Любить всем сердцем (ЛП) - Солсбери Дж. Б. Страница 34

— Хочешь кофе?

Он улыбается.

— Да, было бы здорово.

Я вскакиваю и ныряю за стойку, чтобы сварить кофе без кофеина. Музыка доносится из кухни, где повара Рик и Леон, собирают вещи. К счастью, они каждый вечер выходят через заднюю дверь, так что Джесси не должен быть замечен без бейсболки.

Наливаю свежее варево в две чашки и добавляю немного сливок и сахара в свою, но оставляю черный Джесси, как он любит.

Парень провожает меня взглядом, когда я возвращаюсь с двумя чашками.

— Сексуальный.

— А? — Я ставлю его чашку и надеюсь, что он не заметит, как дрожит моя рука из-за этого дурацкого отказа от поцелуя. Я не могу быть собой рядом с ним!

Джесси бросает взгляд на мой фартук.

— О. Эта старая штука? — Я быстро развязываю его и бросаю на диванчик.

— Так это и есть твоя работа, да? Профессиональная официантка?

Не могу понять, то ли он откровенно оскорбляет меня, то ли пытается завязать разговор. Вместо того, чтобы начать говорить ему о том, какой он засранец, я даю ему возможность объясниться.

— На самом деле, нет. У меня есть еще один год в колледже, прежде чем я получу степень в области развития ребенка.

Его глаза сужаются.

— В колледже? Бред сивой кобылы.

— Мне пришлось взять небольшой перерыв. — Я делаю глоток кофе и избегаю его взгляда. — Обучение стоит дорого. — Полуправда, но ему вовсе не обязательно знать все.

— Так значит, ты хочешь быть учителем?

Мой желудок сжимается от чувства вины и большого сожаления.

— Неужели в это так трудно поверить?

Он отрицательно качает головой.

— Нет, я вижу тебя учительницей.

— А ты? Ты всегда знал, что хочешь стать рок-звездой?

Джесси хихикает и упирается локтями в стол, поворачивая кружку с кофе, но не отпивая из нее.

— Да. С самого первого дня.

— Тебе этого не хватает.

Он хмурится.

— Да. Я скучаю по выпивке.

Так вот почему Джесси здесь? Он собирается пуститься во все тяжкие?

Успокойся. Не реагируй.

У меня нет опыта в этом деле. Что мне сказать?

— Ты пьешь? — спрашивает он.

Уже нет.

Я отрицательно качаю головой.

— Нет.

Джесси пожимает плечом, все еще сосредоточенный на своей кружке.

— Наверное, мне не следовало приходить сюда. Я не мог заснуть и, застряв в комнате Бена, чувствовал, что схожу с ума. Не мог придумать, куда еще пойти. — Он застенчиво смотрит на меня, и это совершенно новый для него взгляд, такой же милый, как и его неуверенность. — Ты когда-нибудь оглядывалась назад на свою жизнь, на одну конкретную вещь, которая привела все в движение, и задавалась вопросом, если бы ты сделала все по-другому, как бы все закончилось?

Я открываю рот, чтобы ответить, но вместо этого закрываю его, когда Джесси отвечает за меня.

— Нет. Думаю, нет.

Укол раздражения разжимает мои губы.

— Думаешь, что так хорошо знаешь меня.

— Ты говоришь так, будто ты загадка. — Он улыбается и быстро добавляет: — Без обид. Ты действительно хороший человек. Это не должно быть оскорблением.

Вместо того, чтобы подтвердить или опровергнуть его предположение, я отвожу взгляд, прежде чем он увидит вину и стыд, вспыхивающие в моих глазах.

— Возможно, тебе следует поговорить об этом с доктором Ульрихом.

Джесси отрицательно качает головой.

— Нет. Он меня не понимает. Может, ему и платят за то, чтобы он меня понимал, но на самом деле это не так. Он притворяется. Я вижу это по его глазам. Я для него просто очередное голливудское отродье. — Парень снова изучает и прокручивает свой кофе. — Все на меня так смотрят. Кроме тебя.

— О нет, ты ошибаешься. Я абсолютно уверена, что ты настоящий голливудский засранец.

Джесси хихикает и кивает.

— Даже сейчас ты не ходишь вокруг меня на цыпочках и не целуешь мою задницу, как они. Когда ты смотришь на меня, это как... не знаю... как будто ты видишь во мне личность.

