Мой личный доктор - Мельникова Надежда Анатольевна Страница 44

— Естественно! Мало ли куда?! Что я, не знаю, что ли, куда такие здоровые мужики красавиц возят? Отель «Астория» или, может, «Рэдиссон», ну это если он не жадный.

— Костя, не смеши меня, — продолжает ржать друг. — Ну ты себя в зеркало видел? Ну кто тебе станет изменять?

— Тот, кто сам ревнует до чёртиков. Я так один раз сделал. Знаю, что говорю. Ты, Данила, понимаешь, что многих моих пациентов интересует один важный вопрос: стоит ли признаваться мужику в измене? Так вот, я тебе, как опытный травматолог, скажу, что лучше не надо!

— Костя! — уже не просто смеётся, а кричит Данила, а я его отключаю.

Хлопнув дверью, вываливаюсь из машины.

— Ульяна! — зову сквозь зубы.

Она как будто теряется. Ещё и раздумывает. Застыла, словно последний беспомощный лист на морозе и не двигается. Видимо, выбирает. Что выгоднее? Роман с травматологом или всё же серьёзные отношения с директором. Так-то для её сферы деятельности Марат Русланович куда перспективнее.

А что доктор? Всё время по сменам таскается, ещё и собаку его корми. Почему она думает? Просто ползи ко мне, и всё! Ты моя!

С каждой минутой промедления внутри всё умирает. Смертоносные змеи ревности оплетают медицинское тело и травматологическую душу.

Но завуч, ещё секунду подумав, к её счастью, бежит ко мне.

Обнимает, повиснув на шее. Нравится родной женский запах. Но я не шевелюсь, меня по-прежнему сковывает стужа. Мне мало, я зол, как дьявол во плоти. И скорее сдохну, чем прощу ей эту намечавшуюся поездочку.

— Костя, милый, я так соскучилась! Я должна с тобой поговорить. Насчёт отца Майки и повышения. Это очень-очень важно, давай встретимся вечером. Сейчас я не могу!

Она что, всё равно собирается с ним ехать?!

— Ульяша, ты знаешь самую главную поговорку среди травматологов? — Смотрю поверх её головы на гоблина за рулем, он тоже меня подсекает.

Она мотает головой и жмётся крепче. — Лучше гипс и кроватка, чем гранит и оградка. Так и передай своему любовнику.

— Костя, ты, пожалуйста, успокойся и подумай логически.

— Кто бы говорил.

— Костя, у тебя глаза малинового цвета. Нельзя так. Как мне доказать, что это по делу?

— Я тебе что, теорема, что ли? Чтобы меня доказывать? Тебе сказали: не водись с ним — и что в итоге? Как только я за порог, ты сразу в его тачку!

— Костя, это моя работа!

В этот момент курчавый бычара бьёт по клаксону, издавая истошный гудок и как бы подгоняя нас.

— Ваще охренел! — У меня аж ноздри дыбом, а вроде интеллигентный человек, медработник.

— Костя, он мой босс! И из-за нас с тобой он опаздывает в управление.

— В какое такое управление? Управление половой распущенности?

— Костя! — вскрикивает Ульяна, отлипает от меня, возмущённо хлопнув себя по бокам, напряженно мотает головой.

— Ты меня уже семь раз по имени назвала за последнюю минуту, так вина за измену чувствуется меньше?

— Да мне никто не нужен, кроме тебя!

— Отсюда поподробнее!

— Мы с моим начальником едем по работе.

— Ты могла бы поехать на заднем сиденье!

— Тебе напомнить, что ты сделал со мной на заднем сиденье?

— Это другое. Я тебя люблю, а он пытается разрушить наше счастье.

Ульяна расплывается в улыбке. И, не сводя с меня глаз, явно забывает обо всём на свете.

Но я-то помню!

— И всё равно, — опять хмурюсь. — Я требую немедленного отмщения.

