Мы все умрём. Но это не точно (СИ) - Aris me Страница 31

— Где моя палочка?

Тео вытащил из носка чёрное древко и вложил ему в руки. Драко недовольно поморщился: лучшего места для хранения Нотт, конечно же, не нашёл.

— Знаешь, наш Грегори в одиночку уложил троих, — он ткнул Гойла в бок, и тот подавился своим пивом. — Правда, тебя всё равно успели немного попинать. Ты в следующий раз как-то поактивней участвуй, а то разлёгся, как девственница в постели, жаль, ноги перед ними не раздвинул.

Драко только усмехнулся.

— Врёшь. Маглов всего двое было.

— Двое с тобой, потом ещё трое вышли за нами. Если учесть, что ты решил внезапно вздремнуть, то численное превосходство почти в два раза, — Теодор сорвал травинку и непринуждённо пожевал кончик.

Выглядел он на редкость умиротворённо, а если не считать взъерошенных волос и ссадины на щеке, то совсем нельзя было сказать, что он хоть как-то участвовал в потасовке. В отличии от того же Грега: он хоть и казался абсолютно целым, но сидел с таким видом, будто бы пережил битву при Хогвартсе.

— Я думал, нам конец, — мрачно сообщил Гойл и покачал головой, — отправимся прямиком к Волдеморту, только без крестражей.

Тео потянулся и хрустнул шеей.

— О-о, папочка пришёл бы в восторг, — протянул он. — Троих его Пожирателей уложила жалкая кучка маглов.

Да-а, папочка им этого точно никогда бы не простил. Волдеморт и за меньшее подвешивал за ноги в зале для совещаний. Висеть подобно рождественской гирлянде было ещё тем удовольствием — слюна, которая течёт как и куда ей вздумается, глаза, которые пульсируют и вот-вот грозятся выскочить из глазниц… Хуже приходилось только тем, кто сидел внизу. Драко, например, доставляло особое садистское удовольствие капать слюной на лысину Мальсибера, пока тот пытался с невозмутимым выражением лица слушать Темного Лорда.

— Идиоты! Недоумки! Ничтожества, жалкие, бесполезные выродки, — Малфой изобразил гневный голос Волдеморта и тяжело вздохнул. За три года они выучили все его любимые эпитеты, которыми он плевался каждое грёбаное собрание, но кроме новых витиеватых ругательств он оттуда так ничего полезного и не вынес.

Руки тем временем перестали дрожать и, похоже, всё было не так плохо, как ему показалось вначале. Он потрогал нос. На пальцах осталась кровь.

— Эпискей!

Интересно, следующий аврор, который придёт к ним на замену, что-нибудь скажет по поводу этого? От Лампкина за Эпискей они получали дополнительное время Круциатуса, а Грейнджер тогда промолчала.

Мысли сделали разворот на сто восемьдесят градусов. Опять.

Грейнджер.

Она была как маленькая язвочка на слизистой рта, которую постоянно невольно трогаешь языком. Он вспоминал о ней всю грёбаную неделю. Слишком часто. Отвратительная заучка, догадалась же подлить зелье!

Идиотка.

Она мало изменилась за то недолгое время, что он её не видел. Разве что волосы чуть отросли, став даже слишком аккуратными на вид, лицо окончательно потеряло детские черты, став более привлекательным, даже несмотря на россыпь веснушек. У неё были тонкие длинные пальцы с еле заметными мозолями, а на ногах красовалось несколько крупных лиловых синяков. Она выглядела слишком неестественно и непривычно без этой всей своей мешковатой одежды и мантии. По-новому. Маленькая, такая хрупкая, в коротких шортах и футболке с идиотской надписью «к чёрту Гугл, спросите меня».

Кто такой «Гугл»?

Не было больше никаких тощих коленок, торчащих из-под юбки, как в школе. Никакого растрёпанного птичьего гнезда на голове. Только взгляд исподлобья и привычка лезть с непрошенными советами напоминали, что это всё та же вечно раздражающая девчонка в серой форме.

Он представил эту повзрослевшую Грейнджер в форме Хогвартса, с этими её стройными ногами, в коротенькой юбочке и белой рубашке, плотно обтягивающей аккуратную грудь. С красным гриффиндорском галстуком на нежной шее.

«Знаешь, иногда полезно расширять границы сознания, открывать новые горизонты…» — этот её мерзкий раздражающий голос. Фраза теперь прочно засела на подкорке мозга.

