Игры Бездушных. Живая улика (СИ) - Вульпес Ольга Страница 6

Ближе к полуночи воздух начал заполняться чем-то ощутимо-опасным. Никак близилось время охоты.

И люди, и бездушные большими группами начали тянуться к выходу и такими же группами собираться у живой зелёной структуры — лабиринта, который был высажен перед главным зданием Ариосто. Воздух с каждой минутой становился тяжелее, атмосфера — напряжённее.

Вид с огромной террасы был захватывающим, особенно в дневное время, когда ты мог лицезреть практически всю эту живую структуру со всеми её запутанными путями. Сейчас же взору предстала лишь небольшая часть лабиринта, остальная — скрывалась во тьме, но и этой видимой части будет достаточно, поскольку никто и никогда не добирался до второй половины лабиринта.

Наверняка кто-то из гостей предпочёл бы занять место прислуги, вроде меня, и я бы с удовольствием поменялась местами с желающими стоять рядом с Витторией Ариосто и Константином и наблюдать за происходящим с высока. Но таков приказ Григория: прислуживать во время охоты главам двух кланов. Я не в праве возражать управляющему.

Сэмюэль не собирался учавствовать в предстоящей охоте, что меня очень радовало. Он находился чуть правее от Ариосто и украдкой поглядывал на меня. На его лице читалась некая… озабоченность? Я не ошиблась? Мне порой казалось, что Сэмюэль единственный вампир, который способен на эмоции, неприсущие этим бездушным тварям, на человеческие эмоции.

Мой взор вернулся туда, где у самого входа в лабиринт уже стояли повинные, которых со всех сторон поджимали бездушные. Среди повинных находились как мужчины, так и женщины весьма преклонного возраста, так совсем ещё юные парни и девушки. Искажённые от страха лица, в глазах повинных читалось отчаяние и безысходность.

Как мне рассказывал Сэм, дичью чаще всего становились те, кто не следовал, не подчинялся приказам Ариосто, а так же предатели, воры, да и в принципе человеческой жизни не достойные людишки. Наверное, к последней категории и меня можно было бы причислить. Эти твари возомнили себя богами и считают, что могут вершить суд над человеческими судьбами. Что ж, ничего удивительного.

Дмитрий Багира и ещё несколько поверенных Ариосто, а так же поверенные Константина находились позади кучки повинных, в ожидании первого, а затем второго решающего выстрела.

Как только прогремел первый выстрел, люди в панике кинулись преодолевать эту растительную структуру, с тупиками и проходами. Толпа замерла. Замерла и я в ожидании второго выстрела. Повинным всегда давали фору — слабая, но всё же надежда на спасение. Но надежде вскоре суждено было раствориться в живых стенах этого огромного лабиринта.

Второй выстрел и бездушные чёрными тенями метнулись вслед за дичью.

Мне страшно было смотреть, но и оторваться я тоже не могла. Как вроде бы кто-то невидимый насильно направлял мой взгляд туда, где запуганные, растерянные повинные метались по узким проходам, а черные тени одного за другим нагоняли и, вгрызаясь в горло, иссушали. До последней капли. Затем с лёгкостью отрывали головы, складывали трофеи в коричневые брезентовые мешки, которые сразу окрашивались в тёмный цвет. Не заставляя зрителя долго ждать, хищники моментально переключались на следующую жертву и с молниеносной скоростью её нагоняли, ритуал с иссушением и отрыванием голов повторялся.

Иногда тени сталкивались между собой, и тогда происходило что-то вроде неистовой бури. Пока одна тень в итоге не уступала другой. И так продолжалось вплоть до последнего оставшегося повинного.

Багира быстро настиг последнюю жертву, более не вгрызался в горло, по всей видимости насытившись предыдущими, а просто свернул жертве голову, и одним точным движением оторвал её. Сложил ещё один трофей к имеющимся остальным. Вот и всё. Ужасающее зрелище, под названием “Охота” длилось каких-то двадцать минут, но мне казалось, прошла долгая вечность прежде, чем всё закончилось.

Бездушные направились к выходу. Не было восторженных возгласов или криков. На лицах людей читались страх, ужас, отвращение, восхищение. На лицах не участвовавших в гонках бездушных — возбуждённость, пугающее дикое желание, предвкушение. Вечеринка явно грозилась закончиться массовым кровопитием и соитием. Толпа тихо провожала псов Ариосто и псов Константина взглядами.

