Одна откровенная ночь (ЛП) - Малпас Джоди Эллен Страница 7

— Оливия?

Резко поднимаю взгляд и вижу его в дверном проеме с печальным выражением лица.

— Я расстроил тебя?

Каждая ноющая мышца расслабляется, эмоционально истощенное тело опускается в кресло.

— Нет… я… просто… — поднимаю лист и размахиваю им, вытирая слезы, — не могу… — собираюсь с силами, чтобы произнести что-нибудь внятное и выговориться, — прости.

Встаю с кресла, стараясь удержать равновесие, и направляюсь к Миллеру. Слегка качаю головой, злясь на себя за то, что внушила ему, будто нуждаюсь в признании, хотя уже знаю о его чувствах.

Когда я уже в нескольких сантиметрах от него, Миллер протягивает руки, приглашая в свои объятия. Я буквально бросаюсь на него, ощущая, как ноги отрываются от пола, а он утыкается носом в любимое место.

— Не плачь, — успокаивает, крепче сжимая, — пожалуйста, не плачь.

Из-за эмоциональных переживаний не могу произнести ни слова, вместо этого отвечаю на неистовое объятие, наслаждаясь до боли знакомым телом. Мы стоим, сплетенные, целую вечность: я изо всех сил пытаюсь взять себя в руки, а Миллер терпеливо ждет. В конце концов он предпринимает попытку разъединить нас, и я позволяю ему это сделать. Затем падает на колени и утягивает меня вниз. Прекрасная улыбка встречает меня, его руки убирают мои волосы с лица, а большие пальцы собирают все еще бегущие из глаз слезы.

Он порывается заговорить, но вместо этого сжимает губы, и я вижу его душевные терзания при попытке озвучить желаемое. Поэтому говорю вместо него.

— Я никогда не сомневалась в твоей любви, и не имеет значения, каким образом ты это говоришь.

— Я рад.

— Мне не хотелось, чтобы ты чувствовал себя паршиво.

Его улыбка становиться шире, а глаза сияют.

— Я волновался.

— Почему?

— Потому что… — он опускает взгляд и вздыхает, — все мои клиентки замужем, Оливия. Благословенное кольцо и свидетельство, подписанное священником, ничего не значат для меня.

Меня не удивляет его признание. Я помню, как Уильям громко и ясно сказал, что у Миллера Харта нет моральных принципов. Пока не встретил меня, он считал вполне приемлемым спать с замужними женщинами за деньги. Я кладу кончики пальцев на его темный подбородок и поворачиваю его лицо к себе.

— Я люблю тебя, — заверяю, и он улыбается, одновременно грустно и радостно. Приветливо и угрюмо. — И я знаю, как ты мной очарован.

— Ты даже не представляешь насколько сильно.

— Позволю себе не согласиться, — шепчу, сунув его письмо между нами.

Миллер смотрит на него и на короткое мгновение наступает тишина. А потом он переводит взгляд на меня, и в нем плещется нежность.

— Я никогда не позволю себе что-то меньшее, чем поклонение тебе.

— Знаю.

— Каждый раз, касаясь тебя или твоей души, я буду оставлять неизгладимый след в этой прекрасной головке навсегда и навечно.

Я улыбаюсь.

— И это тоже.

Миллер хватает письмо и бросает его в сторону, затем берет меня за руки и смотрит в глаза.

— Я не могу поверить, что ты у меня есть.

Внезапно понимаю, что Миллер произносит написанные им же слова и делаю глубокий вдох, желая остановить его, сказать, что это совсем не обязательно, но замолкаю, когда он кончиками пальцев касается моих губ.

— Оливия Тейлор — ты моя душа. Свет. Причина, по которой я дышу. Никогда в этом не сомневайся. — Его челюсть напряжена, и хотя это сокращенная версия письма, слушая его признание, я еще сильней в нем убеждаюсь. — Молю, будь навеки моей. — Он достает из кармана маленькую коробочку. — Ибо обещаю, что я твой.

Несмотря на то, что я стараюсь не сводить с него глаз, чтобы не испортить момент, мой взгляд устремляется к крошечной подарочной упаковке. Мне любопытно. Когда он берет меня за руку и кладет по центру ладони коробочку, я наконец-то отрываю взгляд от загадочной кожаной упаковки и смотрю на него.

— Это мне?

Миллер медленно кивает и садится на корточки, я вторю ему.

