Мой личный доктор - Мельникова Надежда Анатольевна Страница 35

А я, засмущавшись, отворачиваюсь к окну. Смотрю на соседа, на собаку — и тут меня осеняет!

— Костя?!

— Да, Ульяш. — Выкручивает руль, направляясь к поликлинике.

— А как же твой пёс? Он же один так долго. Всё то время, что ты был у меня дома, твоя собака была одна в квартире?

Доктор молчит, поворачивается, смотрит на меня, мрачнеет, потом снова переводит взгляд на дорогу, затем съезжает с трассы и тормозит на обочине.

Это что значит? Меня пугает этот манёвр. Нехорошее предчувствие.

— Ульяш, солнце. Сейчас будет трудно, но мы должны это пережить. Графа выгуливает, кормит и досматривает моя подруга. Ну собачница. Ты видела её в парке.

Мне это не нравится. Мне всё не нравится. Меня коробит это сочетание «моя подруга». Что значит «его»? Никакая другая женщина не должна звучать так рядом с ним. Никакая другая не имеет права так словосочетаться рядом с ним. Сейчас я такая дикая собственница, что аж в глазах темно. Боже, я не смогу это выдержать. Я всегда была ревнивой, но с Ткаченко… С ним это достигло такого максимума, что закладывает уши, а планета останавливается. Я готова убивать.

— Ты же был у меня. Как она могла?! — Голос в миг садится и хрипит. — Вы что, живёте вместе?

— Дыши. — Он резко отстёгивает ремень и берёт моё лицо в свои ладони, гладит пальцами, смотрит в глаза не отрываясь. — Сейчас главное — не ссориться по глупости. Ты меня слышишь, Ульяна Сергеевна? Мы не должны переругаться!

Меня начинает потряхивать. Очень сильно крыть!

— Мы не живём вместе. У нас с ней свободные отношения, и у неё есть ключи от моей квартиры. Когда надо, когда я на дежурстве, когда я с женщиной, она выгуливает Графа.

— Господи, господи, господи! — Пытаюсь высвободится, отбиться, вырваться, убежать.

Мне бы ударить его чем-нибудь. Накрывает так сильно, что аж тошнит.

— Не пущу! Дыши, Ульяна! — Хватает меня и жмёт к себе, гладит, обнимает.

Мокро и страстно целует куда-то в щёку и ухо.

— Я не буду это терпеть! Слышишь меня? Костя! Я не могу! Другую ищи! Не могу я так! Я не буду делиться!

— Знаю. Дыши! Сейчас отпустит.

Такое ощущение, что на меня упала огромная плита. Давит на голову и грудь. Я пытаюсь вывернуться, но он не размыкает рук.

— Я сказал тебе правду, Ульяна, чтобы ты не придумывала лишнего. Чтобы ты знала меня. Но это не значит, что так продолжится.

— Не могу делиться, — тупо повторяю. — Если ты так привык, то нам не по пути.

Доктор смеётся. У меня же кружится голова, как будто упало давление.

Мне плохо.

— Ты уже бросаешь меня, завуч с Доски почёта? Я заберу у неё ключи, если хочешь. Я поговорю с ней. Но я доктор, ты меня тоже пойми. Мне нужен был кто-то, кто сможет выгулять мою собаку, пока я на смене.

— И кто-то готовый для секса в любую минуту.

— И это тоже. — Опять правда.

Такое ощущение, что он усыпил меня и вскрыл черепную коробку! Конечно, мне больно! Я хочу позвонить маме. Как в детстве. Хочу поплакаться, спрятаться, забраться под стол.

Но доктор не отпускает.

— Я скажу ей, что всё кончено и между нами ничего больше не будет. Что теперь у меня есть ты. Хорошо?

Киваю.

— Дыши, солнце.

Опять киваю.

— Я могу ехать?

Я не знаю. Смотрю в его лицо. Боже, я поехала, как Майка. Надо успокоиться. Надо угомониться. Он говорит дышать, и надо дышать.

А доктор, выбрав момент, целует меня в губы. Он ловит их своими, и какое-то время я не отвечаю, но потом расслабляюсь. Пока наш поцелуй не превращается в монотонную, равномерную, взаимную ласку.

Ткаченко медленно отпускает меня.

— Молодец. Сейчас мы заедем в полицию и подадим заявление на твою подругу, не думай, что я спущу ей эту хрень по отношению к тебе, потом в поликлинику, я поеду переодеваться и на работу, вечером сразу вернусь к тебе.

Я сажусь ровно.

