Жозефина Мутценбахер - Мои 365 любовников Страница 52

Он:

– Так, чем же мы займёмся сейчас?

Я:

– Не знаю!

Он:

– Нет, знаешь!

Я:

– Будут сняты юбка и шта… нет, мне стыдно…

Он:

– И штаны тоже! Что мы тогда увидим?

Я:

– Не скажу!

Он:

– Тогда я тебе сам скажу! Мы увидим маленькую сладкую дырочку!

Я:

– Нет, мне лучше уйти, убежать отсюда!

Он:

– Что за глупости ты придумала! Затем девочка пойдёт ко мне в ванну! Кто же там уже поджидает девочку?

Я:

– Член!

Он:

– Да, правильно, член! Большой! Толстый! Тугой! Член, член, член!

Я:

– И потом он войдёт в маленькую узкую щелочку! Но не сделает больно! Щелочка такая узенькая!

Потом он первым заходил в воду, плескался и булькал точно морж, хватал меня, когда я тоже начинала спускаться, и втаскивал меня в воду, так что только брызги летели во все стороны, заливая пол. Он аплодировал мне, ласково гладил, а затем надавливал, будто собираясь делать мне массаж. После этого усаживал меня на дно ванны между своих разведённых ног, так что густые волосы на его груди щекотали мне спину. Сжимал и сдавливал мои титьки, захватывая их то через моё плечо, то из-под мышек, сжимал мою попу могучими ляжками, и я поясницей чувствовала его стражника, уже в напряжённом ожидании стоящего на посту! При этом он без умолку болтал всякий вздор:

– Единственная моя… если бы тебя не было у меня… боже, какая беленькая и сладкая… а попочка… так, где же там наша малышка, сладенькая… боже мой, какой животик…

Как правило, потом он привлекал меня под водою к себе на член и вставлял мне его снизу и сзади, отчего вода смешно булькала, хлюпала и плескала.

Я долго сохраняла верность Иги, меня, надо признать, утомило венгерское путешествие, кроме того я не хотела портить с ним отношения. Но один раз я была уже на волосок от этого, и всё из-за идиотских «фотографий обнажённой натуры», как выражался Иги! Ведь мой Иги, кроме всего прочего, увлекался фотографированием, забавы ради, однако делал весьма неплохие снимки. И когда я однажды зашла в ванную комнату, там, на трёх тонких ножках, уже стоял массивный ящик с камерой, а Иги вставлял в него пластинку! Естественно в ванной уже находился и широкий диван, на котором сегодня лежал пёстрый японский платок, вышитый птицами!

На сей раз Иги в виде исключения раздел меня быстро, и я должна была лечь на диван, повернувшись попой к нему и опираясь на одну руку! Причём попой, живописно, как у наложницы из гарема, выставленной вперёд, к фотокамере!

Иги целую вечность возился у аппарата, и один раз, поскользнувшись, чуть не свалился на пол вместе со всем хозяйством. Наконец, первый снимок был готов. И мы оба раскашлялись, таким едким запахом заполнила ванную комнату вспышка магния. Потом ещё одна фотография, я стояла перед объективом камеры в чём мать родила и держала на плече итальянский кувшинчик. И в завершение я должна была лечь на софу, свесить через край ноги и как можно шире раздвинуть ляжки, а Иги, запинаясь, пробормотал:

– Дитя, сделай мне одолжение, мне хочется иметь фотографию сладкой малышки, я просто обязан её сделать! Клянусь тебе, что ни один посторонний человек не увидит пластинку, только ты да я.

Итак, под занавес я сделала ему одолжение. Когда-то, ещё совсем молоденькой девочкой, меня, помнится, уже щёлкали в таком виде. Иги, член которого становился с каждой минутой всё крепче и больше, пододвинул аппарат почти вплотную, уткнув его чуть ли не в самую плюшку, и когда, наконец, щёлкнул, то оступился, заскользил и, в конце концов, рухнул на меня вместе с ящиком, так что я ощутила лоном объектив камеры как член, только очень холодный. Однако снимки получились хорошие, только вот последняя фотография вышла уж больно смешной! Моя голова и титьки выглядели на ней совершенно миниатюрными, потому что аппарат был установлен в идиотском ракурсе, затем шло громадное белое пятно, так запечатлел дагерротип мои ляжки, а в самом центре его – большая, чёрная как смоль отверстая вагина! Но именно эта фотография больше всего понравилась Иги, и он дал мне отпечатки всех снимков, которые я заперла в ящик туалетного столика!

Между тем дела в моём кафе шли бойко, я каждый день выкраивала часок, чтобы сходить туда и взглянуть. Шинок был всегда до отказа набит посетителями, и через несколько дней, как раз к моему дню рождения, должно было состояться открытие «Артистического рая». Встретив меня теперь, Штеффи сказала, что один актёр Бург-театра ужасно интересуется мною, и непременно хотел бы увидеть, по крайней мере, моё изображение. К несчастью у меня при себе оказались фотографии, на которых я была снята обнажённой. Штеффи, просмотрев их, пришла в восторг, и не захотела больше выпускать снимки из своих рук, она-де обязательно должна показать их тому актёру, такое тело увидишь не каждый день! И я, глупая курица, в конце концов, отдала ей снимки под её честное-пречестное слово, что уже на следующий день она непременно вернёт их мне. И – иногда человеку просто катастрофически не везёт – в тот же вечер Иги, против своего обыкновения, поднялся ко мне наверх, немножко поплакался и неожиданно спросил:

– Послушай, ты сохранила те фотографии? Они в ящике стола, да? Знаешь что, дай мне их, пожалуйста, иногда в голову приходят совсем неожиданные мысли!

Я на мгновение побледнела как мел, представив себе, как Иги открывает ящик стола, который, разумеется, был пуст, и, запинаясь, пролепетала:

– О господи, милый Иги, я их куда-то переложила и теперь не могу вспомнить… Я их ещё вчера искала, эти снимки, но они пропали точно по волшебству…

Однако Иги, недоверчивый, нервный и дёрганый по натуре, вскочил на ноги и хотел, было, отодвинуть меня в сторону, чтобы самому кинуться на поиски и перерыть злополучный ящик. Он вопил, причитал и бранился:

– Ты только погляди на неё! Она куда-то засунула фотографии! Разве такое теряют?! Не лги мне, ты отдала их какому-нибудь мужчине, наглая натура! И я должен с этим мириться? Говорю тебе, нет, нет и ещё раз нет!

В страхе я обхватила руками его голову и осыпала градом пылких поцелуев, отчего в стеклянной горке задребезжал фарфор, а между поцелуями лихорадочной и нежной скороговоркой увещевала:

– Но Иги, милый Иги, почему ты совершенно не доверяешь, злой Иги, своей бедной Пепи? Ты ведь прекрасно знаешь, что я принадлежу только Иги, не надо так волноваться, вот увидишь, опять голова разболится, да и малыш тоже волнуется, бедный малыш, где же она там у нас… ага… тсс!

С этими словами я в панике извлекла хвост у него из штанов, крепко сжала и начала тянуть его к себе, натирая изо всей силы, потому что Иги окончательно потерял контроль над собой! Продолжая говорить что-то, и всячески ласкаясь к нему, я мастурбировала Иги как угорелая. И только когда первые, горячие капли брызнули мне до локтя, Иги, наконец, снова пришёл в себя, вспотел и сконфузился, а я облегчённо вздохнула! И теперь он начал просить и умолять меня не «дуть губки», не обижаться, так что, в конце концов, я уселась к нему на колени и очень тихо промурлыкала: