Бонкичмондра Чоттопаддхай - Индира Страница 14

— Потом все узнаете.

Но и потом я не все рассказала родителям, лишь намекнула, что последнее время жила с мужем и что скоро он приедет за мной. От одной только сестры Камини я ничего не утаила. Она была младше меня на два года и слыла большой проказницей.

— Диди, давай повеселимся, когда явится этот выскочка, — предложила она.

Я охотно согласилась.

Посоветовавшись, мы пришли к выводу, что в наш заговор надо вовлечь всех домашних. Пришлось убедить родителей, что пока лучше скрыть от зятя мое возвращение домой. Мы с Камини сказали, что сами все уладим, а они пусть только не проговорятся, когда появится зять, что я нашлась.

На другой день приехал У-бабу. Родители ласково, как и подобало, встретили его. Никто и словом не обмолвился, что я дома. А спросить об этом он, видно, не решился. Принимали У-бабу на женской половине дома. Туда пришла Камини, собрались мои двоюродные сестры и невестки. Сгущались сумерки. Камини старалась занять моего мужа беседой, но он отвечал ей рассеянно, и вид у него был очень грустный.

— Где твоя диди? — спросил он наконец.

— Никто не знает! — притворно вздохнула Камини. — С тех пор как у Черного озера случилась эта беда, мы ничего о ней не слыхали.

Муж так опечалился, что ни слова не мог вымолвить в ответ. Видно, он решил, что навсегда потерял свою Кумудини, и глаза его наполнились слезами.

— Не появлялась ли в ваших местах женщина по имени Кумудини? — спросил он, чуть не плача.

— Не знаю, Кумудини то была или нет, но позавчера сюда действительно приехала какая-то женщина в паланкине. Она прошла в храм Дурги, поклонилась богине, и тут свершилось чудо! Небо вдруг заволокло тучами, поднялась буря, а женщина с трезубцем в руках, охваченная пламенем, взлетела ввысь и исчезла.

Мой муж отодвинул от себя тарелки с кушаньями, ополоснул пальцы и долго сидел молча, обхватив голову руками.

— Не можете ли вы показать мне место, где исчезла Кумудини? — попросил он, нарушив наконец молчание.

— С охотой! — воскликнула Камини. — Только подождите, я схожу за светильниками, а то уже совсем стемнело.

Говоря это, Камини сделала мне знак, и я поняла, что пора идти в храм.

Когда я пришла туда, мужа и сестры еще не было, и я села на веранде в ожидании. Но вот они появились. Я уже говорила, что в храм из дома моего отца ведет потайной ход.

— Кумудини! О Кумудини! — закричал У-бабу, увидев меня, и упал к моим ногам. — Не покидай меня!

— Пойдем отсюда, диди! — притворившись рассерженной, воскликнула Камини. — Этому человеку нужна какая-то Кумудини, а не ты!

— Диди? Кто это, Диди? — взволнованно спросил мой супруг.

— Индира — вот кто! — сердито пояснила девушка. — Никогда не слыхали этого имени?

Тут шалунья задула светильник и, схватив меня за руку, потащила за собой. Мы бежали со всех ног. Муж мой, немного придя в себя, побежал за нами. Однако дороги он не знал, споткнулся в темноте о порог и едва не упал, но мы оказались рядом и успели поддержать его.

— Мы видьядхари, — шепнула ему Камини, — и охраняем тебя.

После этого мы втащили моего бедного супруга в мою спальню, где было светло.

— Что же это такое? — воскликнул он, увидев нас обеих. — Это Камини, а это Кумудини!

— Эх ты, бедняга! И как при такой смекалке ты еще ухитряешься зарабатывать деньги! — возмутилась моя сестра. — Из земли их выкапываешь, что ли? Это же не Кумудини, а Индира! Индира! Индира! Твоя жена! Неужели ты не узнал своей жены?!

Вне себя от радости, муж схватил нас обеих в объятия. А Камини в шутку закатила ему пощечину и выскользнула из комнаты.

Трудно передать словами, какой это был счастливый день. В доме царило оживление. В тот вечер Камини и У-бабу раз сто затевали спор, и мой супруг всегда оказывался побежденным.

Глава двадцать первая

КАК БЫВАЛО В ТЕ ВРЕМЕНА

Я рассказала мужу все, что мне пришлось пережить после того, как я попала к разбойникам. От меня он узнал, как Шубхашини и Ромон-бабу сговорились вызвать его в Калькутту.

— Зачем же понадобилось столько времени меня дурачить, заставлять ездить туда и обратно! — обиженно сказал муж.

Но я объяснила ему причины, побудившие нас так поступить, и он согласился, что мы были правы. А Камини сказала:

— Диди, конечно, виновата, но только в том, что так быстро открыла тебе всю правду. А будешь капризничать, мы совсем от тебя откажемся. И откуда только такая спесь берется, ведь у мужчин нет иного выхода, как подчиняться нам!

— Я раньше этого не понимал, — оправдывался мой муж. — Разве женщин разгадаешь сразу!

— Бог не наградил тебя этой способностью! Видел ты когда-нибудь джатру[34], в которой поется:

Твердила Кришне Белая корова:«Кто ты такой — осмелюсь ли, скажу ли?Я думала, что ты всего лишь травка,растущая на берегу Джамуны.

Твои следы искала — все напрасно!И в звуках флейты голос твой не слышен.Ну как же может Белая коровасебе представить все приметы Кришны?»

Тут я не выдержала и расхохоталась.

— Не сердись на меня, — сказал смущенный У-бабу. — А в награду за песню возьми этот бетель.

— Диди! А у него, оказывается, есть смекалка! — воскликнула Камини.

— Неужто?

— Правда! Он оставил себе целую корзину бетеля, а мне дал одну связку. Разве это не смекалка! Пусть время от времени берет прах от твоих ног, — может, тогда рука его станет более щедрой.

— Разве я допущу, чтобы он склонялся к моим ногам! Ведь он мой властелин, мой бог, — возразила я.

— Когда он успел стать богом? — возмутилась Камини. — Ежели муж считается для жены богом, — значит, для тебя все это время он был лишь полубогом.

— Он стал богом, когда исчезла его видьядхари.

— Он старался удержать видью[35], и не смог. Лучше и не пытайся, дорогой мой, — обратилась Камини к моему мужу. — Та наука хороша, которой овладеешь[36]!

— Камини, это уж слишком! — попыталась я унять сестру. — Так ты в конце концов обвинишь его в воровстве и мошенничестве.

— А разве моя в этом вина? Когда господин зять служил в комиссариате, он воровал. Да и на других службах прославился мошенничеством.

— «Говори, дитя, слова в устах ребенка нектар», — ответил мой муж санскритским изречением.

— Если ты будешь обижать видьядхари, то потеряешь разум. А я позову мать, — сказала Камини, дурачась и подставляя к словам санскритские окончания.

И как раз в эту минуту сестру позвала мать.

— Знаете, зачем мама звала меня? — возвратясь, сообщила Камини. — Вы останетесь еще на два дня! А не согласитесь — силой заставят.

Мы с мужем переглянулись.

— Что это вы переглядываетесь?

— Мы раздумываем, — ответил муж.

— Раздумывать будете дома. А здесь надо удовлетворять свои желания: есть, веселиться, плясать, петь, играть, дурачиться, качаться на качелях, — словом, наслаждаться жизнью.

— А ты сама станцуешь, Камини? — перебил ее мой супруг.

— Я? — удивилась девушка. — Разве я надела брачные оковы? Ты надел их, ты и танцуй!

— Я много танцевал до приезда сюда, и сколько еще придется! Так что сегодня ты станцуй.

— Тогда вы останетесь?

— Останусь.

У-бабу согласился погостить у нас еще денек, не для того, разумеется, чтобы посмотреть, как танцует Камини, а из уважения к моим родителям.

И как же мы веселились в тот день! В гости к нам пришли соседки, и, когда наступил вечер, они, усевшись вокруг моего мужа, в большой угловой комнате нашего дома, устроили нечто вроде женской ассамблеи.

Сколько там собралось женщин, я не берусь сказать. Их глаза походили на блуждающие звезды или на сверкающих в прозрачной воде озера маленьких рыбок, а их черные локоны вились и струились по плечам, подобно лесным лианам в сезон дождей или черным змеям, которые, по велению Кришны, победителя Калии[37], извиваясь, плещутся в водах Джамуны. Между прядями волос, словно молнии в тучах, сверкали серьги: круглые и удлиненные, совсем крошечные и очень большие, тяжелые и легкие. Пунцовые губы обнажали жемчужно-белые зубки, старательно жующие бетель. Сам бог Кандарпа[38], попади он в эту ловушку из женских украшений, не смог бы выбраться отсюда, не открыв стрельбы из своего лука. Округлые женские руки, унизанные драгоценными браслетами, то взлетали вверх, то плавно опускались вниз, и от этого вся комната казалась озаренной волшебным светом, словно сад, где легкий ветерок колеблет цветущие лианы. А запястья звенели точь-в-точь как шмели! И сколько же здесь было бус, ожерелий, парчовых поясов, браслетов на ногах. И все это сверкало, золотилось, переливалось. А сколько здесь было сари — бенаресские, балуорские, мридапурские, даккские, шантипурские! Сари из Шимлы и Фарашданги, сари шелковые и бумажные, сари цветастые и в полоску, в крапинку и в клетку! Одни женщины краем сари закрывали все лицо, другие — только половину, третьи — лишь узел волос на затылке, а некоторые и совсем оставляли голову открытой.