Цвет греха. Алый Страница 6

Синий взор широко распахнут. Мужчина пристально разглядывает сперва потолок, затем плавно переводит внимание к стенам, изучая окружающую обстановку, потом сосредотачивается на мне. По непроницаемому, отчасти суровому выражению лица вовсе не понять, как он воспринимает происходящее, и я начинаю молиться с удвоенным усердием, чтоб всё закончилось поскорее, как страшный сон, особенно, когда слышу:

— Прости, красавица, но я немного не в форме сейчас.

Мамочка моя родная, ну почему так стыдно?!

— А по вам так сразу и не скажешь, — язвлю с расстройства.

Вот теперь он удосуживается взглянуть на наши руки. И то, что сразу под ними. От мужского стояка мою ладошку разделяет лишь треклятая простынь. Совсем никакого расстояния. Я чувствую это соприкосновение слишком отчётливо, чтобы его игнорировать.

— Да. Действительно.

Всего секунда. Мужчина резко поднимается и усаживается, развернувшись ко мне таким образом, что я почти чувствую его дыхание — настолько он близко. Подлая простынь остаётся себе верна. Всё также подло сваливается. Окончательно. Падает на пол.

— Я всего лишь хотела узнать, что они значат! — спешно капитулирую, оправдывая все свои грехи, отшатываясь назад.

И тогда тоже не избавляюсь. Остаюсь рядом с ним. Ведь мою руку он так и не отпускает. Более того, теперь его колени плотно прижаты к моим бёдрам. Всё. Я в капкане.

— Они? — вопросительно выгибает бровь.

Вот уже дважды посещает это несуразное чувство, отзывающееся полнейшим диссонансом и войной в моей голове. Всему виной его взгляд. Смотрю в тёмные глаза и будто падаю в пропасть, пропадаю, не за что уцепиться и спастись, так глубоко.

— Да. Они. Татуировки, — с некоторым усилием, но всё же отвечаю, пусть и не сразу.

На мужских губах расцветает лёгкая насмешка. Его пальцы — мозолистые, шероховатые, совсем не мягкие и холодные, словно из гранита высеченные. Обхватывают крепче. Сдвигаются вместе с моей ладонью. Остаются поверху, позволяя коснуться аккурат по центру солнечного сплетения. Не просто контакт. Словно током бьёт по кончикам моих ногтей. Разряд. И новый импульс диссонанса в моём сознании. Неправильный. Несуразный. Запретный. Нельзя такое чувствовать. Чрезвычайно ярко. Намного больше, чем я есть. Там, где начинаются неизвестные мне знаки. Он ведёт сверху-вниз, от одного символа к другому, замедляясь на каждом из них, совсем ненадолго, по мере продолжения:

— Ливень льёт на святых точно так же, как и на грешников, — цитирует написанное, а после наши пальцы, сцепленные вместе, вновь замирают, чуть ниже линии стального пресса.

Но совсем не эта столь пикантная деталь положения меня тревожит. Вкрадчивый тихий голос играет со мной дурную шутку. Пробирается в разум, посылая мириады мурашек по коже. Нет, не холодно. Жарко. Даже слишком. Дышать становится сложнее, как если весь кислород из помещения испаряется. Хотя я очень стараюсь. Жадно хватаю ртом воздух. И застываю, едва мужчина зачем-то касается моих губ. Ведёт большим пальцем от уголка губ, мучительно медленно, слегка надавливая. По-прежнему неотрывно смотрит в мои глаза, словно примагничивает. Нас обоих.

— Твои губы. Само совершенство, — шепчет он, склонившись опасно близко. — Я почти представил себе, как шикарно они будут смотреться на моем члене, пока ты будешь стоять передо мной на коленях, глядя на меня снизу-вверх.

Звучит жутко пошло и грязно. Ничего более непристойного я в жизни не слышала по отношению к себе. Я совершенно точно должна оскорбиться, заявить о том, что ничего подобного не будет и быть не может, если только в его мечтах. Но на деле это каким-то непостижимым образом будоражит воображение намного хлеще всего остального, и даже хуже — заставляет тоже представлять.

Почти…

О чём я только думаю?!

Минутное помешательство я всё-таки перебарываю. Кровь, расползающаяся здоровенным пятном по бинтовой повязке — очень хороший катализатор. На неё и смотрю. Забываю остальное.

— Кровь. Опять пошла. Я позову врача, — оправдываю собственное бегство.

На этот раз меня никто не держит. Да и сомневаюсь, что удержал бы, даже если бы захотел. Отдёргиваю руку, отпрыгиваю назад, будто ошпаренная, и отворачиваюсь, так что не вижу его реакции на такую мою трусость. Да и не хочу ничего об этом знать. Поспешно сваливаю.

— Где моя одежда? — доносится в спину.

— Вот сейчас и узнаю!

Да, всё-таки сбегаю. Возвращаться не планирую. Жаль, осознаю уже после того, как приходит медсестра с одеждой и Имаи-сан, что забываю свой телефон там, около хирургического стола. Потом же ничего не остаётся, как от безнадёги бесцельно подпирать собой одну из стен коридора, вслушиваясь в доносящееся из-за двери ворчание хирурга о том, как разошлись швы из-за того, что кое-кто слишком нетерпеливый, ему ещё лежать, да лежать. Ничего подобного, к слову, незнакомец не планировал и не собирается. К тому моменту, когда мне разрешено опять войти, он успевает натянуть штаны и застёгивает испорченную багровыми пятнами рубашку. Его самого, похоже, этот факт нисколько не смущает. Пиджак прикрывает запёкшуюся кровь, а сам мужчина сосредоточен больше на том, что происходит в его телефоне. Мой телефон, тем временем, всё ещё валяется на полу, чуть подальше, позади него самого. И вот совсем не об этом мне стоит думать, но память навязчиво подсовывает сказанное им совсем недавно, пока воображение рисует грядущий момент, где мне в самом деле придётся наклониться и опуститься ниже, практически реально встать перед незнакомцем на колени.