Охнув, она становится ближе, берёт моё лицо в ладони и шепчет в губы, почти целуя:

— Возьми себя, пожалуйста, в руки и слушай сюда! Вначале на меня напала твоя давалка с собакой. Потом на меня набросился папаша Майки, он возжелал, чтобы я тебя молча бросила. Потому что иначе он лишит тебя должности и твоя мечта стать завотделением никогда не исполнится. И виновата буду я. Но я решила: лучше пусть ты останешься без должности, чем без меня. Дальше ко мне пристал Шурик, он собрался на мне жениться и тем самым спасти от гулящего тебя и твоих внебрачных детей. После чего я узнала, что Майка растрындела в красках всему коллективу, что я увела у неё мужика. Полиция прислала в школу уведомление о заведённом деле, очевидно, по месту работы Майки. А ещё директор чуть меня не уволил, потому что не приемлет подобные скандалы. А они за мной просто шлейфом! Поэтому, угомонись, я тебя очень прошу, мой дорогой доктор, мне надо бежать. А ты дыши! Помнишь, как ты меня учил? Дыши, и всё!

И несётся обратно в машину гиббона.

Наблюдаю. Не двигаюсь. Дышу. Никак не могу переварить поступившую информацию. Злость и ревность всё равно туманят мозги. Но из всего вышеперечисленного я выбираю только одно: что-что собрался делать Шурик?

Глава 48

Не могу ничего с собой поделать. Все полтора часа, что длится собрание, улыбаюсь как поехавшая.

Доктор Ткаченко сказал, что любит меня. Он любит. Меня. Завуча, которая и мечтать не могла в тридцать пять лет заполучить такие яркие, романтичные, горячие отношения. Такое ощущение, что в меня вселился зефирный человечек, я парю на розовых облаках и прыгаю на пони. Насколько я знаю, существует специальная умственная шкала млекопитающих. И вот согласно ей самый глупый из всех — гиппопотам, так как он вообще не поддаётся дрессировке. Сегодня, увидев, как безрассудно меня ревнует Ткаченко, и услышав, как легко он признался мне в любви, я превратилась в маленького гиппопотама в розовой балетной пачке. Сейчас подниму назад ножку с вытянутым коленом и приму позу арабеск, потом плавно перетеку в экарте: покручусь, установлю тело по диагонали, корпус отклоню от поднятой ноги...

— Вот это пометьте, пожалуйста! — сурово и требовательно обращается ко мне шеф и тычет своим крупным пальцем в девственно-белый лист моего блокнота.

Что я могу записать, когда я буквы не помню?

— Актуальные проблемы…

Интересно, буква «А» пишется с чёрточкой посередине или без? Не помню, хоть убейте. Потому что самое сложное в любовном балете — поймать баланс между работой и творчеством. Ничего не могу записать. Я влюбленный гиппопотам в пачке.

В сумочке на коленях вибрирует телефон, тихонечко раскрываю молнию, сердце чует — это Ткаченко.

Так и есть, в один из мессенджеров приходит сообщение:

«Он сидит рядом или через стул?»

Не могу… С силой сжимаю губы, потому что, когда рассказывают о том, что личности сейчас успешные совершенно не формируются и всё это из-за нас, нерадивых и крайне безответственных педагогов, нельзя широко улыбаться и цвести, аки майская роза.

Медленно, одним пальчиком внутри сумки набираю следующее:

«Какая разница?»

«Разница есть, Ульяна Сергеевна! Если вы на соседних стульях, то он может тебя потрогать. А лапать тебя могу только я!»

Аж дыхание замирает. Если Султанов это прочтёт, то точно велит гнать меня в шею. Аккуратно кошусь на директора. Он сосредоточенно слушает вышестоящее начальство. На меня внимания не обращает. Хорошо, что телефон на беззвучном и почти не вибрирует. Такое важное совещание, тут если попадешься, то даже в сельскую школу учительницей младших классов не возьмут, не то что завучем. Но у меня внутри такой любовный водоворот, что я не могу себя контролировать. Я словно бабочка или мотылек. Я в восторге от него, от нас, от любви.

«Доктор Ткаченко, вы хлороформа перенюхали?»

«Если бы я его перенюхал, то не писал бы тебе, солнце. Хотя… Хлороформу требуется до получаса, чтобы усыпить такого здорового мужика, как я, причём спать я буду, лишь пока тряпка с ним будет лежать на моём лице.»

Внутри аж щекочет от восторга. Он у меня такой умный и интересный. Обожаю его медицинские штучки. Он совсем не переживает за свою должность, интересно почему? Меня переполняют страсти. Я хочу взобраться к нему на колени, и пусть бы рассказывал о медицине, а я бы так просидела целую вечность. Прижалась бы и слушала.

Это ж надо было так втюриться на старости лет.

«Пересядь!»

«Ты на приёме?»

«Конечно. Сейчас планирую накладывать гипс бабушке, которая поскользнулась в погребе.»