Ложные надежды (СИ) - "Нельма" Страница 42

— Это на час, максимум два. Я заставлю её замолчать, — цедит Глеб, кажется, ненавидящий собственную сестру сейчас не многим меньше, чем все мы.

— То есть делать вид, что ты возишь начальника на поебушки к собственной сестре — это нормально, да? — Диана переходит на визг и подскакивает со стула, тыкая пальцем Глебу в грудь. — А как мне по-настоящему с кем-нибудь потра…

Измайлов затыкает ей рот ладонью, второй грубо давит на плечо, заставляя присесть обратно, а я не отрываясь смотрю на Кирилла, который становится только веселее вопреки всей абсурдности ситуации. Ранее вытянувшийся, как натянутая до предела струна, он расслабляется и откидывается на спинку стула, картинно закрывает ноутбук одним нажатием указательного пальца и подпирает кулаком подбородок, с насмешкой и интересом разглядывая слабо барахтающуюся в углу девушку.

— Шоу «семейные разборки» прервалось на самом интересном, — протягивает он с издёвкой, останавливает взгляд на сконфуженном Ромке и улыбается вполне человечно, даже приятно — каждый раз удивляюсь, что он действительно так умеет. — И почему только все пьяные дебоши мне устраивают чужие сёстры?

Воздух застревает комком посреди горла и мне кажется, словно мой рот сейчас тоже зажимает огромная и сильная ладонь, не позволяющая вымолвить ни слово. Иначе почему я молчу? Почему не могу просто послать его нахер вместе с постоянными скользкими намёками в адрес Ксюши, моей родной, любимой и убитой кем-то Ксюши?

Что бы она ни натворила в своём прошлом, у него нет права тыкать меня в это. У него — точно нет. Ведь в Москву она поехала за ним, к нему, по его же желанию, на проверку оказавшемуся лишь очередной прихотью странного мальчика.

— Что здесь вообще происходит? — мне наконец удаётся прервать затянувшееся молчание с нелепой игрой в гляделки. В маленькой кухне становится очень душно, так противно-горячо дышать, что начинает кружиться голова.

— Вот это пьяное нечто в углу — Диана, младшая сестра Глеба, — лениво отзывается Кирилл, — мы снимаем ей квартиру в этом же подъезде. Если бы у кого-нибудь возникли вопросы, почему я постоянно приезжаю сюда, наш с ней липовый роман стал бы прикрытием, как и у вас с Ромой.

— Максимум два часа и я заберу её отсюда, — повторяет Измайлов и чуть расслабляется, когда Кирилл быстро кивает ему в ответ.

— Кирилл Андреевич, я могу пока побыть там, в гостиной, если нужно. Или последить… — предлагает Рома, очень смело подставляясь под гнев пьяной паучихи, чтобы дать нам возможность продолжить работу. Или чтобы оградить от помоев, так и льющихся из её симпатичного рта?

— Пусть лучше посидит здесь. Вообще её бы в наручники и к батарее, а в рот кляп, чтобы меньше болтала, — мечтательно тянет Зайцев и достаёт свои сигареты. От мысли о том, что с этим чудовищем нам придётся просидеть здесь пару часов мне тоже хочется закурить, но вполне достаточно того, что мы уже делим на двоих кружку с кофе, а с недавних пор — ещё и наспех сделанные бутерброды.

А вот о том, что Глеб и Рома тоже курят, я предпочитаю просто забыть. Моя память вообще становится крайне избирательной, когда это нужно.

— Плётку ещё предложи, сраный извращенец! Понятно, почему жена от тебя ушла, — полушёпотом выпаливает Диана, стоит только Глебу выйти из комнаты, и почти комично надувает губы. Почти — потому что ситуация, несмотря на общую комичность, желания посмеяться не вызывает. И работа, сроки которой и так затянулись уже на месяц дольше изначально предполагаемых, маячит прямо перед глазами, но вникнуть в неё под аккомпанемент пьяных откровений никак не получается.

Кирилл выжидает момент, когда замок входной двери щёлкает третий раз и разворачивается к нагло ухмыляющейся Диане. Выражение его лица настолько пугающее, что я по инерции передёргиваю плечами, чтобы скинуть с них ощущение опустившихся сверху тяжёлых и ледяных ладоней. Задерживаю дыхание, первой понимая, что скоро грянет гром, — и мне бы хотелось сейчас оказаться как можно дальше отсюда, чтобы не видеть его плохо скрываемую ярость.

