Алиса Клевер - Женщина на одно утро. Волшебная гора Страница 6

– Кажется, он под столом на кухне, – сказала я, и Андре прошел туда. Через мгновение он вернулся с моим телефоном в руках. Он задумчиво листал вкладки на экране.

– Как он туда-то попал? – спросил Андре, и я покачала головой.

– Не помню.

– Кто-то звонил тебе, ты права, – процедил Андре осевшим голосом. Мое сердце ушло в пятки, стало страшно и холодно, меня снова била лихорадка. – Алло. Добрый день, это Андре Робен. С кем я говорю?

Андре замолчал, слушая ответ. Я села на постели, теснее замотавшись в одеяло. Жаропонижающее понемногу действовало, и мне становилось лучше – физически, конечно.

– Сегодня ночью нам звонили по поводу состояния здоровья Ольги Синицы. Да, русская. Поступила ночью? Да-да, она.

– Что говорят? – воскликнула я, не в силах больше просто сидеть и слушать этот мучительный диалог. С мамой в самом деле что-то случилось, и, судя по тому, с какой скоростью Андре отвернулся и вышел на кухню, как он вдруг заговорил тише, это было серьезно. Я вскочила и побежала за ним.

– Ты куда?! Босиком! – прикрикнул он на меня, но я вырвала у него телефон и поднесла его к уху.

– Здравствуйте. Я ее дочь. Скажите мне! – потребовала я, и на том конце невидимого звукового потока замолчали. – Говорите!

– Вы – Даша? – уточнила, наконец, женщина. Ударение на последний слог, как всегда.

– Да, да! – подтвердила я, приходя в неуправляемое волнение.

– Ваша мама у нас в госпитале, в Авиньоне, – сказала женщина, и голос ее мне не понравился. Она говорила так, словно старалась отгородиться от меня стеной безликой интонации.

– Что с ней?

– Она… у нее был приступ гипогликемии. Вы же знали, что у нее диабет.

– Да, да, – кивнула я. – Как она себя чувствует?

– А вы… далеко находитесь? Не знаете, у вашей мамы имеется страховка? – Женщина задавала пустые вопросы, уходя от ответа.

– Думаю, что есть. Мне нужно уточнить. Я могу ей позвонить? Ей можно говорить? – тараторила я, не давая вставить врачу и слова, будто чувствуя, что ничего хорошего сейчас не услышу. Андре забрал у меня аппарат и нажал на кнопку динамика.

– В каком она состоянии? – спросил он, выразительно посмотрев на меня. Я увидела, что он протягивает мне свободную руку, и ухватилась за его ладонь. Андре сжал мои пальцы, не сводя с меня взгляда.

– Она в коме. Вы не могли бы приехать? Нужно решить, что делать. Накопилось много вопросов. Мы ничего не знаем о ее медицинской истории, к тому же страховка…

– Я постараюсь приехать как можно быстрее, – ответил Андре, удерживая меня, чтобы я не упала. Головокружение вернулось.

Андре хотел лететь один, но это было исключено. Высокая температура и плохое самочувствие отошли для меня на второй план. Я готова была бежать в этот чертов Авиньон пешком, ловить на трассах попутные машины, пусть и рискуя помереть, свалившись в какую-нибудь придорожную канаву. Я выкрикивала это прямо в лицо Андре, когда он, в ярости швыряясь вещами и моим телефоном, кричал, что это безумие, и что осложнения после поездки в таком состоянии могут быть ужасными.

– Последствия? – хрипела я, запивая свое возмущение новой порцией жаропонижающего. – Плевать мне на последствия. Она в коме! Ты же слышал эту французскую бабу-робота. Думаешь, можешь удержать меня здесь после того, как я отпустила ее одну неизвестно куда, оставила ее в незнакомой стране, без переводчика.

– Ты говоришь так, будто сама виновата во всем, даже в том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, – прошипел Андре, вырывая у меня из рук телефон. – Прекрати себя терзать. У твоей мамы тяжелое заболевание, которое длится уже много лет, и именно поэтому я отказался оперировать ее – риск был слишком велик, понимаешь?

– Ничего не понимаю, – мотала головой я, пытаясь собраться с мыслями. Ударная доза парацетамола поставила меня на ноги, и я хотела забросить себя как можно ближе к Провансу за то время, пока действует препарат. Вспомнив, в каком состоянии я была ночью, теперь боялась не успеть. Что, если меня накроет раньше и я усну в зале аэропорта, не доберусь до мамы вовремя? Эта мысль заставляла меня заледенеть, а руки – покрыться холодным потом.

– Она в больнице, и ей уже оказывают необходимое лечение. Нет никакого смысла вгонять себя в могилу, – Андре схватил меня, прервав мои хаотические и почти бессмысленные сборы, развернул к себе и заставил посмотреть в глаза. – Успокойся, мы все решим.

– Ты всерьез считаешь, что я не должна ехать? – спросила я так спокойно, как только могла, решив про себя, что его ответ станет решающим… для нас. Здесь и сейчас, стоя босиком на желтом паркете, с трудом натягивая дрожащими пальцами полосатую водолазку, – я знала, что буду делать дальше, независимо от Андре. Наши жизни в этот момент могли разойтись навсегда. Мама – самый важный человек для меня, и если я забыла об этом, пока лежала на мягких простынях и наслаждалась вседозволенностью теплых сумерек, то теперь все встало на свои места.

– Я считаю… – Андре замер, сканируя меня мечущимися медовыми глазами. Затем он озадаченно взлохматил свои темные волосы и склонил голову. – Я знаю, что ты поедешь. И не отпущу тебя одну.

– Я не настаиваю на этом, – пожала плечами я и продолжила битву с водолазкой. Руки были такими непослушными, словно я снова стала маленьким ребенком. В детском саду я одевалась и раздевалась дольше всех – это мне рассказывала Шурочка. Мама редко забирала меня из садика. Она была звездой, нашим персональным солнцем, вокруг которого мы все вращались, притянутые и согретые ее теплом, силой и талантом. Ничто не могло изменить к ней моего отношения – ни ее истерики, ни непоследовательность, ни то, что она оставляла меня ради очередных съемок на недели, а то и на месяцы. Мы привыкли к этому. Такова траектория звезды на небесном своде…

А теперь мама в больничной палате, в коме. Это звучало странно и походило на небылицу. Она всегда была несгибаемой, все решала сама. Диабет. Чужое, колючее слово. Как это могло произойти с ней?

– Быстрее всего будет поехать на поезде, – сказал Андре, и на сей раз его интонация была деловой, а сам он – собранным и решительным. Я кивнула, застегивая джинсы.

– Как скажешь, дорогой, – ответила я.

– Я заказал нам два билета, поезд отходит в три часа.

– В три? А раньше ничего нет? – вздрогнула я.

Андре сжал губы и посмотрел на меня так, словно я невероятно утомила его своими глупостями.

– Куда раньше, позволь поинтересоваться? Сейчас уже почти час дня. Если мы вызовем такси прямо сейчас – то окажемся на вокзале в районе двух. Через час поезд тронется. Или ты считаешь, что между Парижем и Авиньоном поезда ходят каждые пятнадцать минут? Это, между прочим, скоростной поезд, к тому же прямой. Если не ошибаюсь, он ходит два раза в день. На первый мы уже опоздали, как ни крути. И у меня нет возможности запустить машину времени, только чтобы угодить тебе, Даша. Не будешь же ты винить меня и за это? – Его слова, пропитанные сарказмом, были холодны, как сталь. Андре недобро усмехнулся и отвернулся к компьютеру, стоящему на кухонном столе.