Октав Мирбо - Дневник горничной Страница 3

И, заметив мое чрезвычайное удивление, прибавил:

— Ну! Не велика штука, о которой я вас прошу… очень понятная вещь, наконец!.. И если вы будете милая…

В один момент он вытащил из кармана два золотых и подал мне.

— Если вы будете милая, послушная, я буду вам часто делать маленькие подарки. Экономка будет платить жалованье каждый месяц… А я. Мари, это между нами, буду вам частенько делать подарочки… А что я у вас прошу? Ведь ничего же необыкновенного. Разве здесь что-нибудь необыкновенное, Бог мой?

Барин снова заволновался. По мере того, как он говорил, его веки вздрагивали и трепетали, как листья перед грозой.

— Почему ты молчишь, Мари? Скажи что-нибудь… Почему ты не ходишь? Походи немного, чтобы я видел двигающимися, видел живыми… твои маленькие ботиночки…

Он стал на колени, поцеловал мои ботинки, ощупал их своими горячими, дрожащими пальцами, расшнуровал… И целуя, трогая, лаская их, он повторял умоляющим голосом, голосом плачущего ребенка:

— О! Мари… Мари… твои маленькие ботиночки… дай их мне, сейчас… сейчас же… сию минуту… Я хочу их сию минуту… дай их мне…

Я чувствовала себя близкой к обмороку… Изумление меня парализовало… Я не сознавала, происходит ли это все во сне или наяву… Вместо глаз барина, предо мной вертелись два маленьких белых шара, с красными жилками… Вокруг рта выступала пенистая слюна…

Наконец, он унес мои ботинки, и в продолжение двух часов оставался с ними в своей комнате взаперти и…

— Вы очень понравились барину, — сообщила экономка, показывая мне дом… — Старайтесь, чтобы так было и впредь… Место хорошее…

Четыре дня спустя, войдя утром в обычный час открывать окна, я чуть не грохнулась от ужаса, в спальне… Барин был мертв! Тело его лежало на спине, посредине постели, почти совсем обнаженное, и в нем чувствовалась уже окостенелость трупа. Очевидно, он скончался без страданий. На простынях, на одеяле — ни малейшего следа борьбы, судороги, агонии, которые старались бы обессилить смерть… И я бы подумала, что он спит, если бы не багровый цвет лица, зловещий багровый цвет, напоминающий баклажаны. И ужасающая подробность, от которой я содрогнулась еще больше, чем от вида его лица… В зубах он держал одну из моих ботинок, так крепко стиснув, что после тщетных, мучительных усилий, я вынуждена была отрезать бритвой кусок кожи, чтобы вырвать ее у него…

Я не святоша… я знала многих мужчин и но опыту все безумства, все мерзости, на которые они способны… Но такого, как барин? Ах! только подумать!.. И все же не забавно ли, что существуют подобные типы?.. И к чему только они изощряют всю свою фантазию, когда, в сущности, так просто и так хорошо любить, как следует… по-человечески…

Я уверена, что здесь со мной не произойдет ничего подобного… Здесь, очевидно, что-то совсем в другом роде. Но лучше ли?.. Или хуже?.. Ничего не могу сказать…

Есть одна вещь, которая меня беспокоит… Быть может, мне бы уж давно следовало покончить со всеми этими пакостными местами, и прямо, одним прыжком перескочить из горничных в содержанки, подобно многим из тех, кого я знала, которые — скажу без самохвальства, были гораздо менее меня интересны. Меня нельзя назвать хорошенькой, но лучше того: не хвастаясь скажу, что у меня есть шик, которому подчас завидуют светские дамы и кокотки. Ростом я пожалуй немного велика, но стройна, тонка, хорошо сложена… отличные белокурые волосы, превосходные темно-голубые глаза, насмешливый, задорный взгляд, дерзкий рот… наконец, уменье быт оригинальной и склад ума, очень живой и вместе с тем ленивый, что всегда нравится мужчинам. Мне бы могло повести… Но, кроме того, что я прозевала несколько великолепных «случаев», которые, пожалуй, уж не встретятся, я боялась… Боялась, потому что не знала, куда это приведет… Я сталкивалась с такими ужасами в этой области… выслушивала такие раздирательные признания!.. Трагическая перспектива госпиталя, от которой вряд ли можно уберечься! И для полноты картины, эта адская темница Сен-Лазар! Есть о чем пораздумать и от чего содрогнуться! Кто может поручиться, что я буду иметь в этой области такой же успех, как в моей теперешней профессии? То специфическое обаяние, которым мы привлекаем мужчин, зависит не только от нас одних, как бы мы хороши ни были… Многое зависит — я это отлично понимаю, от той среды, в которой мы живем, роскоши, всей этой порочной атмосферы, от наших хозяек и возбуждаемых ими желаний… Любя нас, мужчины зачастую любят в нас их самих и их скрытое обаяние…

Есть еще и что-то другое. Наперекор всем моим беспутствам, в глубине души у меня еще теплится огонек истинно религиозного чувства, которое оберегает меня от окончательного падения, удерживает на краю пропасти… Ах! если бы еще не было религии, молитв, размышлений над своим моральным убожеством, я бы наверное чувствовала себя еще несчастнее… И одному сатане известно, до чего можно было бы дойти, во что обратиться!..

Наконец — и это самое важное — в этой области я совершенно беззащитна… Я буду постоянной жертвой моего бескорыстия и их жажды наслаждения… Я слишком влюбчива, да, я слишком ценю самую любовь, чтобы извлекать из нее какую-нибудь выгоду… Это — сильнее меня; я не в состоянии требовать у того денег, кто дарит мне блаженство, разверзает предо мной сверкающие врата Эдема… Когда они говорят со мной, эти черти… или когда я чувствую возле щекотание их бороды или жар дыхания… куда там!.. Я сама превращаюсь в ничто… и тогда, наоборот, они могут от меня добиться всего, чего хотят…

Итак, я в Приёрё, в ожидании, чего?.. Ей-Богу, сама не знаю. Разумнее всего совсем об этом не думать и пусть будет, что будет… Пожалуй так-то лучше всего… Только бы, завтра, из-за одного какого-нибудь слова барыни, по воле безжалостного рока, не пришлось бы снова пустить все к черту!.. Это было бы досадно!.. С некоторого времени, я чувствую боли в бедрах и животе, во всем теле утомление… желудок расстраивается, слабеет память… я становлюсь все более и более раздражительной и нервной… Сейчас я посмотрелась в зеркало, и нашла, что у меня вид ужасно усталый, а цвет лица, — мой прозрачный цвет лица, которым я так гордилась, сделался совсем земляным… Значит ли это, что я уже старею?.. Я не хочу еще стареть. В Париже трудно уберечь здоровье. Времени не хватает ни на что. Жизнь там слишком лихорадочная, слишком шумная… беспрестанно сталкиваешься с массой людей, массой вещей, массой удовольствий, массой неожиданностей… Нужно всегда тормошиться, чтобы там ни было… Здесь покойно… И какая тишина! Воздух, которым дышишь, полезный, здоровый… Ах! если бы я могла здесь немного отдохнуть, не рискуя ошалеть от скуки!