Луиза Вильморен - Жюльетта. Письмо в такси Страница 15

— Ужасный грохот, гул, низвержение, оглушительный, способный разбудить мертвых шум, — бормотала она, — разве вы не слышали?

— Нет. Я спал. Вы уверены, что это вам не приснилось?

— Приснилось? Мне? Андре, я не сошла с ума. Я никогда не сплю в ночь моего приезда в доме, в котором я никогда не была.

Прерывистая вспышка молнии осветила комнату сквозь планки жалюзи и приоткрытые шторы, и раскат грома потряс здание. Г-жа Фасибе вздрогнула, и Ландрекур улыбнулся.

— Что вы об этом скажете? — спросил он.

— Это гром, и я его терпеть не могу.

— Прекрасно, моя дорогая, я уверен, что ваш сон был неглубок и в полусне вам послышалось все, о чем вы говорите. На самом же деле вы слышали гром. Что же это еще могло быть? Подумайте сами.

Рози не могла поверить в то, что она ошиблась, и чем больше Ландрекур совершенно искренне повторял ей: «Это был гром, только и всего», тем в большей степени она чувствовала себя смущенной и смешной, и тем больше страдало ее самолюбие.

— Я испугалась грозы, — промолвила она. — Вы видели когда-нибудь человека, пораженного молнией?

Он заверил ее, что ей нечего бояться, что на крыше есть громоотвод, что он вообще-то любит пугливых женщин и что теперь не покинет ее, пока гроза не пойдет на убыль. Потом она рассказала ему о таинственных свойствах молний, которые могут делать людей заиками, превращать их в пыль, превращать негров в белых, а белых в негров и проделывать дырки в груде тарелок, не разбив ни одной из них.

— Просто не молнии, а какие-то фокусники, — заметил Ландрекур.

Они закурили, вздохнули, зевнули, подтрунивая над зевками друг друга, и предсказали друг другу на завтрашний день ясное небо.

— Давайте спать, — сказала Рози, — Андре, мне стыдно. Действительно, я не знаю, что мне привиделось, и теперь я боюсь, что вы обо мне подумаете.

— Не бойтесь ничего, любовь моя, это все, о чем я вас прошу.

— Ничего не бояться? Это легко сказать, — промолвила она.

Ландрекур посмотрел на нее. Он стоял, держась за ручку приоткрытой двери. «Это правда, что достаточно полюбить, как начинаешь всего бояться, — и добавил: — Хотите, я осмотрю сейчас весь дом сверху донизу?» Именно в это момент Жюльетта, напившаяся воды в кухне и все это время не смевшая шелохнуться, сочла, что Ландрекур вернулся к себе в комнаты и что она может без опаски вернуться на чердак.

Безусловно, Ландрекур не мог предвидеть, какой эффект произведет на Рози его вопрос. Женщина, нечуждая кокетства, чей инстинкт не спит, в отличие от простушки, прекрасно чувствует тот момент, когда она может себе позволить некоторую инфантильность, позаимствовать у детей их ухватки, добавить себе привлекательности кажущейся наивностью, привнести в эту игру, которую она ведет со всей доступной ей грациозностью, нечто одновременно и тревожное, и нежное, то, что ласкает сердце мужчины и увеличивает его потребность защищать женщину. Рози в совершенстве владела этим искусством. Она увидела в вопросе, который ей задал Ландрекур, прекрасный повод показать себя ребенком и тем самым смягчить сердце любимого, которому она только что причинила неприятность. «Осмотрим, осмотрим, — воскликнула она, — может быть, мы обнаружим гром собственной персоной», — и с видом девчонки, смеющейся про себя придуманной ею шутке, она выскочила из постели, надела пеньюар и, словно не слыша Ландрекура, который повторял как раз то, что она хотела от него слышать: «Вы настоящий ребенок, вы простудитесь», устремилась в коридор, шепча: «Это людоед-волшебник, и мы свернем ему шею». Но вдруг она остановилась. Свет, двигающийся в глубине лестничной клетки, и звук шагов по поскрипывающим ступеням оборвали ее речь. Она отступила, повернула назад, испустила вздох, больше похожий на крик очень испуганного человека, и бросилась в свою комнату, как преследуемая лань. В это мгновение появилась Жюльетта. Ландрекур стоял в темноте коридора и смотрел на нее. На Жюльетте была та же самая пижама, которую он ей накануне одолжил. Чуть завивающиеся кончики прямых волос касались плеч, и зажженная свеча, которую она держала в левой руке, стараясь правой рукой защитить пламя, освещала обращенное к нему в профиль лицо. Сосредоточенная, она с отсутствующим видом прошла по площадке, как по натянутому канату, ведущему ее к ней домой.

Дверь в комнату Рози оставалась открытой. «Послушайте, послушайте, это шаги. Зайдите сюда, прошу вас, не оставляйте меня одну», — говорила она. Но Ландрекур, слышавший одновременно и шаги направлявшейся к своему убежищу Жюльетты, и этот тревожный призыв, не мог устоять перед желанием продлить еще на несколько мгновений пьянившее его недоразумение. Он счел, что лучше пока ничего не отвечать, и только несколько раз кашлянул.

— Шаги, шаги, — повторяла Рози.

— Нет, нет, вы ошиблись, это я кашляю, я поперхнулся, — и он вошел в комнату.

Нетрудно понять, что этот ответ сильно рассердил г-жу Фасибе. Она набросилась на него, затрясла его изо всей силы, хлопнула дверью и закричала:

— Вы хотите меня уверить, что я сошла с ума! Я слышала шаги, видела свет, а вы мне говорите: «Это я кашлянул!» Вы кто, чудовище или сумасшедший? И за кого вы принимаете меня? А! Вы опустили голову? Вы ничего не можете мне ответить? Прекрасно, — сказала она и разразилась рыданиями.

Тогда он тихо подошел к ней и положил руки ей на плечи:

— Бедняжка моя, любовь моя, все пугает в незнакомом доме. В незнакомом доме воображаешь себе немыслимые, невероятные вещи. Дождь перестал, и то, что вы приняли за шаги, было всего лишь равномерным течением воды, падающей из водосточной трубы, вон там, напротив стены, около лестничного окна. И тот неопределенный свет, который вас так испугал, был не чем иным, как отблесками молний, которые еще долго напоминают нам об уходящей грозе. Вы убежали прежде, чем это можно было понять; я же остался, чтобы до конца в этом убедиться. Поверьте мне, успокойтесь, это только то, что я вам сказал.

— Что же, если это всего лишь то, что вы говорите, то почему вы не сказали мне этого сразу? Почему вы ответили: «Я кашлянул»?

— Вы правы. Я подумал о водосточной трубе, и вместо того чтобы вас ободрить, я сказал себе: «Посмотри, как протекает водосточная труба. Нужно до наступления зимы вызвать водопроводчика». Я был не прав, Рози, извините меня.

Рози посмотрела на него и, ощутив себя виновной в той грусти, которую увидела в его глазах, стала упрекать себя. Затем она вновь почувствовала, что оказалась в смешном положении, поддавшись страху и, особенно, не удержавшись от криков. Она подумала, что только каприз может оправдать ее поведение, которое она считала унизительным и которое хотела выдать за ребячливость.

— Останьтесь со мной, не покидайте меня, — попросила она, — я испугалась, и потому сейчас я вся какая-то не своя.

В его глазах она видела выражение истинной печали. Осознавая, что она вправе бояться и жаловаться, он страдал от своей лжи и чувствовал, что ложь отдаляет его от нее и лишает его любимого существа. «Обманывая ее, я ее теряю, — говорил он себе, — так бывает всегда, и именно так люди в конце концов расстаются». И он сердился на Жюльетту, которую считал причиной такого разлада.

— Нет, моя дорогая, я не покину вас, я пойду возьму одеяло и лягу здесь, на софе, у ваших ног.

Она согласилась, легла в постель и, подождав, пока он устроится, потушила лампу. Жюльетта уже давно спала, когда Рози, доверив свою усталость мягкой постели, не замедлила уснуть, тогда как Ландрекур, чье сознание не покидали разного рода тягостные фантазии, видел мысленно, как к нему тянется, как к нему приближается угрожающее лицо неблагодарной девицы, а лицо Рози удаляется и исчезает за облаком, поднимающимся от пудреницы и от пуховки, которой она размахивала, говоря ему: «Прощай».

Ландрекур уснул, когда уже светало, а проснулся, когда день был в полном разгаре. Он посмотрел на лежащую в алькове Рози. От ее красоты у него на душе стало грустно, и ее присутствие, вместо того чтобы успокаивать его, вселяло в него страх ее потерять. Он бесшумно вышел, оделся и спустился в кухню приготовить завтрак для Жюльетты.

Ландрекур, не спуская глаз с подноса, который он нес на чердак, тихо поднимался по лестнице, не подозревая, что Рози, красивая, отдохнувшая и одетая в домашнее платье из черного атласа, ждала его, свесившись с балюстрады лестничной площадки, и улыбалась как возможности застать его врасплох, так и удовольствию наблюдать за ним, когда он об этом и не подозревает.

— Вы что, волшебник, мой дорогой, — спросила она его, — откуда вы знаете, что я проснулась?

Он вздрогнул.

— О! Я не думал вас здесь встретить. Почему вы не в постели?

— Я? Потому что я вас искала, потому что я соскучилась по вас. — Заметив единственную чашку, стоящую на подносе, она спросила: — Почему же только одна чашка? Вы не будете завтракать вместе со мной?