Я только сейчас поняла, что всё это время до побелевших костяшек сжимала пустой поднос. Сэмюэль пытался что-то разглядеть на моём лице, а я продолжала стоять и наблюдать за тем, как внизу на скошенный газон летели трофеи. Целых пять голов у Багиры. Что и требовалось доказать: безусловный победитель.

Лицо, шея, руки, одежда бездушного — всё было в крови. В глазах томилось горящее удовлетворение. Хищник, монстр, чистое исчадие ада, твоя собственная смерть. Вот так, Скиф. И вновь вдыхай, впитывай свои собственные страх и ненависть к этим бездушным, бесчувственным тварям не знающим ни жалости, ни пощады. И запоминай. Вновь запоминай.

Наконец рабочий день для нас, адоптов, закончился. Не хотелось больше думать о Несторе, вспоминать о страхе и ужасе, которые в очередной раз пришлось пережить. Чем закончится вампирская тусовка также не волновало. Мне просто хотелось добраться до своей комнаты и рухнуть на свою кровать в полном беспамятстве. Проснуться где-то там, далеко — через неделю. Но не успела я дойти до комнаты, как…

— Попалась, сладкая? — раздалось позади, и тут же рот мой был накрыт ладонью.

Да что ж сегодня за день такой!

========== Глава 3 ==========

— Ты даже представить себе не можешь, как же я долго ждал этого момента, — уткнувшись в шею носом, жадно втягивал воздух Нестор, второй рукой, обхватив за талию, крепко к себе прижимал. — Ммм, сладкая, слишком сладкая, — мне хотелось вырваться и как можно скорее и дальше умчаться от этой твари, но я лишь стояла замерев в объятиях бездушного.

— Три года, в оковах Неповиновения, а это значит три года нескончаемых мук и боли, — продолжал упиваться запахом моей кожи бездушный, а им произносимые слова обжигающим лезвием впивались в те участки шеи, куда касалось его холодное дыхание. — Меня будто бы тысяча невидимых, безжалостных рук истязали, каждый раз острым скальпелем разрезая на мелкие куски, разделяя на каждую клетку, на каждый болезненно-пульсирующий нейрон. Затем вновь по крупицам собирали, по частицам сшивали, и вновь принимались за истязания, — рука, прежде меня обнимавшая, скользнула вниз по животу, затем, попутно сжимая каждый участок — по левому бедру, устремилась к ягодицам.

— И эти три года для меня оказались вечностью, когда как должны были беглыми кадрами пронестись перед глазами. И знаешь, я скорей всего так бы и погряз в пучине нескончаемых страданий и мук, возможно, даже тронулся рассудком, если бы не мысли о тебе, сладкая, — пальцы его левой руки уже цеплялись за ткань юбки, с каждым разом поднимая её всё выше и выше. — Мысли о том, как я буду на протяжении нескольких дней и ночей трахать тебя и вонзать клыки в твою душистую шейку, упиваться твоей кровью окрыляли, частично заглушая причиняемую треклятыми оковами боль, — и вот рука его уже блуждала по оголившимся участкам бёдер, болезненно их сжимала, продолжая выше задирать подол униформы.

С каждым его прикосновением становилось настолько отвратительно мерзко, что хотелось с корнями вырвать Нестору руки и запихнуть их глубоко ему в глотку, заткнув при этом ещё и рот. Но максимум на что я была способна, так это на бессмысленную попытку дёрнуться и что-то невнятное пробляеть в ладонь бездушному, которая до такой боли сдавливала челюсть — казалось, вот вот и она раскрошится на мелкие куски. Неимоверно сильно ногтями впивалась в его ладонь, но, пожалуй, бездушный не придавал этому никакого значения, а посему продолжал шумно дышать в шею, грубо лапать мой многострадальный зад, изливая на меня потоки вампирско-мерзкой исповеди.

— Я долго за тобой наблюдал, Анна. Очень долго, — голос теперь уже прерывистый, хриплый. — А затем, в тот вечер, сорвался. Думал, кровь твоей сестры и матери немного притупит неудержимое желание обладать тобой, и я смогу растянуть удовольствие на несколько дней, ночей, возможно, неделю, но меня лишили этой возможности. И знаешь, я больше не намерен упускать этого шанса, поэтому пряма сейчас к делу и приступлю, — перестав церемониться, резко, почти по самую грудь задрал юбку униформы. Рукой скользнул за резинку трусиков и тут же до боли сжал ягодицу, поскольку я вновь попыталась вырваться, — К слову. Люблю покладистых сучек, поэтому советую лишний раз не рыпаться, а там глядишь, авось и понравится.