Пианист. Осенняя песнь (СИ) - Вересов Иван Страница 34

Следом за осенью наступит зима, заснут подо льдом воды, снег укроет землю.

Ты оставишь следы на снегу…

Я знаю, что ты ждешь! И я приду по твоим следам, позову тебя по имени, расскажу о моей любви. Снег растает, воды проснутся. Весенние воды…

Мы снова поедем в Павловск.

Зима не навсегда.

Зима в Париже была мягкой, Рождество без снега. В России снег тоже не выпал, завернул мороз ниже пятнадцати градусов, без необходимости горожане не улицу не вылезали.

В такие дни и вернулся Лиманский в Петербург.

До концерта оставалось еще пять дней — редкий случай, обычно так складывалось, что два дня между выступлениями — это по-царски.

Никто не знал, что Вадим в городе, нигде его не ждали, ему не надо было спешить, выстраивать в уме план на день, бесконечно обращаясь к обязательным вещам. В том числе к музыке, графику выступлений, который обязывал, невзирая на сиюминутное состояние души, играть именно то, что означено в программе.

Вадим не сопротивлялся, он привык. Лишь иногда, редко, но случалось, что душа его бунтовала. И на концерте он вместо Рахманинова охотнее сыграл бы Шумана или Бетховена. А такого делать нельзя, публика покупает билеты именно на Рахманинова, и пианист должен оправдывать ожидания.

Но в этот свой приезд, о котором никто в Петербурге не был предупрежден, Лиманский оказался предоставлен сам себе. Странно, непривычно и даже тревожно. Куда пойти, чем заняться? На что потратить свободное время, Вадим решительно не знал. Подумав, он вспомнил, что обещал дочери помочь устроить дела с покупкой квартиры. Запросы Ирины оказались не хилые, денег от продажи недвижимости в Царском Селе на них не хватало. Мать, как услышала, только руками всплеснула — двушка на Васильевском, в бизнес-классе, десять миллионов, не меньше! Но Ирина уперлась, упряма была и капризна, привыкла добиваться своего и получать все, что хочет. Знала — отец уступит. Ну что ему, жалко, что ли! В конце концов, куда деньги девать?

Действительно, куда их девать? С тех пор как они с Милой расстались, прошло… Сколько прошло? Месяца полтора. Или больше. Вадим уже привык мерить свою жизнь от этого дня.

Он все играл, играл, играл… Чтобы забыть или чтобы не забывать?

Никогда душа его не знала такой тоски и не жаждала музыки настолько! Было много записей. И на редкость — почти все с первого дубля. Вадим касался инструмента и не искал, а отпускал на волю все, что в нем жило, трепетало, дрожало натянутыми струнами, что нежно сберегалось и могло быть доверено только музыке. Он записал в Японии все прелюдии Рахманинова, Рапсодию на тему Паганини, этюды и баллады Шопена. Раньше Вадим не так любил студийные записи, как живые концерты. Теперь студийный вакуум привлекал его даже больше, чем сцена. Идеальная, ничем не нарушаемая тишина. Никто не мог помешать, чихнуть, кашлянуть, хлопнуть дверью. Не звонили мобильные, не скрипели стулья — ничто не могло вмешаться, осквернить безмолвное дыхание пауз, истаивание финальных аккордов. За этой тишиной полностью уходил в музыку и Лиманский. Все дальше. Никого из близких не было рядом и некому было тревожиться о его состоянии. А оно ухудшалось, он все меньше спал, забывал поесть. Музыка забирала его. И он покорялся, уходил. Если бы Мила была с ним, она бы удержала. А так… для кого ему было оставаться?

Вот уже и зима, редкий снег, а холодно. Что Ирина нашла в этом районе хорошего? Ветер, сырость, кажется, в два раза бОльшая, чем в центре. Это и понятно — Финский залив рядом. Конечно, район новый, простора больше, парковки, элитный лоск новостроек премиум-класса. И все-таки холодно. Руки вон в перчатках мерзнут. И так-то еле рассвело, а тут в два часа дня как будто уже вечер, тучи низкие..

