Шахразада - Халиф на час Страница 9

Сирдар кивнул. Подумав, однако, что, будь у родителей чуть больше времени, они непременно бы поинтересовались этим самым «амулетом». Ибо не может такая удивительная вещь немалой цены и необыкновенной красоты появиться ниоткуда высоко в горах. Должны были бы разумные отец и матерью поинтересоваться и тем, что за камни украшают золотой медальон, что означают знаки, едва заметные на переплетении золотых проволочек. Должны были бы и опасаться этого медальона, ибо и через драгоценности может влиять на человека Иблис Проклятый, враг каждого из живущих под этим небом.

«Ну что ж, – подумал Сирдар, – если этого не сделали родители, это сделаю я».

День прошел в радостных заботах. Малышка Джамиля обрадовалась путешествию. Она обожала тетушку и дядю, и потому ее совсем не печалило расставание с родителями. Зухра же едва сдерживала слезы – ведь неизвестно было, когда теперь увидит она свою малышку.

– Ну что ты, мамочка, не надо печалиться. – Джамиля всем телом прижалась к матери. – Ведь я буду жить у любимого дяди. Он наверняка обещал тебе передавать весточки… А когда опять наступит Рамадан, я приеду… Ведь мне надо будет полечить всех-всех, кто вдруг заболеет. И тебя, и папу… Кто же полечит вас, кроме меня?

Зухра почти рыдала, но прикосновения дочери ее успокоили. Нежный родной голосок тихонько журчал – и эти слова внесли мир и свет в душу женщины. «Благодарю тебя, Аллах всесильный, – подумала Зухра, – не каждой женщине так везет, не у каждой есть такая прекрасная дочь, такие замечательные сыновья, такие отзывчивые и добрые родные! И ведь прав мой брат – не так уж далека наша деревня от Багдада… И значит, не так далека моя дочь будет от меня, как мне это казалось раньше!»

Сборы заканчивались. Вот уже два тугих тюка отправились на спину верблюда. Вот уже Айше заколола хиджаб… Миг расставания приближался.

– А кошки, Джамиля? Ты возьмешь их с собой?

– Ну что ты, мамочка! А кто же будет стеречь и охранять ваш дом? Я им строго-настрого приказала, чтобы они ни на минуту не спускали глаз с вас, моих добрых родителей, и с братьев. Поверь, они будут очень-очень стараться… Тебе нечего будет теперь бояться пауков и зимних ночей… Только ты корми их хорошо, ладно?

– Обязательно.

Появился одетый в дорожный плащ Сирдар и протянул руку племяннице.

– Пойдем, красавица моя. Пора ехать.

Слезы хлынули из глаз Зухры. И тогда Джамиля, укоризненно качая головой, проговорила:

– Мамочка, ты прямо как маленькая… Ну не плачь, пожалуйста.

Девочка ладошкой вытерла слезы со щек Зухры и поцеловала ее.

– Я буду хорошей-хорошей, послушной-послушной, мамочка. А ты каждый день будешь слышать меня.

Малышка приложила руки к вискам матери и на минуту закрыла глаза. Потом опустила руки и подмигнула Зухре.

«Ну вот, мамочка, ты слышишь меня?»

– Да, малышка, я слышу тебя… – Радость и боль теперь смешивались в душе женщины.

«Постарайся ответить мне, ну пожалуйста. Только не словами!»

И Зухра, сделав над собой удивительное усилие, вдруг подумала:

«Я слышу тебя, маленькая моя доченька!»

«И я слышу тебя, моя добрая мамочка! Даю тебе честное слово, что мы сможем разговаривать с тобой вот так, просто, как бы далеко ни развела нас судьба… И так будет всегда…»

Уже развеялось облачко пыли, поднятое ногами унылых верблюдов, село солнце, а Зухра все слышала добрый голос своей уехавшей дочери.

«О Аллах всесильный и всемилостивый, сто тысяч раз благодарю тебя!» – подумала женщина, не зная, увы, что благодарить надо совсем других богов.

