Звезда для гитариста (СИ) - Билык Диана Страница 48

– Можно я позвоню с твоего мобильного? – спрашиваю Пашу, когда мы мчим по трассе, мимо заснеженных деревьев и растянутых белых полей.

Игорь настороженно зыркает, сводит брови и шепчет, наклонившись:

– Что ты задумала?

– Мне нужно, – отвечаю коротко и набираю номер, который вспомню даже в глубоком сне.

– Нужно ей! – возмущается Гроза. – А мне сказать не нужно?

Затыкаю его взмахом руки, хотя Игорь только перехватывает ладонь и впивается в кожу губами. Целует и согревает, звереныш ласковый.

– Алло, это я, – говорю, как только линия соединяется, и поглядываю на Игоря, глазами умоляя потерпеть.

– Вера? – знакомый голос обрывается хрипом линии, из-за этого я слышу только окончание фразы: – … мне жаль…

Я стискиваю пальцы, не сразу понимая, что делаю Игорю больно. Мерзкое предчувствие летит через вдох по горлу и вонзается клинком в легкие.

– Дыши, булавка, – шепчет Гроза и пожимает мою ладонь, чтобы я пришла в себя.

– Что случилось? – говорю остывшими губами в трубку.

– Померла Леоновна, не нужно больше переводить средства, – говорит медсестра.

Я роняю мобильный, но Игорь успевает перехватить. Неосознанно кусаю ладонь и жмусь к холодному стеклу щекой, чтобы успокоиться. Неужели я никогда не узнаю правду? Неужели ничего не смогу доказать?

– Алло… Алло… Вера, ты тут? – Игорь прикладывает телефон к моему уху и взглядом просит попрощаться. – Я под матрасом письмо нашла. Заберешь?

– Да, – выдыхаю и падаю Игорю на плечо, справляясь с новым приступом головокружения.

Прикидываю сколько времени до центра и отмахиваюсь от затихшего телефона. Игорь быстро передает его вперед и прижимает меня к себе, будто пытается облегчить мою боль. Меня снова мутит, едва сдерживаюсь, чтобы не испортить очередной завтрак. Месячные прошли, но со мной явно что-то не в порядке. Последнее время тревожность ужасная, в рот ничего не лезет, кожа чувствительная, раздражение и слабость. Но о себе сейчас нет времени думать, я должна мальчика найти. Пусть не мой, но я принимала его в свои руки, обрезала пуповину, чистила маленький носик и защищала, когда пришел Марьян. Ценой жизни своего ребенка защищала чужого…

– Вера! – говорит в ухо Игорь. – Спокойней, ты побелела.

– Притормозить? – спрашивает обеспокоенно Юля с переднего сидения.

Паша тоже оборачивается и даже сбавляет скорость.

Шок затмевает, меня бросает на Игоря, и я шепчу:

– Нужно попасть в центр.

– Что? – ярится Гроза. – Нет, Вера. Нет, Ника. Я не пущу. Это самоубийство.

– Мне нужно, – говорю, застывая и стискивая руки до сильной боли в ладонях. – Это важно, важнее моей жизни! – почти кричу. Игорь тянет меня к себе, заставляя рухнуть на грудь. Обнимает сильно, до хруста ребер.

– Впутались вместе, вместе и поедем. Только ты все мне выкладываешь!

Я кошусь на друга с женой.

– На месте расскажу, Гроза. Паша, – стараюсь говорить непринужденно, чтобы лишний раз не волновать людей, – вы можете нас подкинуть до железнодорожного вокзала?

– Без проблем. У вас точно все в порядке? Вы какие-то странно таинственные. А как потом назад?

– Доберемся своим ходом, – вступает Игорь. – Не ждите, мы немного задержимся.

– Но к Новому году вернетесь? Мы же трассу открывать будем.

– Конечно, – уверенно говорит Гроза, а я вздрагиваю и следующие несколько часов прокручиваю в голове ужасные события моего прошлого.

Глава 66. Звезда

Ранее

Сны давно ко мне не приходят. Только кошмары. Только мрак, что бесконечно душит, душит, душит…

То пламя стоит столбом, и копоть отравляет легкие, то сильные руки сдавливают бедра, и яростные толчки  начиняют тело нестерпимой болью.

Ненавижу себя. Ненавижу его. Весь мир.

Никогда не подчинялась, никогда не сдавалась, не могла отключиться и просто забыться, как другие девчонки. Они все хором советовали расслабиться, переждать, а я НЕ. МО-ГЛА! Я не понимала, как можно отключить сознание, когда тебя таранит зверь.

И не пойму.