— В твоей квартире четыре скрытых камеры, ведущие круглосуточную запись. Одна на кухне, встроена в вытяжку, две в гостиной, чтобы полностью охватывать всё происходящее в комнате, одна в ванной, над зеркалом. Хочешь, чтобы Глеб их посмотрел?

Тишина может оглушать. Вибрировать в воздухе незримыми волнами, больно бить по ушным перепонкам и сдавливать голову вакуумом. Тишина может звучать набатом, орать тревожной сиреной и говорить намного больше, чем слова.

И в этой напряжённой тишине я смотрю на него, самоуверенного и беспринципного, нагло врущего сейчас или совравшего уже давно, готового подтолкнуть в бездонную пропасть совершенно любого, как сделал это со мной и с моей сестрой. И восхищаюсь им, и ненавижу себя снова и снова, разваливаюсь на две равные кровоточащие половины, одна из которых сочится чёрной гнилью ненависти, а вторая — горькими слезами надежд.

Ложных, ложных надежд, отказаться от которых я не в силах.

— Нет, — выдавливает Диана почти неслышно, с трудом шевелит губами и смотрит на него затравленно.

— Тогда ты закрываешь свой поганый рот и сидишь здесь тихо-тихо, чтобы через пару минут я смог забыть о твоём существовании. Согласна? — она кивает, а Зайцев лишь мельком бросает взгляд на нас с Ромой и сухо подытоживает: — Спектакль окончен, возвращаемся к нашей работе.

Глеб не возвращается ни через час, ни через два. Он приходит только под утро, когда притихший пуще прежнего Добронравов очень галантно отдаёт Диане для сна свой диван и сам ютится на узком кресле, а мы с Кириллом уже совершаем свой утренний кофейный ритуал, даже не глядя друг на друга.

Неугодный любовник Дианы найден, запуган и навсегда от неё отважен, и мы вздыхаем с облегчением. Как становится понятно на следующий же вечер — слишком рано.

— Ты! Нет у меня в квартире никаких камер! — на этот раз она явно трезва, но всё так же визглива и безрассудна. Врывается на кухню тёмным смерчем и разъярённо тыкает пальцем в Кирилла, отвечающего на это нахальной ухмылкой. — Я всё проверила!

— Конечно же нет, дура. Зачем бы я стал собирать доказательства того, что на самом деле никогда там не был? — он закатывает глаза и краем глаза я замечаю, что у Ромы не получается сдержать улыбку. А следом улыбаюсь и сама, и Диана, заметив это, краснеет и растерянно сникает, вмиг лишаясь прежней воинственности.

Но она не уходит. Демонстративно рассаживается на месте своего брата и действует на нервы, вставляет неуместные комментарии и нападает на каждого из нас по очереди. Пытается подцепить и вытащить наружу раздражение Кирилла, смакуя всё новые и новые вопросы про его неудавшийся брак, длившийся всего семь месяцев, а ещё с наигранной заботой интересуется, до сих пор ли ему приходится посещать психолога, чтобы разобраться со своими проблемами.

Потом проходится своими острыми зубками по Ромке, ловко вычисляя в нём приезжего и говоря с таким гонором, словно принцесса, вынужденная сдерживать гримасу отвращения перед попавшимся на пути поберушкой. Он старается подражать невозмутимости Зайцева, но выдают всё алые от стыда уши и проявляющееся от волнения лёгкое заикание.

Последняя в очереди — я. Диана склоняет голову вбок, причмокивает, по-видимому придумав что-то особенно остроумное, и с ироничной усмешкой начинает:

— А твоя сестра…

— Спала и с тобой тоже? — грубо обрываю её и ставлю в тупик прямым и вызывающим взглядом глаза в глаза. Она часто моргает, явно сбитая с толку подобным вопросом, потом до смешного неуверенно выдаёт своё «нет». — В таком случае нам с тобой нечего обсуждать, — уверенно подвожу итог и утыкаюсь обратно в свои таблицы.

Только Диана снова остаётся у нас на ночь. И на следующий день, и через день, и через два — свободно вторгается в наше пространство, исправно получает пиздюлей от Глеба, но всё равно возвращается, чтобы нанести серию новых укусов и насладиться хоть жалкой каплей выпитой из нас крови. Приезжая с работы, я уже не удивляюсь звукам её тонкого, режуще-острого голоска, не отшатываюсь, столкнувшись с ней нос к носу в дверном проёме и не поджимаю раздражённо губы, когда приходится опять убирать оставленную ей прямо посередине коридора обувь.