Знала бы Грейнджер, что он свои границы расширил ещё в тот вечер, когда они забрали Финнигана прямо из-под носа Ордена. Тогда Фениксы ещё не использовали охранные Воющие чары, поэтому отряд Драко просто зашёл в их убежище, оглушил часовых и беспрепятственно забрал спящих.

По невероятной случайности за первой дверью, которую он толкнул, оказалась её комната. В ту же секунду, когда он понял, кто именно спит в постели, возникло желание вернуть ей мерзкую Сектумсемпру. Они со святым Поттером так сильно любили по-очереди шинковать его этим заклятьем. Хотелось, чтобы Грейнджер захлёбывалась собственной кровью, как он тогда, лёжа на промёрзшей земле. Чтобы чувствовала, как из неё горячими толчками вытекает жизнь. Чтобы ослепла и оглохла от разрезающей боли. Драко приготовился и вскинул палочку.

Гермиона, не просыпаясь, перевернулась на спину. Тёмные волны волос растеклись по подушке.

Непроизнесённое проклятье замерло в горле. Ночь забрала цвета и оттенки, но он помнил, что волосы у неё были цвета карамели. Он ненавидел сладкое! Буйная копна, которая вечно маячила у него перед глазами в Хогвартсе. Драко стянул с руки кожаную перчатку, приподнял одну прядь и растёр между пальцами. Мягкие.

Ей снилось что-то тревожное, она морщила лоб и поджимала губы. Белое одеяло полностью скомкалось в ногах. Бретельки её тоненькой маечки немного сползли по плечам. В темноте отчётливо виднелся тонкий контур ключиц и мягкая окружность груди.

Мерзкая, грязная.

Кому она вообще такая нужна? Недоразумение, а не девушка. И только для того, чтобы убедиться в её отвратительности, он невесомо провёл по её рукам палочкой, спустив бретельки до локтей.

Гермиона часто дышала и всхлипывала, веки подрагивали, будто бы она вот-вот проснётся. Ему даже хотелось, чтобы она распахнула свои огромные глазищи и увидела нависающую над ней уродливую маску. Хотелось почувствовать своё превосходство и её ужас, зажать горло в тисках страха, чтобы она кричала и рыдала. Он бы сомкнул пальцы на тонкой шее и заставил умолять.

Но Грейнджер не проснулась. Только поджимала губы и тихонько всхлипывала во сне.

Кончиком палочки Драко аккуратно спустил ткань ещё сильнее, обнажив бледную миниатюрную грудь с тёмными сосками. Она казалась такой трогательно невинной. Как первый выпавший снег, который хотелось растоптать. С этими своими рёбрами, выступающими сквозь нежную кожу, и маленькой чёрной родинкой под левой грудью. В тот момент он возненавидел её ещё сильнее. Таким, как она, не место в его мире! Слабая, жалкая, никчёмная.

Он нависал над ней, и в его руках сейчас была её жизнь, а идиотка просто спала! Полуголая, раздетая, так бесстыдно выставляющая себя ему на обозрение! Где твой инстинкт самосохранения, Грейнджер?

Вряд ли в этой лохматой башке было что-то помимо пыльных абзацев из учебников. Ни в какое подземелье он её не потащит — эта не протянет там и дня. И Сектумсемпрой не проклянет — она сама по себе, без его помощи сдохнет.

Поэтому Драко просто наложил на неё сонные чары, чтобы не вскочила, когда они с парнями начнут переворачивать всё вверх дном, и уже собрался уходить, но почему-то, необъяснимо для самого себя, задержал на ней взгляд.

Грейнджер под действием чар успокоилась, перестала всхлипывать и теперь дышала спокойно. Её обнажённая грудь размеренно вздымалась, а майка ещё сильнее сползла к талии.

Такая беспомощная и слабая.

Стояк неприятно упёрся в ширинку. Драко поудобней поправил так не вовремя вставший член. Это просто естественная реакция организма на полуобнажённую девушку. Ничего больше. Он же не Волдеморт, в конце концов, чтобы отрицать все желания плоти.

Грейнджер тем временем сдвинулась и раскинула руки в стороны. Видимо от прохладного воздуха её соски затвердели, придав ей абсолютно шлюший, развратный вид. Будто бы Золотая девочка только притворялась, что спала, а на самом деле хитро выжидала, чтобы он подошёл поближе, и тогда бы она накинулась на него этими своими приоткрытыми, мерзкими, пухлыми, наверняка мягкими и нежными губами…