Роузи Кукла - Жизнь с двух сторон Страница 3

Потом Борьке, по окончанию очередного класса, вручили старенькую скрипку, которую он бережно хранил и никогда не забирал из школы.

Время летело, вместе с тем росло мастерство, и все ярче проявлялся талант Борьки. Потому, после окончания восьмого класса его, на этот раз уже с согласия родителей, определили в музыкальное училище. А Наташка оставалась заканчивать десятый класс школы, и пути их разошлись.

Но! Вот с этого самого но все и началось. Ну, а что вы думаете? Об этом нетрудно было и догадаться. Привязанность в детстве переросла с годами в чувства!

А так как эта повесть все–таки эротическая, да и мне интереснее описывать чувства героев моего повествования, то и мы с вами погрузимся в мир любовных переживаний и чувств наших героев. Итак!

Мир первых

— Борька! Я же просила тебя не оборачиваться! А ты, противный, все равно подглядываешь!

— И ничего я не подглядываю…

— Нет, подглядываешь! Я что же не вижу, как ты меня разглядываешь?

— Как же ты можешь видеть, когда ты с головой закуталась в платье?

— И не закуталась, а просто переодеваюсь. Ты бы лучше помог мне, а то платье застряло и не пролазит.

— Меньше надо кушать, Ната!

— Это точно! Но я ведь кушаю не потому, что хочу, а потому что мне надо!

— Ага! Скажи еще, что ты кушаешь, чтобы у тебя росли сиськи.

— Ну, все! Я пошла! Не трогай меня! Я обиделась!

— Ната, прости! Ну не хотел я, вырвалось как–то само! — Картавит привычно Борька.

Несколько секунд она делает вид что собирается и, наклонившись, ищет что–то из вещей на песке. А потом, улыбнувшись, присаживается рядом с ним, аккуратно поправляя на обнаженных коленях свое новенькое платье. А вокруг прекрасная природа! Река, ивы склонились почти к самой воде, прикрывая своими длинными и густыми, зелеными от массы листьев ветвями воду и их, таких мирных и влюбленных.

Накануне, еще вчера они допоздна гуляли и даже попали в кино, а потом, возвращаясь, Борька предложил ей с утра вместе поехать купаться на реку. Вот они и купались. И хоть все, что происходило теперь между ними, было как в детстве, и ей казалось, что все оставалось по–прежнему, но на самом деле она уже испытывала с ним какую–то необъяснимую неловкость и стеснение. При этом она по–детски могла еще с ним разговаривать, особенно не задумываясь о своих вопросах, а он ей так же, не задумываясь — отвечал. Все как в детстве…

Они уединились и сидели теперь рядом на невысоком песчаном берегу, под раскидистыми ивами. Болтали о чем–то, как им казались важном, но…. Вот это самое «но» в них уже присутствовало и неожиданно выскакивало. Сначала в поступках, а потом в разговорах. Это проявлялось затяжными паузами и неожиданными вопросами. Вот и на этот раз это в ней выскочило неожиданно и обернулось таким простым и незатейливым, словно детским вопросом.

— Боря! А ты правда меня любишь? — Внезапно спросила.

— Конечно, Ната! — Так же просто, без всякого иного смысла ответил Борька.

Она ждала, надеялась в душе услышать другое и, не услышав, тут же все переиграла.

— А почему ты тогда подглядываешь? — Срезала его ехидно. — Сам же сказал, что у меня не растут груди.

Борька покраснел и, отвернувшись, пробурчал куда–то в сторону.

— И ничего я не говорил…

— Нет, говорил! — Снова его зацепила Наташка.

Наступила неловкая паузу, которая уже не раз почему–то образовывалась в их разговорах в последнее время. Они молча сидели рядом, и Наташке показалось, что за этим молчанием она теряет с ним что–то такое очень хорошее, доброе, что связывало их между собой все прошедшее время…

— Боря!

— Что?

— Ты обиделся?

И не дождавшись ответа, сама приложилась ладонью к его голове и стала нежно поглаживать его пышные и такие красивые волосы. При этом почувствовала какое–то волнение в животе, необъяснимое тепло снизу.

— Нет, ты прав! Они в самом деле не растут…

Он повернул к ней лицо и уже хотел что–то возразить, но она, опережая его слова, прикрыла его рот отставленным вверх пальчиком:

— Не растут и, наверное, никогда не вырастут! Как же ты будешь со мной дальше с такими?

Спросила и сама утонула в его взгляде, полном какого–то необъяснимого ожидания и, как ей показалось, — страдания.

— Ну и как ты будешь? — Переспросила еще раз, вкладывая в свои слова иной смысл, какой–то волнительно и необъяснимо приятный для нее.

— Что?

— Ну что ты все: что, что?

— А что?

— Тьфу ты, противный! Ты ничего другого не хочешь мне сказать? Или ты так и будешь мне до самого дома …

— Нет! Ты хочешь уже уйти? Не уходи, давай еще посидим немного. Смотри, как красиво!

— Очень.… А я? — Почему–то опять вырвалось у нее.

— Очень…Ты, Ната, очень красивая!

Сказал и так посмотрел на нее, что она хоть и смотрела в сторону, на реку, но этот его, такой долгожданный и волнительный взгляд сразу же почувствовала, словно его горячее дыхание… От такого сравнения вспыхнула и зарделась, ей как–то стало неловко и в тоже время необъяснимо приятно, тепло…

— Ты так считаешь? — Спросила покорно, с замиранием, ожидая большего…

— Я тебя поцелую…

— Что ты спрашиваешь, дурачок…

Она опомнилась только после того, как его лицо стало, наконец–то, отдаляться, оставляя неизгладимое удовольствие и чувство только что перенесенного потрясения…

В мыслях, в ее голове все сразу спуталось. Ничего больше не видя и не слыша, ничего не соображая, она, поддаваясь какому–то ей неведомому инстинкту, навалилась на него всем телом. Заваливая его на спину, и, сопя носом, сама коснулась его лица, потянулась к его полуоткрытому рту и таким манящим губам….

Ее сознание отключилось, исчезло окружающее пространство, и словно маленький молоточек легонечко стукнул снизу — раз, потом еще и еще. Потом эта неведомая ей жизненная природная женская сила сжала, схватила и потянула ее снизу, сминая все понятия и представления о приличии, сомнениях поведения, правилах…

Они целовались не отрываясь. И только носом учащенно какое–то время пытались вдыхать живительный воздух, которого им так не хватало все время и, наконец, задыхаясь, разъединились,…Отпали на спину, но тут же по песку заерзали руками, нашли руки друг друга и сжали их, испытывая необъяснимую радость…

Потом, так все время, не отрывая рук: шли, ехали на катере, опять шли, но уже к дому, и в ее подъезде, не остерегаясь, потянулись снова…

Его поцелуй кружил, отключал в ней какой–то механизм управления, и она, не слыша и не видя ничего вокруг, погружалась в него своими зацелованными и жадными губами, ощущая лишь запах и тепло родного ей теперь тела. Оно ее потрясало еще в большей степени, и ей хотелось втискиваться в него, вдавливаться до боли ногами, бедрами, дрожащим от ожидания близости животом, и она это делала, ощущая его мужскую реакцию…