Джудит Крэнц - Слава, любовь и скандалы Страница 11

— Здесь тебе не ресторан. Если я хочу супа, то отправляюсь куда-нибудь пообедать. Можешь рассчитывать на хлеб, сыр, ветчину и красное вино, и будь этим довольна.

— Ты не слишком радушный хозяин.

— Я редко принимаю гостей, — отозвался Мистраль, с раздражением глядя на ветчину, которую он пытался нарезать. Она выглядела не слишком свежей. Он торопливо собрал на поднос разномастные тарелки и два стакана, один из которых был немного надколот, и принес все в студию. Мистраль остановился на полдороге, увидев Маги в пурпурном кресле. Ее оранжевые волосы разметались по красному шелку кимоно, и Жюльену почудилось, что в углу его мастерской разгорелся огонь.

— Не стоит там сидеть.

— Почему?

— Это кресло того гляди развалится.

— И что же ты предлагаешь? Сидеть на полу?

— У меня есть небольшой столик в саду. Я думал, что мы можем поесть там.

— А поставил ли ты там еще и кресла? — со смехом поинтересовалась Маги.

— Представь себе, поставил.

— Что ж, в таком случае кто сможет устоять перед такой великолепной перспективой?

Маги вышла, и на нее обрушился аромат цветущей сирени, чьи пышные молочные гроздья нависали над деревянным столиком, выкрашенным белой краской. Два кресла из гнутой древесины со спинками в форме сердца и полосатыми подушками на деревянных сиденьях стояли в нескошенной траве. Мистраль зажег высокую свечу в низком резном медном подсвечнике. Маги присмотрелась к ветчине.

— Давай попробуй кусочек, — подбодрил ее Жюльен.

— Она не слишком… как бы это сказать… молода.

— Тогда лучше не будем ее есть, — он поставил тарелку на траву. — Думаю, что сыр вполне съедобный. Ты и в самом деле проголодалась? Я могу сходить и принести что-нибудь еще. Здесь за углом есть мясная лавка, она не закрывается допоздна.

— Нет-нет, не надо. Я просто дразню тебя. Но ты сам ужинал?

— Ну…

— Что это значит?

— Я только что вспомнил, где я ужинал.

— И?

— Я ужинал с женщиной, богатой американкой. Она коллекционирует картины, и именно она пригласила меня в тот сумасшедший дом, который устроили сюрреалисты.

— В таком случае у нее есть серьезный повод для недовольства. — Маги подняла свой стакан и знаком предложила Мистралю присоединиться к ее тосту. — Выпьем за даму, которая начала вечер с господином Мистралем. Кто знает, с кем она его закончит? Я желаю ей удачи.

— За удачу, — согласился Мистраль, их стаканы соприкоснулись с глухим стуком.

Пока он пил, из его головы испарились даже воспоминания о Кейт Браунинг. Ничто больше не существовало для него, кроме этого сумрачного уголка, наполненного сладким запахом сирени. Кроме музыкального, низкого голоса Маги, льющегося словно ручей, отгораживающий его от прошлой жизни.

Жюльен Мистраль ощутил, как прежде непоколебимая сила воли покидает его, словно падают на землю тяжелые доспехи, которые он так долго носил. Он как будто помолодел на десяток лет и снова почувствовал теплое прикосновение ночного апрельского воздуха, услышал шепот высокой травы, вдохнул сладостный аромат сирени, распробовал терпкий вкус красного вина.

Горела одинокая свеча, а от этой юной женщины исходило сияние. При самом легком движении ее кожа отражала лунный свет, от огонька свечи в зеленых глазах вспыхивали искры такие яркие, что луна стыдливо пряталась в зарослях. Звук голоса Маги лишал Мистраля дара речи, возбуждал его, смущал и очаровывал.

Неохотно, будто против собственной воли повинуясь неслышимому приказу, покоряясь непривычному, но необоримому желанию, художник опустился на траву и взял ступни Маги в ладони.

— Бедные ножки озябли, — прошептал он.

Маги не ответила. Прикосновение его крупных гибких пальцев, жар и шершавость кожи заставили ее задрожать от ощущения, доселе ей неизвестного. Она откинула голову назад, и ей показалось, что от далеких звезд исходит ровное мощное тепло.

Губы Мистраля коснулись высокого свода ее стопы легко, словно крылья бабочки. Маги затаила дыхание, боясь шевельнуться. Мистраль говорил с ней на незнакомом языке, но она его почему-то понимала. Она закусила губу. Когда его язык коснулся ее кожи, настойчивый, упрямый, горячий, Маги застонала. Бедра ее раздвинулись сами собой, стоило только почувствовать его прикосновения к тонкой коже под коленями.

— Прекрати, — задыхаясь, приказала она, — прошу тебя.

Мистраль встал, и его гигантская фигура выглядела черным силуэтом на фоне луны, и подхватил ее на руки. Он смотрел на нее, а между бровями пролегла сосредоточенная складка.

— Прекратить? Ты уверена? — Он поцеловал Маги в губы и отстранился, чтобы увидеть выражение ее лица. — Нет, она не уверена, совсем не уверена, — вздохнул он и снова приник к ее губам нежным, чувственным, неторопливым поцелуем, от которого ее рот превратился в огненный цветок.

Смущение Маги и охватившая ее тревога растаяли под этими поцелуями. Она засмеялась, и в этом смехе появились непривычные для нее самой нотки, потому что в ней проснулись новые силы, прятавшиеся так глубоко, что она их и не замечала. Ее губы отвечали на поцелуи Мистраля, ее руки обхватили его мощную шею, лаская вьющиеся волосы. Маги вывернулась из его рук и бесстыдно прижалась к нему всем телом. Они долго стояли так, чуть покачиваясь от поцелуев, а потом вдруг оба замерли. Издав гортанный звук, еле сдерживая желание, Мистраль распахнул полы кимоно, сгорая от нетерпения прикоснуться к телу, которое он до этого касался лишь взглядом, ощутить пальцами кожу, дотронуться до грудей, до тугих сосков загрубевшими от работы пальцами. Маги заговорила еле слышно, словно находилась в трансе:

— Не здесь… Идем в дом.

Спотыкаясь, расстегивая на ходу рубашку, он покорно пошел за ней в спальню. Луна освещала простыни. Спустя несколько секунд он уже стоял в свете луны обнаженный, возбужденный, великолепный в своей наготе.

— Позволь мне посмотреть, — в голосе Маги было столько настойчивого любопытства, что Мистраль послушно ждал, пока она приблизится. Вся ее игривость исчезла, когда она мягко касалась пальцами его плеч, груди, спускаясь ниже и ниже. Потом вдруг быстро скинула кимоно и легла на кровать, ожидая его.

«Наконец-то, — думала она, — наконец-то». Она не покорялась его рукам, а поощряла их. Выгибаясь и потягиваясь словно кошка, она играла с Мистралем, поддерживала руками груди и предлагала их его жадному рту, пока вдруг не вырвалась одним сильным гибким движением и не приникла губами к его соскам, подражая его движениям. Он вскрикнул и оторвал ее от себя, не в силах дольше терпеть эту сладостную муку.

— Ах вот оно что, двое не могут играть в эту игру, — пробормотала Маги и почти мгновенно получила ответ на свой вопрос. Дрожащими руками он развел ее бедра, и его язык побежал по внутренней их стороне. Молчание обволакивало их своим покрывалом. Маги едва дышала, ожидая продолжения, растеряв всю свою бесшабашность.

Мистраль резко и сильно вошел в ее тело. Она была очень влажной, и он не сразу понял, что имеет дело с девственницей, и остановился. И тут Маги, не обращая внимания на вспышку боли, сама устремилась к нему навстречу, потому что его пылающая плоть, пытающаяся соединиться с ней, стала для нее центром вселенной. Они оба застыли на мгновение, как два гладиатора, готовые продолжать схватку.

— Я не знал, — прошептал Мистраль, удивленный до такой степени, что ему на ум пришли только самые банальные слова.

— Я не сказала тебе. Какое это имеет значение?

— Никакого, никакого.

Теперь они лежали на боку и смотрели в глаза друг другу. Одной рукой Мистраль обнимал Маги за плечи, а другой нашел маленький комочек плоти, прячущийся в нежных складках, и принялся ласкать его осторожно, настойчиво, пока Маги не задохнулась от наслаждения. И только тогда он дал волю своим чувствам, но был осторожен и нежен, что только увеличивало его собственное наслаждение.

5

Впервые Жюльен Мистраль нарисовал Маги, впервые дошел до тени между ее грудями, впервые окунул кисть в краску, не думая ни о чем, впервые нашел для этой тени верный оттенок, и тут же в его мозгу прозвучало удовлетворенное «Ага!». Удивленный, сбитый с толку, он увидел, как его рука, держащая кисть, будто сама по себе порхает над холстом, а пальцы онемели от совершенного открытия. Ему вдруг стало жарко, и он разорвал на себе рубашку. Ему не терпелось следовать за своим видением, и в конце концов он принялся просто выдавливать краску из тюбиков прямо на холст.

Настал тот день, когда он начал писать именно так, как хотел. Никаких внутренних запретов, никаких расчетов, только свобода, словно потолок и стены студии исчезли, и он стоял под открытым синим небом.

Маги как зачарованная следила за ним, лежа неподвижно на груде зеленых подушек, не осмеливаясь пошевелиться, хотя прошло уже больше часа. Но вот Мистраль отошел от холста и бросился к ней, сияющий, мокрый от пота.