Жозефина Мутценбахер - Мои 365 любовников Страница 42

– Оставайся, однако, в рамках приличий!

Он с пониманием и терпимостью относился к происходящему, мой дорогой Ферри. Но однажды история чуть было не кончилась плохо. Как-то после обеда, в ужасную полуденную жару, Ферри, по своему обыкновению, прилёг вздремнуть, а я отправилась на конюшню, чтобы отнести кусочек сахара бравому Хайналу, на которого теперь частенько садилась самостоятельно. На ящике перед конюшней сидел Янчи и играл на гармонике, «тянучке», как выражаются у нас в Вене. Он вошел внутрь за мной, и я буквально спиной почувствовала, как он на меня смотрит и чего ему хочется.

Хайнал обнюхал мою руку, охотно слизнул сахар и потом покосился на нас своими смышлеными, карими глазами. Тут Янчи спросил меня на своём забавно-неправильном немецком языке:

– Милостива нынче уже не соизволит быть готова ехать верхом?!

– Нет, Янчи, ещё не готова!

– Тогда, может, так прокататься?

И с этими словами Янчи обхватил меня сзади за талию с такой силой, что у меня в глазах потемнело, зажал мне ладонью рот и внезапно уселся вместе со мной на какой-то ящик – я спиной к нему у него на коленях. Я крутилась, стараясь вывернуться, кровь прилила к моему лицу, я не могла дышать, а значит, не могла закричать и позвать на помощь. При этом я ощутила, что порядок моих юбок бесцеремонно нарушен и снизу в меня вползает горячий шип! Сам Янчи был неотёсанным мужиком, однако членом нисколько не уступал своему господину, уж я-то это почувствовала!

– В Венгрии всё делается под музыку, извольте!

Янчи перетащил свою «тянучку», которую носил на ремне через плечо, вперёд и водрузил у меня на коленях. Я оказалась насаженной на вертел снизу и зажатой между его грудью и гармонью. Стиснув мне груди локтями, он начал, можете себе представить, наяривать на гармошке! Он исполнял всё, на что был способен. Насвистывал, играл, трахал, и всё одновременно! Вот он завёл удалую, танцевальную народную песню и при этом энергично приплясывал в ритм коленями, так что я снова «заскакала верхом». Потом, правда, поскольку совмещение занятий сильно замедляло процесс, он бросил насвистывать и играть. Он сложил гармонь, которая только жалобно пискнула, и теперь просто сопел и бурчал мне в вырез платья у затылка:

– Шудесно… харашо… немножко вер-хом… малая вер-хо-вая про-гул-ка… про… гул… ка… вер…хом… грр… йо-ха-ха… и-го-го… ты… ты-ы-ы… пу-уф…

В этот момент до нашего слуха донеслись шаги снаружи, я в полном ужасе вскочила на ноги, Янчи остался сидеть, и лишь вдогонку мне из его туго натянутого члена брызнула унылая прощальная струя. Не хватало ещё только, чтобы Ферри застукал меня со своим батраком. Груб и неистов был Янчи, но время от времени такое тоже совсем неплохо!..

За едой, скачками, питьём, совокуплением и танцами время отпуска пролетело как один миг, но нескольких последних дней в Венгрии я никогда не забуду!

Ферри с сослуживцами побились об заклад в казино. В последние дни своего отпуска Ферри взялся выдержать знаменитое «гусарское пари», так сказать, экзамен на звание настоящего гусара. Суть его заключалась в следующем: человек должен был проскакать верхом три мили, выпить три бутылки вина и отъярить трёх женщин. И всё это всего за три часа. Такой претендент должен был обладать стальной задницей и стальным балуном. Ферри поставил на кон тысячу гульденов, деньги безумные. Я считала его способным успешно справиться с подобной задачей, но всё же втайне держала за него пальцы.