Макама шестая

В славном городе Багдаде, хранимом Аллахом всесильным и всевидящим, жил почтенный и уважаемый купец Мухрад ас-Суфи-аль-Хасан. Был он умным и оборотистым, а потому скопил немалые сокровища, которые и передал двоим своим сыновьям. Старший пошел по стопам отца и продолжил торговое дело. Его караваны появлялись на всех тропах подлунного мира и достигали далеких восточных берегов, за которыми, говорят, нет ни земель, ни жизни. Младший же, Абу-ль-Хасан, должен был управлять многочисленными отцовскими лавками.

Но, увы, он оказался юношей безалаберным и самонадеянным. Он положился на приказчиков в лавках, а сам лишь развлекался. Прошел всего год, и Абу-ль-Хасан узнал, что уже не все лавки принадлежат ему, что ловкие и оборотистые приказчики выправили себе грамоты, удостоверяющие, что они теперь владеют ковровой и скобяной лавками, торговлей шерстью и вином…

Но и это не остановило глупого Абу-ль-Хасана. Он призвал стражников, выгнал жадных и глупых приказчиков, но сам не стал ни рачительным хозяином, ни успешным купцом. Он нанял новых приказчиков, а сам продолжал веселиться. Сколько его ни увещевала мать, укоряя пьянством и бездельем, но Абу-ль-Хасан ее словно не слышал. Состояние продолжало таять, а разгульные пиры стали еще роскошнее и шумнее.

После смерти отца прошло ровно два года. И этот день все изменил в судьбе Абу-ль-Хасана.

Стояло солнечное прохладное весеннее утро. Пение птиц разбудило Абу-ль-Хасана на рассвете. Такого с ним не бывало уже давно. И потому он, вместо того чтобы, как в иные дни, нарядиться в пышный кафтан и отправиться на прогулку, призвал к себе слугу и велел собрать все конторские книги во всех лавках, а если приказчики не захотят их отдавать – привести к нему и приказчиков вместе с этими книгами.

Старик слуга, прекрасно помнивший гнев Мухрада ас-Суфи и опасающийся, что младший сын унаследовал эту скверную черту характера, со всех ног поспешил исполнить приказание молодого господина. Не прошло и часа – Абу-ль-Хасан только успел закончить трапезу – как конторские книги уже горой высились у него в кабинете. Рядом же с кабинетом выстроились вдоль стены трепещущие приказчики, которых доверенный слуга все же прихватил с собой. Просто для того, чтобы приказание было исполнено более чем усердно.

Семнадцать лавок оставалось у Абу-ль-Хасана, семнадцать пыльных захватанных грязными пальцами книг высилось на столе, семнадцать приказчиков, не помнящих себя от страха, ждали хозяина в коридоре.

– О достойнейший, – проговорил белый как полотно слуга, – твое приказание исполнено. Твои приказчики ждут тебя.

Абу-ль-Хасан угрюмо кивнул, втайне удивляясь собственному решению. Увидев, сколько ему предстоит прочитать, он пришел в ужас. А потому решил, что оставит лишь одного приказчика, который и разъяснит ему, как обстоят дела в многочисленных лавках и что же, собственно, записано на страницах толстенных конторских книг.

Ровно через десять минут беседы со словоохотливым приказчиком голова Абу-ль-Хасана пошла кругом. Он уже не рад был тому, что решил поинтересоваться своими торговыми делами. Но он все же не зря был сыном мудрого и удачливого Мухрада ас-Суфи! И потому еще через пять минут понял, что за болтливостью приказчика скрываются большие неприятности. Увы, лавки больше не приносили прибыли. Более того, приказчики были столь глупы и столь нерасчетливы, что отдавали людям товары в долг, но потом платы никогда не взыскивали. От долговых расписок конторские книги разбухли, как после дождя, но ни дирхема, ни фельса от этого в опустевшем кошеле Абу-ль-Хасана не прибавилось.