Теодор Рошак - Воспоминания Элизабет Франкенштейн Страница 27

— Неужели? Общепризнанный только для половины человечества? Странная арифметика для такого математика, как ты.

— Половина может знать обо всех.

— Половина может думать, что знает. Откуда у нее возьмется уверенность, если не спрашивать другую половину? Я скажу тебе, что я слышала от наших судомоек: «Un coq suffit à dix poules, mais dix hommes ne suffisent pas à une femme» [21].

Он покраснел, что снова доставило мне огромное удовольствие.

— Я говорю только о мнении барона Сведенборга, — запротестовал он.

— А почему папа так разозлился?

Виктор ухмыльнулся.

— Потому — представь себе! — что минхер Ван Слик предложил: он переедет в Женеву и возьмет с собой маму как свою любовницу.

— Ты имеешь в виду, чтобы она делила с ним постель?

— Да, конечно. А взамен он предложил отцу взять себе в любовницы мадам Ван Слик.

Я подумала о минхере Ван Слике с его кривыми зубами и хлюпающим носом. И сказала, что не могу поверить, чтобы он очень понравился маме.

— Ну, — объяснил Виктор, — это не имеет значения. Потребность мужчины прежде всего, так считал Сведенборг.

— Ты тоже так считаешь? Хочешь иметь любовницу или пятьдесят любовниц?

— Вот еще! Сведенборг призывал учиться всему этому у духовного мира. Я вольнодумец. Как я могу серьезно относиться к подобным понятиям? Кроме того, я собираюсь стать ученым; для чего мне понадобится пятьдесят женщин? — Заметив мой насмешливый взгляд, он добавил: — Или даже одна?

Четыре сохранившихся полотна Каролины Франкенштейн

Только в 1806 году, когда представилась первая возможность посетить Бельрив, я понял, в какой мрачный готический покров я облек родовое поместье Франкенштейнов. Поскольку это был дом, где Виктор Франкенштейн выносил нечестивые замыслы и развратил душу своей невесты, я подспудно начал представлять его себе как образец романтического замка, населенного призраками.

Только увидев собственными глазами, что сталось с Бельривом, я понял, насколько нелепы были мои ожидания. Ибо, увы! — он мало напоминал себя прежнего. Некогда величественный château [22] пережил несметное число набегов; сокровища искусства, украшавшие его от пола до потолка, были вынесены, сорваны, выломаны — причем варварски. Даже обоев не осталось, а на деревянных панелях были нацарапаны революционные лозунги. Тягостное зрелище! Где некогда привилегированные особы ancien régime вели беседы за обеденным столом, там теперь расположилась простая солдатня. Большая часть семейной собственности была бессмысленно уничтожена или революционными элементами, которые хозяйничали в Женеве, ввергнутой в хаос в период Гельветической республики, или стаями мародеров, следовавшими за войсками во время многочисленных кампаний за эту спорную территорию. Я обнаружил, что в поместье расквартирована целая бригада швейцарских и миланских наемников, служивших императору. Француз-комендант, некий маршал Шабанне, позволил мне осмотреть замок и надворные строения, но посоветовал не слишком надеяться найти что-либо из сокровищ искусства, некогда украшавших особняк. Все это — особенно знаменитая коллекция автоматов — исчезло, как он был уверен, в первую волну официальных конфискаций при революционной власти Водуа. Об участи автоматов я уже знал и сам; некоторые из кукол, о которых рассказывала Элизабет Франкенштейн, всплыли в музеях и частных коллекциях Европы и даже Нью-Йорка. Я, впрочем, питал некоторую надежду на то, что в поместье уцелели семейные бумаги или что я смогу порасспрашивать слуг. Я ошибался; тщательный осмотр дома не дал ничего, представляющего научную ценность. Даже библиотека Франкенштейна не сохранилась — была выметена подчистую. От мебели и личных вещей тоже не осталось ни следа, так что я даже не узнал комнат, принадлежавших когда-то членам семьи. Что же до домашних слуг, то я смог найти нескольких из самых молодых, которые жили по соседству, но они или ничего не знали, или притворились, что не знают о местопребывании хозяев. Люди, чаще упоминавшиеся в истории Элизабет, — мажордом Жозеф и повариха Селеста — уже умерли. Элоиза, камеристка баронессы, уехала неведомо куда.

У меня не было иного выбора, как дожидаться более мирных времен. Я так и сделал, и год спустя после поражения Наполеона под Ватерлоо поместил в нескольких французских и женевских газетах объявление, что ищу вещи, принадлежавшие Франкенштейнам. Мне неимоверно повезло, и в апреле 1816 года я получил отклик на свое объявление — письмо от одного парижского торговца предметами искусства с извещением, что в его распоряжении находятся четыре картины, подписанные «К. Франкенштейн». По началу я не понял, что это могло бы означать, так далеко были мои мысли от живописи баронессы Франкенштейн. Но едва я прочитал краткое описание полотен, сопровождавшее письмо, то, конечно, понял: речь идет о «сатанинских картинах», фигурирующих в воспоминаниях Элизабет Франкенштейн.

Ниже я привожу это письмо, содержащее суждение независимого критика об этих картинах, который ничего не знал об их происхождении.

Дорогой сэр,

я прочел Ваше объявление в «Ле курьер франсез», касавшееся имущества, принадлежащего когда-то семье барона Альфонса Франкенштейна из Женевы. В моих руках находятся четыре курьезные картины, подписанные неким К. Франкенштейном, художником, с чьим творчеством я совершенно незнаком.

Картины в высшей степени необычны как по теме, так и по исполнению. Говоря по чести, не могу признать за ними хотя бы относительных художественных достоинств; они свидетельствуют о слабом знании автором как анатомии, так и перспективы. Скажу больше: наличествует почти преднамеренное искажение того и другого, отчего возникает неприятное впечатление, что работал любитель. Если манера художника раздражает, то содержание полотен тем более внушает отвращение. Попытаюсь, как могу, описать их; но, пожалуйста, имейте в виду, что я делаю это с неохотой и единственно ради того, чтобы Вы могли на чем-то основываться, решая, то ли это, что Вы ищете.

На картинах изображены сплошь обнаженные женские фигуры, все, кроме одной, на фоне пейзажа, причем в крайне вызывающей манере. Если откровенно, все это походило бы на порнографию, не будь женщины, послужившие автору моделями, крайне непривлекательны. Собственно, я не знаю художника, который захотел бы изобразить на своем полотне настолько уродливые женские тела, да еще с такой отталкивающей прямотой. Одна из картин являет собой ужасно безвкусный анализ беременности, представляя группу нагих женщин на разных ее стадиях. Другая картина — бесстыдная иллюстрация сапфических ритуалов, о которых умолчу. На третьей — некое празднество в лесу, где женщины окружили объект в форме мужчины, сделанный из прутьев. По моему мнению, это реконструкция доисторического обряда друидов, возможно праздника урожая. На четвертой картине, наиболее тщательно исполненной из всех, запечатлена нагая утопленница.