Я моргаю.

— Ты и есть личность.

Парень откидывается на спинку дивана, но одну руку держит вытянутой. Его пальцы барабанят по столу. Он делает глубокий вдох и выдыхает.

— Раньше Бен понимал меня. В детстве мы были лучшими друзьями.

Эта новость меня удивляет.

— Мы играли музыку в церкви моих родителей. Это была не такая спокойная, размеренная церковь, как у Бена, она была шибанутой, но мои родители были помешаны на ней. Бен был потрясающим музыкантом, гораздо лучше, чем я.

— Не знала, что он умеет играть.

— Он бросил. — Джесси снова барабанит пальцами. — Когда мне было тринадцать, я открыл для себя рок-н-ролл. Группу Slayer. Мои родители говорили, что это от дьявола. Я прятал диски под кроватью, и когда они их нашли, отец довольно сильно избил меня.

— Это ужасно.

— Побои были одобрены церковью, дерьмо типа «прибережете розги – испортите ребенка». Но я не мог уйти от музыки. Меня все время ловили, и побои становились все сильнее. В какой-то момент родители затащили меня на церемонию очищения, в которой участвовали змеи.

Я охаю, потом прикрываю рот рукой.

— Боже, мне очень жаль.

— Нет, не стоит. Это было чертовски невероятно, поверь мне. Это дерьмо все продолжалось и продолжалось, и хуже всего то, что мой брат даже не пытался остановить это. Он полностью купился на всю их чушь по «промыванию мозгов». Посвятил свою жизнь служению тому же Богу, за которым они следовали.

Теперь я понимаю, почему Джесси не молился в церкви. Он ошибается, но я не собираюсь ему этого говорить. Не сейчас.

— Тот стул, который я сунул в шкаф…

Мой желудок сжимается, представляя то, что произошло на том стуле, о тех серебристых отметинах на его спине.

— После всех этих побоев... как Бен может держать эту штуку в своей комнате... — Джесси качает головой. — Как он вообще может смотреть на него?

— Не знаю. Знаю, что никогда больше не смогу взглянуть на него, зная, для чего он был использован.

Уголок его рта дергается.

— Видишь? Ты все понимаешь. — Он хмурится. — А почему мой собственный брат не понимает? — Парень вздыхает. — Мне было семнадцать, когда отец избил меня в последний раз. Я был крупнее его и решил, что больше не выдержу. Я сопротивлялся. В ту ночь мои родители отреклись от меня, сказали, что я сын Сатаны и что для них мертв. С тех пор мы не разговаривали. — Его нежный взгляд устремлен на меня. — Они переехали в какую-то психо-религиозную колонию или типа того. По-моему, они даже с Беном больше не разговаривают.

— Наверное, это не так уж и плохо.

— Нет, — хихикает он. — Я чувствовал себя таким свободным в тот вечер, когда уехал. Я добирался автостопом до Голливуда, жил на улице. Играл на гитаре за деньги, когда Дэйв нашел меня. Мы сменили мое имя, и я стал Джесси Ли. Он единственный человек, которому я когда-либо рассказывал свою историю. До тебя.

— Я никому не скажу.

— Знаю, что ты этого не сделаешь. — Он кивает и слепо смотрит на стол перед собой. — Странно то, что сейчас я в доме Бена, наблюдаю за ним с его ребенком... Я представил его монстром, но он кажется таким же убогим, как и я.

Я улыбаюсь его выбору слов.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Даже не знаю. Будучи трезвым, все это дерьмо продолжает пузыриться на поверхности и выплескиваться, и я не знаю, куда его девать. — Обе руки вцепились ему в волосы. — Вместо того чтобы думать об этом дерьме, мне хочется напиться вусмерть и забыть, как сильно ненавижу своего брата.

Я хочу сказать ему, что проходила через это. Растерянность, стыд, сожаление – я все это испытала.

— Для меня это имеет смысл.

Его подбородок вздрагивает от удивления.

— Серьезно?

Я киваю.

— Так что же мне делать? Я не могу пить, не могу нюхать. В мире недостаточно женщин, чтобы выкинуть это из головы.

— Сексуально. — Я бросаю ему в ответ его же собственное слово.

Он хихикает.

— Похоже, у тебя остался только один выход. Пора открыть этот шкаф и столкнуться со всем этим лицом к лицу.