Распахиваю глаза: в окно светит полная луна, а мерный вой ветра набрасывает на плечи легкий трепет. А вдруг нас найдут? А вдруг поймают?

Мне нужно выжечь из себя воспоминания и прогнать страхи. Выцарапать, выскоблить, чтобы пойти дальше, чтобы суметь просто шевелиться и не застыть от мерзости, что проникла в каждую клетку тела. И стоит опустить веки от усталости, я снова вижу страшные голубые глаза, шрам на брови и перекошенную ухмылку рта.

Ненавижу. До дрожи ненавижу. Яростно. Убью тварь. Я лучше умру, чем снова попаду в его лапы.

Прижимаю к округлому животу ладони и поворачиваюсь к стенке. Тесно, жарко, ночнушка неприятно прилипает к телу. Мы с Женькой спим на одном диване, но хорошо хоть не на полу и не в лесу, как в прошлом месяце.

Марина Леоновна не хотела пускать нас в дом, сказав, что бродяжки – это не ее забота, но потом подслеповато уставилась на Женькин большой живот и молча отошла в сторону. Хоть и ворчливая старуха, но очень добрая. И чистые вещи нам нашла, и накормила, и даже не гнала, как другие.

Мы перебиваемся у нее уже вторую неделю. Жизнь здесь напоминает о деревне, родителях, друзьях. Бывших… Я часами давлюсь слезами, кусаю ладонь, чтобы заткнуть себе рот. Никто не должен услышать мои страдания. Не время и не место для слабости, не позволю себе сломаться.

Женя неожиданно дергается  в постели и, натягивая одеяло, болезненно стонет. Меня прошивает ужасом.

– Ты как, подружка? – шепчу, осторожно притрагиваясь к ее худому плечу. – Что-то приснилось?

– Ника-а-а, – она тяжело дышит, в глазах стоят слезы и ужас. Девушка дрожит всем телом и некрасиво складывает губы, – у меня воды отошли…

– Рожает она, – брякает в проходе хозяйка. Невысокая фигура Марины Леоновны кажется мороком, что пришел меня забрать в преисподнюю. Между лопатками режет острым холодом, будто кто-то чиркнул осколком по спине. Ярко и резко загорается лампа на потолке, отчего я жмурюсь и кулаком стираю подступившие слезы.

А старушка ворчит:

– Сюда иди, Вероника, помогать будешь. Я со своими глазами мало на что способна теперь. Придется тебе роды принимать.

– Но я... – выбираюсь осторожно из постели, чтобы не задеть девушку и лишний раз не тревожить, но она все равно вскрикивает от боли. Бормочу, сжимаясь от страха: – Я не смогу…

– Ну, значит, помрет подруга, да и ребенок не выживет.

– Учите, я все сделаю, – сдавливаю кулаки и морщусь от сильного удара в животе. Ребенок тревожится, у меня шестой месяц как раз, и так хочется дотянуть хотя бы до седьмого, как у Жени. Вдруг есть шанс, что малыш выживет.

Меня крутит от волнения, но я быстро собираюсь: несколько глубоких вдохов, несколько шагов, несколько полных ладоней холодной воды в лицо – и я могу существовать дальше. После крови на моих руках и застывшего в углу охранника, которого я задушила во сне много дней назад, я просто обязана быть сильнее. Я уже не загнанная девчонка, что набрала номер почти незнакомого мужчины в надежде найти поддержку и плечо, а позвонила прямо в ад. Я стала мертвой при жизни, и шла дальше только ради той маленькой частички света, что билась у меня внутри.

Я бежала из деревни, чтобы сохранить невинность.

Но не взял один, забрал другой.

Это осознание бросает меня на стену, а я собираю последнюю волю в кулак и иду дальше, в комнату, где мучается моя близкая подруга. Ей сейчас намного сложнее. Дед говорил, что сила во мне богатырская. Хоть я и не мужчина, богатырем мне точно не стать, но я выживу вопреки всему.

Слушаю наставления женщины, готовлю нить, иглу, спирт, приношу побольше теплой воды в широкой миске, включаю лампу над столом, застилаю пеленкой. Успокаиваю себя, что, если бы все это началось на улице, было бы намного хуже. Мы с Женей много прошли, пока скрывались. Неужели, после стольких мучений, не спасемся?

Когда Женя кричит и поднимается на кровати на руках, тужась и краснея, я чувствую, как сильно напрягается и каменеет мой живот. Молюсь. Бесконечно. Просто шепчу подряд все молитвы, что подкидывает память. А ребенок бьется в животе и отнимает у меня последние силы.