Грант Моррисон - Энциклопедия Брайля Страница 4

Ей казалось, что она достигла предела.

Но это только казалось.

Патрисия проводит руками по своей мягкой коже. Она сняла все колокольчики и кольца и стерла все масло. Теперь ее кожа чиста, как пергамент, который Л'Оглав собирается расписать немыслимыми письменами. Музыка Дебюсси грохочет и рвется сквозь ее смущение.

Она размышляет: Мы все надписаны временем. С течением времени кожа каждого человека покрывается шрамами и увядает. Это закон природы. Этого не избежать никому. Так почему бы не бросить вызов неумолимому времени и не стать частью чего-то вечного? Почему бы не умалить свою гордость, отказавшись от всех притязаний на неповторимость, и не стать просто одной из страниц в книге, что бесконечно себя обновляет? Как говорит Л'Оглав, это станет последним шагом. Полным отказом от себя.

Патрисия снимает наушники, выходит из комнаты и спускается вниз.

Л'Оглав уже ждал ее. Он представил ее братству Энциклопедии Брайля. Слепые руки ощупали ее обнаженное тело, не обнаружили повреждений и утратили интерес. Ее била дрожь, когда они подходили — один за другим — и исследовали ее всю с ужасающей откровенностью. Бесстыдные пальцы скользили по телу и проникали в нее: сухие царапучие прикосновения стариков и старух, слабые вороватые касания развращенных детей. К концу этого испытания Патрисия находилась уже на грани обморока. Ее темнота наполнилась невнятными вспышками света самых диких цветов и неуловимых форм.

— Они все молчат, — растерянно проговорила она. Почему-то это казалось ужасно важным.

— Да, — просто ответил Л'Оглав.

Патрисия чувствовала, как толпа сомкнулась вокруг нее, чувствовала давление и жар от обнаженных тел. Ни звука. От них не исходило ни звука.

— Ты готова? — спрашивает Л'Оглав, легонько коснувшись ее плеча. Она кивает и дает ему проводить себя в маленькую комнатушку в задней части особняка. Звуконепроницаемые стены. Единственная лампа без абажура излучает невидимый для нее свет. Л'Оглав целует ее в шею и велит не сходить с места ни при каких обстоятельствах. Она хочет что-то сказать, но она слишком напугана, и слова застревают в глотке.

Потом открывается дверь. Кто-то еще входит в комнату. Кто-то, кого Патрисия не знает. Она хочет бежать. Лампу уже потушили, а вместо нее зажгли свечи, которые наполнили комнату болезненно-сладким наркотическим ароматом.

Патрисия слышит слабый металлический звон. Звон заточенных лезвий. Короткий лязг скальпелей, игл и бритв, закаленных до синевы.

— Л'Оглав? — встревоженно шепчет она. — Л'Оглав, вы здесь? Мне страшно…

Никто не ответил. Патрисию слегка шатает. Воздух здесь слишком горячий, дым свечей — слишком едкий. Она судорожно втянула порцию густого, плотного дыма.

Кто-то подходит к ней, тяжело дыша и бормоча какие-то неразборчивые фразы.

— Л'Оглав? — шепчет она опять, так тихо, что кажется, это лишь призрак имени. Вихри шума и сполохи цвета у нее в голове слились в единый поток, который уже невозможно, нельзя выносить.

Первый порез вызвал спонтанный оргазм. Мозг ее вспыхнул, как игровой автомат при выигрыше. Она корчилась и кричала, но оставалась стоять на ногах, пока крюки и толстые иглы разрывали ей кожу.

Стоны и слезы, оргазм за оргазмом… все тело покрыто рядами рубцов и шрамов. Одна на морском берегу, где больше нет никого и не может быть, Патрисия наконец поняла, что это было за слово, которое она выводила на мокром песке. И как только она это поняла, волна накатила на берег и смыла все ее письмена. Ее личность была окончательно стерта в белом сиянии боли настолько чистой и совершенной, что она перестала быть болью и обернулась экстазом. Это было предельное освобождение. Ее больше не было, толстой дурнушки Патрисии. Ее вычеркнули из жизни — иглами, умеющими говорить.

Она приходит в себя и понимает, что все еще держится на ногах. Тонкие струйки крови текут по телу, образуя красный узор на полу. Она касается своего живота. Свежие раны горят, но она все равно водит кончиками пальцев по линиям брайлевского алфавита. Читает фразу и с трудом верит, что подобная мерзость вообще бывает — не говоря уж о том, чтобы ее записали в словах. Все ее тело исписано столь изощренными и немыслимыми жестокостями, что ум просто отказывается это воспринимать. Такие вещи просто не имеют права на существование. Ей стало плохо. Голова закружилась, и она не смогла читать дальше.

— Я жива. До сих пор жива… — Вот все, что она может сказать. В конце концов она падает. Но Л'Оглав стоит рядом и успевает ее подхватить.

— Добро пожаловать в Энциклопедию, — говорит он, посыпая ее раны солью. Жжение просто невыносимо. — Теперь ты Глава 207. Чертог Алого Мяса.

Она кивает, откликаясь на новое имя, и он выводит ее из комнаты и ведет вниз, в незнакомый коридор. Она чувствует, что теряет сознание. Ей надо что-то спросить у него. Больше она ничего не помнит. Помнит только, что надо спросить.

— Особняк, — выговаривает она непослушными губами. — Кто хозяин особняка?

— А ты еще не догадалась? — отвечает Л'Оглав. Он привел ее в бальный зал, где ее ждали сотни людей. Все остальные главы. Она улыбается бледной и слабой улыбкой:

— А что теперь? Можно мне сесть?

— Такое случается очень редко, — говорит Л'Оглав, — чтобы вся Энциклопедия собралась в одном месте. И только в такие моменты наша жизнь обретает смысл. Уверяю тебя: то, что ты испытаешь сейчас, превзойдет все твои прежние опыты физического удовольствия. Для тебя это станет предельным, самым прекрасным моментом падения в скверну. Я обещаю.

Он усадил ее в тяжелое деревянное кресло.

— Я тебе так завидую, — сказал он. — Я всего-навсего Оглавление. Темные тайны и мерзости плоти мне недоступны.

Он крепко стянул ее руки ремнями и прикрутил их к подлокотникам кресла.

— Что вы делаете? — испугалась она. — Ведь это не Кресло Для Наказаний? Это ведь не оно, скажите? — Страх обернулся паническим ужасом, когда Л'Оглав начал пристегивать к креслу ее лодыжки. Энциклопедия снова сомкнулась вокруг нее. Чьи-то шаги отдались гулким эхом в каменном коридоре.

— Это Кресло Полного Отказа, — сказал Л'Оглав. — Прощай, любовь моя.

И схватил ее за волосы и запрокинул ей голову.

— Нет, не надо. Подожд…

Ей в рот вбили жесткий кляп — вбили жестоко, ломая зубы и дробя слова в невнятный лепет.

Звук шагов приближался. Энциклопедия расступилась, образуя проход. В кожаном саквояже глухо позвякивала блестящая сталь. Л'Оглав наклонился и прошептал ей в ухо:

— Помни, ты всегда можешь прийти ко мне за советом.

Она дергалась и билась о спинку кресла, но оно было прочно прикручено к полу.