему на квартиру, располагавшуюся поблизости. Он открыл три замка, изнутри дверь была вдобавок ещё усилена стальными прутьями, он, должно быть, был нелюдимым оригиналом, старым чудаком со своими вывихами. Однако страха я не испытывала. Он без слов проводил меня в свой рабочий кабинет, совершенно лишённый мебели. Только несколько очень тёмных, вероятно фамильных, портретов украшали стену. Я должна была снять с себя верхнюю и нижнюю юбки и панталоны, однако оставить на теле блузку. Потом он подал мне два чёрных люстриновых нарукавника, и мне было предложено сесть за небольшой письменный стол, где на зелёном промокательном листе уже были приготовлены чернила, перо и бумага. Кресло, на которое я уселась, было обыкновенным деревянным креслом с плетёным из соломы сидением, которое врезалось мне в голую попу, впрочем, это была не беда. Однако в том месте, на которое как раз приходилась моя тёрка, в плетёном сидении была проделана дырка. Старик присел возле меня на корточки, при этом его негнущиеся колени хрустнули, просунул в дырку указательный палец, впрочем, не вставляя его мне в раковину. Так он играл приблизительно с минуту, но потом вдруг произнёс до смешного серьёзным тоном: