Плач богов (СИ) - Владон Евгения Страница 29

Оторвать восхищённый взгляд от этой завораживающей игры небрежных движений, света и теней было просто нереально. Будто сюда проник древнейший ведический бог, очаровав и заколдовав всех своих глупых жертв магическим танцем физических заклинаний. Ещё и не по моде длинные до основания шеи локоны тёмно-каштановых (а в темноте почти багряно-смоляных) волос только усиливали данный эффект – удерживая чужие взоры своими тончайшими нитями чёрных паутинок брильянтовым отблеском недосягаемого сокровища. Если по его лицу сейчас начнут проявляться языческие письмена-иероглифы, а на теле проступать витиеватыми узорами оцветнённые шрамы, наверное, Эвелин нисколько этому не удивится. Они итак уже все балансировали на гранях у пересечения двух несовместимых миров, превратившись в одно целое – в общую биомассу, в прозрачную глину, именуемую чувствами. И кто-то (чьи-то ловкие пальцы) ваял из них угодные лишь ему ощущения и порывы, придавая им желанные формы и линии, по которым выбивал золотыми иглами, как по обнажённой коже, татуировками тайных знаний и древних рун.

Страшно, восхитительно и недосягаемо… как при падении… смертельно необратимом падении.

- На самом деле мужчинам нравится хвастаться своим хозяйством и демонстрировать свои размеры не только друг перед другом, особенно, если там есть, что показать. Да и кому, как не искушённым дамочкам оценивать подобное добро. – его руки уже опустились к поясу брюк и к длинному гульфику, в этот раз уже не так быстро расстёгивая скрытые пуговки внутренней застёжки. И всё равно дыхание спёрло не только у Эвы.

В деннике опять стало неестественно тихо.

Языческий бог продолжал свой ритуальный «танец», удерживая внимание каждой, находящейся здесь дурочки без какого-либо усилия. Да и кто сказал, что это он безропотно выполнял чьей-то каприз или глупый приказ. По его поведению, взгляду и высказанным фразам, всё выглядело с точностью наоборот; по реакции всех трёх сестёр Клеменс – выдавало обратным последствием.

- Если ты думала, что для меня это станет каким-то особым испытанием, Софи, боюсь тебя горько разочаровать. – он расстегнул только верхние пуговицы, ему хватило и этого. – Это не испытание, это последняя точка, поставленная твоими загребущими пальчиками, там, где ей было место с самого начала.

И он приспустил штаны с бёдер, так спокойно и даже расслабленно, самым обычным и непринуждённым движением красивых скульптурных рук. Никакого смущения на чеканной маске неуязвимого для простых смертных совершенного божества. Пронизывающий насквозь взгляд – почти пуст и апатичен, ибо самое незначительное в нём проявление какого-либо чувства грозит реальной смертью для любой глупой жертвы из рода людского. И, видимо, никто из них не понимает, насколько он был щедр в те секунды, имея тело пусть и земного, но бога, а власть – надчеловеческой. Власть – управлять чужими умами и желаниями, власть – проникать в сокровенное, чужое и тайное.

Хоть её тогда и накрыло очередным приливом жгучего жара, частично ослепив и оглушив (едва не растворив в себе, как песочную фигуру, на крошечные гранулы-песчинки), но она удержалась, не отшатнулась и не закрыла глаз. И едва ли это было обычным любопытством или желанием рассмотреть получше то, что не получилось сделать в той же мужской бане. Отголосками пережитого в первый раз страхов больше не притапливало. Это был иной род волнения, не менее сильный, но более чувственный. Жар, который разливался по крови и костям обволакивающими искрами необъяснимых ощущений, вязкой и густой патокой наркотического онемения. Он уже в ней тлел до этого, когда она не могла отвести взора от мускулистого торса мужчины, от живого образа мифического божества, чьё первозданное совершенство не способен был передать ни один художник или скульптор. И он заполнил её физическим вторжением изнутри, опустившись к животу раскалённым шаром, заискрив-засвербев и зацарапав наливающимся гнётом острой истомы. Именно истомы – мучительного томления и… физического притяжения к запретному, к тому, что нельзя трогать. Да что уж там… На это нельзя даже смотреть!

Но она смотрела! Снова! Не осознавая, что перестала дышать и что… ей нравилось на это смотреть.

- Ну, так что?.. Моё предложение всё ещё в силе? Демонстрация мужского рукоблудия во всей красе, хотя для более лучшего эффекта мне бы не помешал вдохновляющий на это стимул. – небрежным жестом правой руки он полностью вытащил и приподнял споднизу далеко немаленький фаллос, хоть и мягкий, точнее, вялый, но так и не вместившийся полностью в его ладони. И почему-то от этого движения у Эвелин ещё сильнее и неожиданней заныло внизу живота, скорее напугав её собственной реакцией на увиденное, чем испугавшись самим увиденным. Ибо, как ни крути, это выглядело во истину прекрасным и могло заслуженно называться естественным, если бы не считалось запретным и аморальным в нынешнем цивилизованном обществе.

И, судя по сдержанным охам-ахам Валери и Клэр, подобный эффект испытанных ощущений пережила не одна только Эва. А он во истину оказался ошеломительным и пробирающим насквозь. Будто чувствовалось каждое движение мужчины, как своё собственное или на физическом уровне, словно не его пальцы скользили по подвижной и очень светлой коже мягкого ствола, намеренно оттягивая её сморщенный край с более гладкой и блестящей головки, о существовании которой до этого никто из трёх девушек не знал и не догадывался. Может поэтому и шоком вскрыло неожиданно глубоким, буквально пронзительным, почти резанувшим сильной пульсацией всё там же – внизу живота… между сжатыми бёдрами.

- Если есть желающие мне немного с этим помочь, я нисколько не буду против.

- Ну, всё! Хватит! – звонкий голосок Софи так и не сумел до конца разрушить иллюзию всеобщего забвения или наваждения. Может лишь немного привёл в чувства, впрыснув в кровь отрезвляющей инъекцией грубой реальности, но не более. Жар не утихал, всё так же ныл и шокировал, лишал контроля над одурманенным рассудком и оцепеневшим телом.

Отводить взгляда не хотелось, да и на мужчину перебившие его слова не произвели никакого воздействия. Он никуда не исчез, не растворился и не бросился к выходу в унизительном бегстве. Его поза не изменилась, его рука придерживала оголённые пенис всё в той же позиции, демонстрирующей мужское достоинство без какого-либо стеснения и щадящего чужие глаза прикрытия.

- Порезвился и будет с тебя. – неужели Эвелин не послышалось и голос Софии действительно дрожал? От чего же? Злости, возмущения? Беспомощности?

Та, кто ещё недавно требовал от вызванного ею сюда мужчины беспрекословного выполнения всех её приказов, первая, кто остановил весь этот жуткий спектакль.

Да, жуткий! Жутко прекрасный и безумно опасный. Опасный для всех…

Может поэтому и остановила? Знала, куда всё это могло завести?

Вот только куда?

- Застёгивай уже свои грязные штаны! – будто это он мечтал об этом, как никто другой. – А вы… Живо домой! Не хватало, чтобы нас хватились там по-настоящему.

- Ну, Софиии! Ты чего?

- Сама нас сюда притащила, а теперь выталкивает едва не взашей.

- Думаете это всё шуточки? Я вам изначально говорила, что это ненадолго. И речь шла про «одним глазком», а не на целый постановочный номер. Сюда и сразу же обратно! И кто-то обязан будет меня прикрыть в Ларго Сулей на ближайший час.

- Так ты останешься? – Клэр и не пыталась скрыть в своём таком невинном девичьем голоске искреннего восхищения с лёгкими нотками стыдливой зависти.

Эвелин попыталась представить себе разрумянившееся личико младшей кузины, судорожный блеск в каре-зелёных глазищах, возможно пытающихся в этот момент посмотреть украдкой на иронично усмехающегося бога в двух ярдах от себя. Эдакое наивное и естественное поведение, пропитанное невинностью ещё слишком неискушённого ума. Валери, возможно, делает вид, что ей подобная картина уже не в новинку, хотя тоже не может удержать предающего её взгляда, а то и всего тела. Искушение слишком велико, кровь прародительницы Евы бурлит и выжигает изнутри постыдным наитием, нашёптывая на ушко запретными заклинаниями-приворотами, совращающими с пути истинного.