Елена Прокофьева - Принц Крови Страница 3

Это ведь и правда смешно: так сильно любить кого-то три с лишним сотни лет.

Спальня принца и примыкающая к ней ванная были надежны, как сейф. Как хранилище золотого запаса страны. И даже еще надежнее, — потому что в любое из самых хорошо запертых помещений можно попасть снаружи, а в это нет. В личных покоях принца вампиров не было окон, и бронированная дверь в полметра толщиной запиралась только изнутри. Возможно, это было излишней предосторожностью, но Филипп не доверял никому из людей, исключая, разве что, своего слугу крови, чей незамысловатый разум не хранил от него никаких секретов. И, разумеется, он не доверял никому из вампиров, — кроме Лоррена, — зная на собственном опыте, что никакие кровные узы и клятвы верности не являются гарантией от предательства.

Накинув халат, принц отправился в ванную. Если ко всем новаторским веяниям в мире искусства он относился осторожно и часто неприязненно, то достижения технического прогресса не переставали его радовать. Автомобили и самолеты давали возможность путешествовать на огромные расстояния без особенных хлопот, электричество позволяло осветить дом так ярко, что даже самой глухой ночью можно было чувствовать себя так же комфортно как днем. Но что всегда восхищало принца особенно сильно, — так это изобретение центрального водоснабжения. Каждый раз, открывая краны с холодной и горячей водой, и регулируя температуру, Филипп не мог отделаться от дурацкого ощущения, что прикасается к чуду. Нет, конечно, и в стародавние времена, когда он был еще человеком, принц жил не в грязной лачуге, где воду использовали только для питья, у него было множество слуг, которые в любой момент могли бы приготовить ему ванну и вообще выполнить все пожелания. Да и позже, когда человеком он уже не был, а его имя и титул упокоились под каменной плитой в аббатстве Сен-Дени, Филипп никогда не страдал от каких бы то ни было бытовых неудобств, и все-таки… Все-таки не было для него чуда чудеснее, чем ванна с гидромассажем и возможность одним движением руки отрегулировать температуру воды, не привлекая к этому процессу десяток бестолковых слуг, которые никогда не могут все сделать правильно.

Филипп с наслаждением погрузился в воду и закрыл глаза.

Триста с лишним лет пролетели так быстро, и странно даже помыслить о том, что он действительно мог бы лежать под каменной плитой, вместе с перемешанными в кучу останками многочисленных предков и потомков. Филипп Орлеанский не совершал выдающихся подвигов и не устраивал заговоров, однако, в отличие от множества других младших братьев выдающихся особ, отметился в изрядном количестве художественных произведений. И даже в одном историческом! Лет пятьдесят назад очень известный и очень плодовитый — в литературном плане — историк написал о нем монографию, настоящее серьезное исследование его личности и деяний. Монография была скучноватой, — Филипп удавился бы, если бы на самом деле прожил такую унылую жизнь, — но, по крайней мере, почтительной. Во всех других произведениях его почему-то изображали негодяем. Иногда еще и идиотом. Знакомясь с очередной версией своей биографии, Филипп каждый раз испытывал скорбь и задумывался о том, не написать ли мемуары, но потом оставлял эту затею. К чему пугать читателя? Тем более что, говоря по чести, он действительно был негодяем, и даже в куда большей степени, чем могли выдумать все эти писаки. Да и глупостей он совершил немало.

К тому же от популярной литературы была своя польза. Узнавая, кто он на самом деле, молоденькие вампиры испытывали к Филиппу особенное почтение. Как к живому памятнику. Самые смелые даже начинали расспрашивать, правда ли то, да правда ли это, да как все было на самом деле. Каким был в действительности Король-Солнце? И в самом ли деле Лоррен отравил Генриетту? А больше всего допекли с этой чертовой «железной маской»! Филипп знал лично только одного узника Бастилии, которого сам же отправил туда, и этот узник был вполне себе тривиален. Подумаешь, какой-то колдун. И масок он не носил. Вообще непонятно, зачем на кого-то надевать железную маску? Разве что, с целью помучить? Своим птенцам Филипп говорил, что если бы знал, что придется отвечать на глупые вопросы, — непременно поинтересовался бы этим узником в «железной маске». А еще, сожалел, что вовремя не нашел и не велел выпороть кнутом писаку со слишком богатой фантазией, — Александра Дюма, — придумавшего, что под железной маской скрывали брата-близнеца Людовика. Королева Анна, конечно, не была лучшей в мире матерью, но столь изощренно поиздеваться над собственном ребенком она бы не позволила. Да и Мазарини, несмотря на всю его мерзостность, все же не был склонен к бессмысленным и странным жестокостям. Бред! От первого до последнего слова!

Филипп вздохнул и погрузился под воду с головой. Он лежал, как утопленник, сложив руки на груди. Длинные темные волосы, медленно плыли в подводных течениях, нежно скользя по лицу, по груди и плечам, приятно лаская кожу.

Покой принца был грубо нарушен, когда чья-то ладонь скользнула по его щеке и после вдоль шеи, заставив мурашки пробежать по коже.

Когда уже он перестанет реагировать так на его прикосновения?

Принц улыбнулся и вынырнул на поверхность. Никто не посмел бы вломиться к нему в ванную и лезть лапами в воду, никто — кроме Лоррена. Тот сидел на краешке джакузи, все еще держа руку в воде. Он, видимо, уже успел поесть, потому что казался почти живым, кожа порозовела и глаза блестели.

— Знаешь, мне сегодня приснился Мазарини, — задумчиво сказал Филипп.

— Поздравляю. Вы по этому поводу уже час валяетесь в ванной? Решили провести здесь всю ночь?

— А ты все же решил ехать со мной? — изобразил удивление Филипп.

— Увы, мой принц, похоже, что придется. — Лоррен зловеще улыбнулся, — Но, к счастью, не на вашу идиотскую выставку.

— Идиотскую? — возмутился Филипп, — Можно подумать, ты разбираешься в искусстве!

— Не разбираюсь и не собираюсь начинать. Это скучно.

— Не понимаю, как ты мог уродиться таким мужланом? — скорбно вопросил Филипп, — Ты потомок столь знатного рода… Впрочем, — добавил он презрительно, — Это кровь Гизов дает о себе знать, они всегда были грубы и примитивны. Единственное искусство, в котором они преуспели, — это искусство войны… То есть, вовсе не искусство.

— Как скажете.

Лоррен взял с полки банный халат и протянул его Филиппу.

— Вылезайте. Вас ждут.

— Кто? — удивился Филипп. Никаких серьезных дел на сегодня у него не намечалось.

— Уже часа полтора в «Ле Руа» вас дожидается Эмиль Патрю. Он все-таки привел своего птенца.