К состязанию в течение нескольких дней готовились так, как будто это были манёвры, на которые пожалует сам император. Они принесли к себе в казино карту генерального штаба и рассчитали, что от маленькой деревушки, также входившей в состав гигантских владений Ферри – дыра эта называлась Бадьяфалу, до Эрмезё получается ровно три мили по просёлочной дороге. Азартный, чего отнять у него было никак нельзя, Ферри сам ещё и усложнил себе условия. Он вызвался во всё время пути ни разу не покидать седла: пить и даже трахаться на скаку! Последнее обстоятельство вызвало большой шум и только подлило масла в огонь! Всё офицерское казино было на ногах и гудело как растревоженный улей. Заключались сотни пари. Если Ферри ровно в пять выедет из Бадьяфалу и всё пройдёт без сучка и задоринки, то через три часа, то есть в восемь, он должен прибыть в Эрмезё. То, что одной из трёх участвующих женщин предстоит быть мне, подразумевалось само собой. В качестве второй была выбрана разбитная черноволосая венгерка из офицерского борделя в Эрмезё. Мне не очень, конечно, нравилась перспектива быть оттянутой моим Ферри наряду с совершенно заурядной солдатской проституткой, однако делать было нечего, я очень хотела помочь своему другу одержать победу в этом пари! А третьей должна была стать девственница, и на этом Ферри тоже упорно настаивал! Впрочем, отыскать таковую оказалось делом довольно трудным. К счастью у одного бедного словацкого крестьянина была пятнадцатилетняя дочь, Ханка, пухлое, крепкое и маленькое создание, и он торжественно поклялся на святом распятии, что её ещё никто не касался и что она чиста. Но поскольку они были совсем бедны, от Ферри потребовалось обещание выплатить старому мошеннику сто гульденов за целомудрие Ханки, в качестве приданого для нее. Против своего обыкновения Ферри в течение двух дней много спал и ел за троих, в пятницу мы переночевали в Бадьяфалу, а в субботу ровно в пять вечера «свадебный поезд» пустился в путь!

Стояла ещё давящая духота, хотя солнце уже довольно низко опустилось над горизонтом. Ферри велел объявить по всем своим деревням, чтобы никто из крестьян между пятью и восемью часами не появлялся на просёлочной дороге из Бадьяфалу в Эрмезё, и те проявили почтение к желанию своего суверена – ни единой живой души видно не было. Впереди на Хайнале, который буквально лоснился на солнце, в полном обмундировании скакал Ферри. Он был одет в красные штаны с вышивкой, в синюю, украшенную шнурами венгерку, аттилу, на голове у него был гусарский кивер, чако, а на поясе висел палаш. Справа и слева от него скакали четыре молодых лейтенанта, которые под честное слово были обязаны наблюдать за всем происходящим и всё протоколировать. В седельной сумке лейтенанта Пали лежала бутылка красного вина, бутылка светлого токайского и бутылка шампанского, которое Ферри собирался выпить «за здоровье девственницы». Лейтенанту Геза надлежало следить за совокуплением, а у лейтенанта Тибора – всех их я знала только по именам – находились часы и записная книжка. Кроме того, у лейтенанта Пали был пистолет, выстрелом из которого он должен был оповещать о каждой опорожнённой бутылке и о каждой «наполненной» женщине. Имени четвёртого офицера я не помню. Вид у всех был такой серьёзный и сосредоточенный, точно они шли в последний бой! Сзади катила огромная, старомодная карета, запряжённая четвёркой роскошных белых коней, все – из конюшни Ферри. Ухмыляющийся Янчи правил этим сооружением, внутри которого сидела я, черноволосая Пирошка и маленькая Ханка. Мы болтали и ели, с собой у нас была припасена уйма всякой снеди, и Пирошка на своём венгерско-немецком рассказывала тысячи анекдотов, при этом мы то и дело сталкивались лбами – с такой скоростью неслась вперёд кавалькада! Только бедная крестьянская дочь в красной юбке совершенно подавленная и угрюмая, со слезами на глазах сидела в углу кареты и ничего не хотела есть. Мне с Пири было немного жаль её, ибо мы-то на собственном опыте знали, каковы мужчины, и у нас давно уже было позади то, что только ещё предстояло сегодня пережить малышке. Мы целовали и ласково гладили её, подбадривающе подмигивали ей и чуть ли не силой подкармливали. Впереди скакали офицеры, распевали и насвистывали солдатские песни, а Ферри не участвовал в этом, он был молчалив, сосредоточен и ничего не предпринимал до тех пор, пока спустя почти час один из них не воскликнул: