Майкл Корда - Роковая женщина Страница 11

— Здесь слишком много гнилья, которое пора выкорчевать, — сказал Роберт, явно про себя.

Патнэм не понял, о чем думает брат — о деревьях или о прислуге. Основная разница между ними двумя крылась в том, что Роберт был очевидным наследником, и всегда хотел им быть.

Если бы Джон был жив… но его не было. Патнэм спросил себя, придет ли когда-нибудь время, когда эта мысль перестанет посещать его по нескольку раз в день, — и не только его, но и всех в семье, включая Роберта. Особенно Роберта.

Джон, с его легкостью, счастливым очарованием, чувством юмора, страстными порывами, Золотой Мальчик, никогда не испытывавший благоговения перед богатством, спокойный в сознании того, что когда-нибудь оно будет принадлежать ему и он уже точно знает, что с ним делать…

Все любили Джона, даже Роберт — хотя последнему и приходилось постоянно скрывать зависть или горькое сожаление, что какой-то нелепый случай сделал его вторым в роду. Он постоянно стремился во всем победить своего старшего брата, но даже, когда это ему удавалось, с его стороны это была все равно безнадежная затея, ибо Джон всего достигал без труда, тогда как Роберт должен был потеть, сражаться и тренироваться с той мрачной решимостью, из-за которой его победы зачастую выглядели бесплодными. Он соперничал с Джоном во всем, от плаванья и лазанья по деревьям до борьбы и скоростных гонок, но Джона, казалось, совсем не заботило, победит он или нет, как если бы он просто уступал страсти Роберта к соперничеству, но даже, когда он проигрывал, всегда казалось, что он мог бы победить, если бы только захотел немного постараться. Он не то чтобы воспринимал Кайаву и богатство как должное — он был слишком умен для этого, — но создавалось впечатление, что в жизни для него есть более важные вещи, в отличие от Роберта, чья одержимость тем, что не должно было ему принадлежать, каждому бросалась в глаза.

Конечно, Кайава, как и богатство, ей представляемое, были слишком велики, чтобы «принадлежать» одному человеку, но контроль над всей паутиной трестов, корпораций и фондов традиционно переходил к старшему сыну из рода Баннермэнов, вместе с ограниченной, но весьма значительной властью принимать финансовые решения от имени всей семьи.

Патнэм знал семейную историю: Кир Баннермэн много и основательно размышлял над судьбой своего огромного состояния, и, хотя в изнуренном старике, который проводил последние годы в темном тесном кабинете на верхнем этаже, сгорбившись над своими гроссбухами как клерк, в зеленом козырьке, нарукавниках, в очках в стальной оправе и целлулоидном воротничке, не было ничего аристократического, он понимал многие преимущества английской аристократии, чьи произведения искусства скупал после яростной борьбы. Даже такое большое состояние, как у него, могло быть растрачено через два или три поколения, будучи поровну разделено между наследниками, а он поставил целью его сохранить. Глубоко верующий человек, в духе своего времени он стал относиться к богатству как к определенной религии. Деньги были не только силой, они были в его лазах и даром Божьим, добром — следовательно, преуменьшение или растрата их были своего рода смертным грехом. Будучи богаче всех английских герцогов, вместе взятых, он не обладал подобным титулом, однако законы Соединенных Штатов позволяли быть никак не ниже. Он устроил все так, чтобы определенные поступления из его основного капитала обеспечивали бы посредством трастов нужды наследников, тогда как контроль над ним в целом переходил бы от отца к старшему сыну — или дочери, при отсутствии сыновей.

Существовали, конечно, и опасности, проблемы, которые даже Кир Баннермэн не мог решить для грядущих поколений, Каждый наследник обязан был сохранять целостность состояния, скромно определяемого им как «Трест», настаивая на подробном, тщательном добрачном соглашении — необходимо было выработать условия, благодаря которым браки Баннермэнов представляли собой деловые альянсы. Как прекрасно было известно Патнэму, — отчасти именно закончившийся катастрофой брак Роберта — и соответственный развод — окончательно настроили против него отца, ибо правильный выбор спутницы жизни был первой и самой главной обязанностью наследника Баннермэнов.

Роберт повернулся к брату, выражение его лица было жестким, непреклонным, осуждающим.

— Тебе следовало сообщить мне такое об отце, черт побери, — сказал он.

Странно, подумал Патнэм, как только начинаешь испытывать симпатию к Роберту, он обязательно сделает или скажет что-нибудь ее изничтожающее. Ванесса, бывшая жена Роберта, однажды призналась, что он просто не способен принять любовь, то есть он ее хочет, говорила Ванесса, даже требует, но когда она предложена, он ее отвергает.

— «Я не имею в виду, что он плох в постели, — шептала она хриплым, с придыханием голосом, — но женщине нужно и немного чувства, правда? Я хочу сказать, в браке должно быть что-то помимо секса…»

После пары бокалов Ванесса переходила на такие интимные откровения, что ее несчастные соседи за обеденным столом краснели и ерзали — как-то во время одной из тех кратковременных пауз в общей беседе, что случаются между сменой блюд, она во всеуслышание заявила: как нечестно, что большинство мужчин обожают принимать оральный секс, но ненавидят его давать — однако Патнэм признавал, что характер Роберта она обрисовала превосходно. Сначала он сознательно заставляет тебя выказать привязанность к нему, а, добившись этого, равнодушно отталкивает, и ты чувствуешь себя так, будто тебя вываляли в грязи.

Теперь Патнэм сдержал собственное стремление нанести ответный удар, понимая, что именно этого Роберт от него и ждет.

— Я не обязан был звонить тебе только для того, чтобы сообщить, что на отце была полосатая рубашка и он выглядел счастливым, — сказал он. — То есть, тогда мне не казалось, что это имеет такое большое значение.

Роберт кивнул — это было той формой извинения, что он был способен выказать.

— Господи, — воскликнул он, — если бы я настоял на своем, этого бы никогда не случилось. Вот что должно быть законом семьи: достигнув определенного возраста, глава семьи уходит на подножный корм или разделяет ответственность со следующим поколением.

— Ты никогда не согласишься с этим, когда придет твоя очередь.

Роберт мрачно усмехнулся.

— А ведь верно, черт возьми. — Он подошел к большому старинному столу и нажал кнопку вызова. — Я собираюсь выпить, сколько бы сейчас ни было времени. Все, что я могу сказать — надеюсь, что бабушка права.

— В чем?

— В том, что девушка измыслила историю о браке. В худшем случае, мы можем от нее откупиться. Возможно, этого она и добивается.

— Честно говоря, она не показалась мне девушкой подобного типа.

— Опомнись! Других типов вообще не бывает. Просто одна берет цену выше, чем другие, вот к все.

Патнэм не был согласен, но спорить не стал. В конце концов, не он был женат на Ванессе и не ему пришлось торговаться с ней по поводу соглашения о разводе. Подобный опыт бросил бы тень на чье угодно отношение к женщинам.

— Мне было бы любопытно с ней встретиться, — осторожно произнес он.

— Встретиться с ней? Ради Бога, даже не думай об этом. Все должно быть исключительно в руках юристов. Последнее, что нам надо — встречаться с этой сукой. Вероятно, она только этого и ждет. Элинор совершенно ясно заявила де Витту — ни при каких обстоятельствах она не должна появляться на похоронах. Но я не могу себе даже представить, чтоб она посмела бы там показаться, а ты?

— Ни в коем случае, — подтвердил Патнэм. Но, вспоминая те телевизионные кадры, где Александра Уолден смотрела на репортеров, он не был так уверен. От чего-то в ее глазах ему делалось не по себе. И внезапно его осенило, что точно такая же решимость видна была в глазах Элинор Баннермэн.

Он спросил себя — а что, если Роберт снова недооценивает противника.

Глава вторая

— Все, что я могу сказать — я не думаю, что это был умный ход.

— Я никогда не отличалась умением делать умные ходы, Саймон. Тебе это известно.

— Правда? Но для особы, не умеющей делать умных ходов, ты чертовски ловко выбрала место, куда поставить свою маленькую ножку. Ты не забыла, что умудрилась выйти замуж за одного из самых богатых людей в стране? И, боюсь, Баннермэны окажутся не единственными людьми, которые сочтут, что это был очень умный ход.

— Я ни перед кем не обязана оправдываться. Артур просил меня выйти за него, и я согласилась. Это криминал?

— По мне, так нет. Его родные, правда, могут считать по-другому.

— Что бы они ни считали, они не могут относиться ко мне так, будто меня не существует.

— Если ты так говоришь.

— Саймон, я имею право присутствовать на похоронах Артура. Более того, это мой долг. Артур бы этого хотел. Конечно, именно Баннермэны должны понять это!