— Всё хорошо, Ульяш?

— Да, — выдавливаю, пытаясь успокоиться.

— Отлично, тогда я завожу мотор.

Глава 38

В полиции в основном говорит он, а я в растерянности. Я, взрослая женщина на должности, которая всегда считала себя адекватной, умной и самодостаточной, так запуталась в том, что происходит, что и двух слов связать не могу.

У меня таких отношений никогда не было. Всегда спокойно, равномерно, плавно. А сейчас я ничего не соображаю. Кто бы спас меня от доктора?

Было очень хорошо, потом вдруг плохо, а дальше что? Я боюсь.

— Всё нормально? — спрашивает Ткаченко и снова усаживает меня в машину.

Сколько ещё подобных сюрпризов ждёт меня впереди? Как я буду жить? Работать? Спать, думая, что к нему на приём придет кто-то моложе, красивее, сексуальнее меня?

Я понравилась ему своей гордостью, независимостью, дерзостью, а после проведённых вместе суток я просто растаяла, как лёд в кипятке.

Но оказалось, что и мне Ткаченко не по зубам.

— Всё отлично. В порядке.

Он снова за рулём, но смотрит на меня искоса. И я поглядываю на него тайком.

Как так вышло, что его прикосновения просто расплавили мой металл? И всё. Я умудрилась раствориться в нём. И потерять голову окончательно.

Я боюсь быть с ним, а ещё сильнее боюсь остаться без него.

— Я бы с тобой пошёл. Но по времени совсем не успеваю.

— Всё в порядке. Я отлично, — говорю то же самое, только наоборот, выскальзываю из машины и иду в сторону поликлиники.

Доктор догоняет меня у пластиковой двери, в которую то и дело вползают старенькие бабушки.

— Ты меня не поцеловала. — Разворачивает к себе, касается губами лба, кладёт подбородок на мою макушку и обнимает двумя руками, прижимая к груди. — Просто ушла, и всё.

Это хорошо, что он чувствует, как история с собачницей меня перепугала. Поэтому и не даёт уйти. Чуть отводит в сторону, так, чтобы не стоять в проходе.

— Не о таком принце ты мечтала, да, Ульяна?

— Я никогда не мечтала о принце. Я хотела победить в ежегодном Всероссийском конкурсе учителей, который проводится Министерством просвещения. А ты сбил меня с панталыку.

Смеюсь, правда, грустно, и он тоже улыбается, но не так, как обычно.

— Как мне доказать, что у меня к тебе всё серьёзно?

Запрокидываю голову, смотрю ему в глаза.

— Это правда, что ты изменил жене в ваш с ней медовый месяц?

И тут всё становится ещё хуже, чем было. Доктор меняется в лице. Не то чтобы он пугается. Но мой вопрос вводит его в ступор. Как электрошок.

Мне плохо. Уже и не надо отвечать. И так всё понятно.

— Какое это имеет отношение к нам с тобой, Ульяна?

Зажмуриваюсь, как от физической боли.

— У всех есть прошлое, Ульяна, я не могу изменить того, что было.

— Почему?

Доктор вздыхает.

— Она очень сильно ревновала меня, без повода устраивала истерики, швыряла предметы, дралась. А я был гораздо моложе, совершил глупость. Не спорю. Теперь понимаю, что не любил. И в тот момент решил сделать так, чтобы обвинения не были голословными. Видишь это? — Он расстегивает ворот рубашки, демонстрируя небольшой шрам на плече. — Поступок идиотский, грязный, не спорю, мы просто не смогли найти общий язык и наломали дров. Оба.

— Ты сводишь с ума всех женщин, попадающих в радиус твоего поражения, Ткаченко.

Он неровно дышит.

— Ульяна. С тех пор я стал старше и мудрее, да и ты вряд ли кинешься на меня с ножом.

Молча смотрим друг на друга.

— Я тебя не потяну, доктор Ткаченко, — печально смеюсь. — Тебе нужна взбалмошная молоденькая медсестра, которая будет визжать и прыгать, как только ты появишься на пороге. Вы с ней будете ходить на концерты, слушать рок-музыку и трахаться на пляже.

У него снова звонит телефон. Поморщившись и не сводя с меня взгляда, он выуживает мобильный из кармана.

— Разумовский, твою мать. Мне надо на работу. — Снова смотрит на часы, но не отпускает меня, опять тянет к себе, заглядывает в глаза. — Что-то мне подсказывает, что кое-кому очень даже понравится трахаться на пляже, несмотря на то, что она совсем не медсестра.