Людмила Молчанова - Трудные дети (СИ) Страница 8

   Пришлось признать, что Марат сильнее меня. В то время я жила по простым, диким, но таким понятным законам, одним из которых был закон силы. Что-то вроде закона дикой природы и выживаемости для меня. Одному выжить непросто. Невозможно, по большому счету. Все роли и места поделены и распределены между сильными мира сего. Поэтому около таких вот сильных - типа того же Барса, с которым я познакомилась в Москве, - и формировались группы, уважающие и признающие их силу.

   С Маратом вышло точно также. Не сразу, но я признала его сильнее себя, хотя и не сдалась. Вообще сложно так четко определить, когда произошел перелом, сдвиг в сторону враждебного нейтралитета. Все лучше, чем неприкрытая вражда. Но я признала его силу, его возможности. И все, что мне оставалось на тот момент - пойти с ним или пойти против него. Хотя и так понятно, что я ничего не могу ему сделать. Значит, оставалось смириться. На время. Потому что в любой, даже маленькой стае всегда однажды найдется тот, кто бросит вызов и выиграет. Просто чтобы выиграть, мне нужно время. Чтобы стать сильнее, чтобы изучить врага - а несмотря ни на что сначала я воспринимала своего тюремщика только как врага и ничего больше.

   В доме Марата воцарилось спокойствие. Я не лезла ему под руку, старательно не привлекала внимание и была тиха.

   Конечно, он меня тогда не запер и не посадил на замок. По крайней мере, днем мне разрешалось выходить из комнаты, поэтому я сидела в зале и смотрела телевизор. Вечером возвращалась в комнату, и Марат щелкал замком. И так изо дня в день. Правда, теперь я не кидалась на мужчину с ножом и вообще, старалась с ним не разговаривать, объявив тем самым молчаливый бойкот.

   Мое поведение Марата только смешило. И если поглядеть на эту картину как бы со стороны, с высоты моего сегодняшнего возраста, постараться взглянуть на все глазами Марата - это детский сад. Сидит вся такая побитая, болезненно-худая, бледная как смерть, почти побритая налысо девчонка, и только зло сверкает огромными глазищами, напоминающими две бесконечные бездны на узком, худом лице. Жутковато и смешно.

   И другой человек, возможно, не выдержал бы такого и наверняка сорвался. Или еще что-нибудь. Но только не он. Марат даже тогда понимал меня как никто, да и глупым никогда не было. Ему хватало ума ко мне не лезть раньше времени, не жалеть меня и не пытаться втереться в доверие. И еще ему хватало ума не пытаться внушить мне доброе, вечное. Он переделывал меня, конечно, но не сразу. Да и потом, когда уже принялся за меня всерьез, не навязывал избитые идеалы. Зачем, если он сам то в них не верил?

   Но тогда до воспитания было далеко. Тогда самым главным было не поубивать друг друга. Иногда на меня накатывало - внезапно и сильно - что я еле сдерживалась, чтобы на него не кинуться. Останавливало одно - оценивающий и насмешливый взгляд Марата, проникающий глубоко внутрь. Он словно подстегивал меня. Мол, давай, чего ждешь? Попытайся. Я еще раз окажусь сильнее, а ты слабее. Это меня в какой-то степени останавливало, хотя я скрипела зубами со злости и раз даже разбила какую-то вазу, попавшую под руку. Марат только меланхолично пожал плечами и принес веник, который незамедлительно мне вручил.

   - Мне эта ваза всегда не нравилась. Но в следующий раз поаккуратнее, Саша. В этом доме есть много вещей, которые мне дороги. И не советую тебе играть в русскую рулетку, выискивая, какие где.

   Марат был странным. Иногда до противного спокойный и невозмутимый, он, казалось, все контролировал. А иногда взрывной, бешеный. Именно бешеный, никак себя не сдерживающий. И тогда надо было обходить его десятой дорогой, потому что в такие минуты он сначала делал, а только потом думал.

   При всей своей самодостаточности, он оказался человеком болезненно-самолюбивым. И неизменно скатывался в неистовую ярость, когда я затрагивала его чувствительное и восприимчивое самолюбие.

   Как-то мы ругались с ним, я снова порыкивала на него и взбрыкивала, пытаясь ослабить узду, которой меня Марат сдерживал, а потом сорвалась, снова начала посылать его, громко, грязно. Чего мужчина не терпел - оскорблений по отношению к себе.

   Ссора зашла очень далеко. Марат тоже разорался, психанул, в сторону полетела тарелка. Когда столовый фарфор врезался в стену и разлетелся на мелкие осколки, меня подстегнуло что-то изнутри, и вместо того чтобы уйти и оказаться в безопасности, я кинулась на мужика, засадив ему коленом в пах. Дралась не на жизнь, а насмерть. Но даже дезориентированный, Марат смог меня скрутить, прижав к стене. Локтем надавил мне на горло, перекрывая воздух, да еще и заставил приподняться на носочки, чтобы позорно не висеть в воздухе.

   - Чурка, - зло прохрипела ему в лицо и задергалась сильнее, впиваясь сломанными ногтями в огромные руки. - Убери от меня грязные руки!

   Вот тогда я действительно не сомневалась, что он меня убьет. Это было что-то, до сих пор страшно вспоминать. В конечном счете у Марата, видно, промелькнуло сознание и он меня от греха подальше кинул во вторую комнату, закрыв на замок. Тогда я была даже благодарна знакомому щелчку и почувствовала себя в безопасности. Больше никогда я себе такого с Маратом не позволяла. Уроки, тем более практические, я схватывала налету.

   Первые несколько недель мужчина не выходил из дома. Боялся, наверное, оставлять меня одну здесь. Зато раз в неделю к нему приезжал какой-то друг, после которого на кухне оставались сумки с продуктами. Я ни о чем не спрашивала, к тому же Марат оставлял меня в комнате, и друга этого, по крайней мере тогда, я не видела.

   Конечно, мужчина не собирался оставлять все на мое усмотрение. Он меня постепенно, незаметно приручал, медленно и неспеша проникая под кожу и узнавая меня. Лично я не хотела узнавать о Марате ничего. Это новая степень доверия, шаг навстречу друг другу, если так угодно, возникновение особой доверительной близости. Особенно между людьми, проводившими круглые сутки в замкнутом пространстве. Я этого не желала.

   Мне не нужна тогда была история человека, с которым я планировала расстаться, как только появится возможность. Это то же самое, что спрашивать у каждого прохожего его биографию. Бред, вот честно. И Марат для меня был таким же случайным прохожим. У меня не возникало потребности знать о нем что-либо, сближаться, проникать ему в душу - а воспоминания обладают способностью сближать людей.

   Зато Марат мной интересовался. Нет, конечно, он не садился напротив меня с умным видом и не заставлял детально вспоминать прошлое, а делал все постепенно, в разговоре, совершенно неожиданно, заставляя меня теряться от того, что кому-то важно знать те или другие факты обо мне.