Шахразада - Грешник Шимас Страница 7

Странное ощущение даже не раздвоения, а растроения было столь пугающим, что Шимас замер. Пусть существуют двое: он — альбионец и он — беглый раб… Но есть же еще и мудрец, который дает не такие уж глупые советы…

— О нет. Это слишком!

«Дурачок… Вовсе не слишком. Не принимай решений, руководствуясь лишь движениями души. Дай себе время обдумать все увиденное и услышанное. Остынь. Ведь куда проще лицедействовать, чем наяву умирать от каждого удара судьбы… Сейчас тебе нужно лишь одно — отмщение. Вот и направь все силы на то, чтобы барон упокоился в самой зловонной луже твоей родины. А потом, вернувшись, реши, стоит ли отказываться от семьи лишь потому, что отец не скорбит ежесекундно вместе с тобой. Стоит ли называть его чужим человеком из-за того, что он любит и любим…»

— Но он же предал мою мать!

«Разве? Разве он отказался от нее? Разве перестал возвращаться, обретя другую возлюбленную? Напротив, он метался между двумя своими чувствами и ни здесь ни там не чувствовал себя спокойно. Быть может, он достоин жалости или сочувствия? Подумай об этом, пока будешь добираться до Арморики. Быть может, достигнув первой своей цели, ты иными глазами увидишь и судьбу несчастного Масуда?»

— Несчастного! Это я несчастен! Это я…

«Ты споришь сам с собой, мальчик… Не принимай скоропалительных решений — для того, чтобы исправить содеянное в гневе, может понадобиться целая жизнь. Реши одну задачу, и после этого переходи к следующей. Твоя мать должна быть отмщена — и в этом нет никаких сомнений. Злодей должен быть наказан, и наказан примерно. И в этом тоже сомнений нет. А все остальное оставь на потом».

— Да будет так, — прошептал Шимас, не в силах спорить с мудростью своего второго «я». — Злодей должен быть наказан. И для этого я сменю личину, став совсем иным человеком.

Юноша вновь вернулся к сочиненному не так давно альбионцу. Он даже почувствовал, с каким удовольствием ступил на землю после недель плавания по спокойному в эту пору Узкому морю…

Едва сойдя на берег, Шимас и Селим углубились в узкие припортовые улочки. План освобождения был прост, но медлить нельзя было ни секунды. Хотя у приверженцев Аллаха всесильного не в обычае торопиться в торговых делах.

Шимас заколебался.

«Ну что мне мешает просто освободить рабов — и пусть сами выбираются из этой страны как смогут? Разве я отвечаю за них?…»

И пусть никаких рабов не существовало — вернее, они жили лишь в разуме Шимаса. Но уж такой он был человек — всегда просчитывал каждый свой шаг. И потому прекрасно понимал, что, освобожденные и с деньгами в кармане, вчерашние прикованные галерники соблазнятся злачными местами Кадиса, привлекут к себе внимание окружающих, быстро будут разоблачены как беглые рабы и снова окажутся в цепях.

Шимас ощутил под ногами камни главной торговой улицы Кадиса. Одежда его была тщательно вычищена, и он знал, что выглядит настоящим щеголем. Скимитар на перевязи и дамасский кинжал за поясом, знал он, прибавляли значительности, но все равно он выглядел слишком молодо — слишком для того, что намерен был совершить. Нужен был помощник — в годах, достойный вид которого вызывал бы уважение. Селим, шагавший по пятам за юношей, имел слишком свирепый вид, слишком походил на пирата — такой внушит что угодно, но только не доверие.

Кадис, Шимас знал это, сейчас считался одним из великих портов мира, и на его базары съезжались купцы с шелками, специями, камфорой и жемчугом, благовониями и слоновой костью. Сюда привозили на продажу шерсть из Альбиона, меха из Скандии, франкские вина и левантские ковры. В толпе можно было встретить людей всех наций в одеждах на любой манер. Купцы смешивались здесь с пиратами, солдатами, работорговцами и учеными.

Шимас лишь телом был в тиши уютной кофейни. Мысленно он уже повернул в сторону базара, и тут его дернул за руку нищий.

— Подайте милостыню! Милостыню! Ради Аллаха! Хоть несчастный обол!..

Юноша пристально взглянул на него. Ястребиное лицо, худое, с пронзительными глазами и крючковатым, как клюв, носом, лицо, состаренное грехом и затененное коварством… Но в нем светилось и еще что-то, — быть может, проблеск ехидного юмора?

— О отец вшей, — в тон ему запричитал Шимас. — Чего ради просишь ты милостыню? Ты выглядишь как вор и сын воров! Кто же тебе подаст?

В проницательных глазах старика мелькнула искра сатанинского веселья:

— Тысяча извинений, о благороднейший! Сжалься над моей бедностью и слабостью! Милостыни прошу, ради Аллаха!

«Лицо, манеры… а если его отмыть?…»

— О разносчик кровососов, я не подаю милостыню, но если хочешь заработать золотую монету, поговорим. Золотую монету, — медленно повторил юноша, — либо острое стальное лезвие, если предашь.

— Золотую монету? — Глаза старика злобно и весело блеснули. — За золотую монету я проведу тебя тайком в лучший гарем по обе стороны Серединного моря! За золотую монету я мог бы… о, я знаю настоящую девчонку! Она истинный дьявол, демон из ада, но искушена в искусстве удовольствий, и у нее есть…

— Я ничего не говорил о женщинах. Следуй за мной. Путники остановились у общественной бани. Указав на нищего, Шимас велел служителю:

— Возьми этот мешок блох, окуни его, отскреби его, подстриги и причеши. Я хочу, чтобы он хоть издали напоминал благородного человека!

— Клянусь Аллахом! — Тот сплюнул в пыль. — Разве я джинн, чтобы творить чудеса?

Нищий злобно покосился на него, потом повернулся к Шимасу:

— О владыка! Зачем из множества бань в Кадисе привел ты меня в ту, где обретается эта падаль, это зловоние в ноздрях человеческих? Почему должен я в свои преклонные лета выслушивать эту тень невежества?

— Хватит! — оборвал юноша старого болтуна, ибо Абд-Алишеры всегда знали, когда показать власть. — Проводи его внутрь. Сожги этот гнилой блошиный улей, который служит ему одеждой. Я вернусь меньше чем через час с чистым платьем!

Когда нищий в конце концов предстал перед Селимом и Шимасом — с подстриженной бородкой, причесанными волосами, одетый, как подобает человеку уважаемому и обеспеченному, — он выглядел благородным, хоть и лукавым стариком, именно таким, как и нужно было для дела.

Старик назвался Шир-Али из Дамаска — некогда, по его словам, он был купцом, а позже дервишем, но для него настали тяжкие времена.

— Ты снова купец, — сказал ему Шимас, — твой корабль только что прибыл из Алеппо. И теперь ты торопишься как можно выгоднее сбыть галеру и груз. Груз — специи и шелк в тюках. Распорядись этим как следует, Шир-Али, продай все сегодня до вечера, и будешь щедро вознагражден. Но если ты поведешь дело нечестно или как-нибудь выдашь меня, то, — рука юноши недвусмысленно легла на кинжал, — то я выпущу твои кишки в дорожную пыль!