— Что это?

Он улыбается, и появляется намек на его столь редкую ямочку.

— Мне нравится твое любопытство.

— Должа ли я ее открыть? — Пальцы тянутся к губам, и я покусываю кончик большого пальца. Меня переполняют всевозможные эмоции, мысли и чувства.

— Видимо, я единственный мужчина, который может утолить твое неуемное любопытство.

Я непринужденно смеюсь, переводя взгляд с коробки на задумчивого Миллера.

— Ты возбуждаешь это любопытство, Миллер, так что мое здравомыслие зависит от того, удовлетворишь ли ты его.

Он заражается моим весельем и кивает на коробочку.

— Открой ее.

Пальцы дрожат, эмоции бьют через край, когда я поднимаю крышку. Осмеливаюсь взглянуть на Миллера и вижу, что взгляд его синих глаз сосредоточен исключительно на мне. Он напряжен. Нервничает. Это состояние передается мне.

Медленно тяну крышку. Дыхание перехватывает. Кольцо.

— Это бриллиант, — шепчет он, — твой камень-талисман.

Я с трудом сглатываю, пробегая взглядом по толстому ободку, который венчает бриллиант в форме овала, окруженный с двух сторон камнями в форме слезинок. Камни поменьше разбросаны по ободку и красиво сверкают. Кольцо отделано белым золотом так, что каждая инкрустированная часть кажется отделенной. Никогда не видела ничего подобного.

— Антикварное? — спрашиваю, переводя взгляд с одного совершенства на другое. Смотрю на него. Он все еще нервничает.

— В стиле модерн, если быть точным.

Улыбаясь, удивленно качаю головой. Он как всегда педантичен.

— Но это кольцо, — решаюсь произнести очевидное. После сегодняшнего Центрального парка, эмоционального накала и письма Миллера, кольцо повергает меня в шок.

Внезапно коробка исчезает, отложенная в сторону. Он перемещается на спину и, взяв меня за руки, притягивает к себе, пока я не встаю на колени между его бедер. Опять опускаюсь на корточки и, затаив дыхание, жду его слов. Вне всяких сомнений они проникнут так же глубоко, как и взгляд кристально синих глаз. Он поднимает коробку и держит ее между нами. Блеск, исходящий от изысканного украшения, ослепляет.

— Вот этот, — он указывает на бриллиант в центре, — олицетворяет нас.

Я закрываю ладонями лицо, не желая, чтобы он вновь увидел слезы, появляющиеся на глазах, но мое уединение длится недолго. Взяв мои руки, он опускает их мне на колени, неспешно кивая головой в знак понимания.

— Этот, — он показывает на камень в форме слезы, расположенный рядом с основным, — я. — Затем пальцем скользит по бриллианту, расположенному симметрично. — Вот этот представляет тебя.

— Миллер, я…

— Шшш. — Он прикладывает палец к моим губам и предупреждающе приподнимает темную бровь. Убедившись, что я выполню его желание и позволю ему закончить, он вновь обращает внимание на кольцо. Мне не остается ничего другого кроме как ждать, пока он не завершит объяснение. Его указательный палец покоится на бриллианте, олицетворяющем меня.

— Этот камень прекрасен. — Подушечка пальца скользит по такому же бриллианту с другой стороны. — Он заставляет сверкать ярче этот. Дополняет его. Но тот, что представляет нас, — он прикасается к центральному камню и поднимает взгляд на мое пылающее лицо, — самый яркий и ослепительный.

Одарив меня присущим только ему ленивым взглядом, Миллер достает из темно-синей бархатной подушки антикварное изделие, пока я веду внутреннюю борьбу, старясь держать себя в руках.

Этот совершенный в своем несовершенстве мужчина намного прекрасней, чем когда-либо признает, но я ценю, что являюсь именно той, кто делает его лучше. И не потому, что пытаюсь его изменить, а потому что Миллер стремится к этому. Ради меня. Он берет кольцо и проводит пальцем по дюжине крошечных камней, расположенных у замысловатой вершины.

— А все остальные сверкающие осколки — пламя, которое мы разжигаем вместе.

Я ожидала, что его слова заденут меня до глубины души. Но не представляла, что произведут настолько сокрушительный эффект.

— Оно идеальное. — Протягиваю руку и глажу Миллера по грубой щеке, ощущая, как внутри зажигаются мерцающие искры.