Лиманский не сразу нашел офис продаж, можно было пойти в центральный на Петроградской у площади Льва Толстого, но он хотел взглянуть на то место, где собиралась жить его дочь. Поэтому прямо из аэропорта поехал на Приморскую, а там, сверяясь с гугл-картами, пошел и пошел к Финскому заливу. Никакой транспорт к этому странному офису не подходил, а машину Вадим оставил у Захара в коттедже, еще когда три месяца назад улетал в Бирмингем. С тех пор он в Петербурге и не был.

Да, на намывных берегах было просторно, можно сказать — пустынно. Пейзаж открывался не из самых живописных, характеризовать его можно одним словом — стройка. При морозе и отсутствии снега унылая картина переходящих из одной в другую стройплощадок элитного комплекса вызывала тоску. До офиса продаж шагать пришлось минут десять в сторону Финского залива. Ветер и колкий снег. Под ногами мерзлый песок.

К тому времени как Лиманский добрался до означенного в рекламном буклете места, он твердо решил: Ирина тут жить не будет!

Упустил он из поля зрения судьбу девочки, да и отношения не складывались. Обиды копились взаимные. С его стороны необоснованные. А почему, собственно, Ира должна была заниматься музыкой? Ну не захотела, её право, станет аналитиком, институт закончит, диплом получит. Странная профессия: риск-менеджер. Пока что риски Ирину ни к чему хорошему не привели: с парнем поссорилась, на работу куда устраиваться будет — не знает… Зато амбиции такие, что… Квартиру в “Голден Сити” придумала покупать. Так когда построят ещё! Пока что не заметно, чтобы жизнь на стройке кипела.

Вадим толкнул массивную дверь и оказался в стеклянном аквариуме современного офиса. Даже странно, среди поля и разрухи, штабелей стройматериалов и застывшей в неподвижности техники — офис продаж. Антиреклама какая-то. Пока дотащишься по холоду — покупать раздумаешь. Движение жизни Вадим заметил только в городке строителей. На отшибе, в скоплении поставленных в шеренги и одну на другую плоскокрыших домиков и голоса были слышны, даже музыка. Этническая. Строят здесь гастарбайтеры, кто же еще. Они везде строят — что в России, что за границей.

— Здравствуйте, — обратился Лиманский к пустой стойке ресепшена.

— Здравствуйте, — возникла откуда-то сбоку из незаметной двери в стене худая черноволосая девушка с электрическим чайником в руках. — Замерзли?

— Да, — признался Вадим. Он и не ожидал такого вопроса, и обрадовался ему.

— Раздевайтесь и вон туда проходите, там у нас приемная. А я сейчас чаю вам принесу, — девушка указала сначала на вешалку-треножник, потом на еще одну незаметную дверь.

Лиманский был рад погреться и предложение принял.

Чай оказался отменным, с жасмином и еще чем-то фруктовым. Передавая девушке паспорт, Вадим, правда, подумал вскользь, вернее — вспомнил, истории о том, что вот в таких конторах подсыпают клиентам всякое, а потом оказывается, что договор подписал на миллионный кредит. Но чай-то Лиманский выпил, поэтому сожалеть было поздно. И нельзя же настолько не доверять людям.

Девушка изучила паспорт, вскинула глаза на Вадима, но ничего не сказала. Отсвет узнавания мелькнул на лице и тут же угас. Вадим предположил, что она не меломанка-любительница фортепианной музыки, но новости культуры, наверно, смотрит.

Вернув Лиманскому паспорт, девушка помолчала, ожидая, что Вадим начнет первый. Это было странно и нетипично для ситуации, когда товар необходимо продать.

— А хотите варенья домашнего, имбирного с лимоном? Согревает хорошо. Я сейчас принесу, — не дожидаясь согласия Вадима сказала девушка, встала и скрылась за той же дверью, из которой вышла. Вернулась довольно быстро, Лиманский не успел заскучать в унылом белом офисе, так похожем на больничную палату.

И вот перед ним в фарфоровой розетке прозрачное янтарное варенье, рядом блестит чайная ложка, а девушка — Вадим прочел на её бейджике имя “Суворова Лилиана Юрьевна” — сидит напротив и мило улыбается, но разговор начинать не спешит. Ситуация на самом деле дурацкая, ведь еще по дороге сюда Лиманский все решил. А не встанешь и не уйдешь. Неловко.