Мегги Леффлер - Диагноз: Любовь Страница 18

— Денверс сказал сразу же передать тебе эту пищалку. В неотложке действовать тоже придется… неотложно.

— Неотложно? — повторила я, изучая пейджер с таким вниманием, словно мне в руки попала деталь НЛО. — Пищалка?

— Так его здесь называют, — ответил Эд, кивая мне. — Наш сосед отправил сообщение, что пожарные заливают его дом.

— Был пожар? — в ужасе воскликнула я.

— Нет. Они всего лишь практикуются, — медленно проговорил Эд, а потом снова улыбнулся мне. От его улыбки у меня перехватило дыхание. — Конечно же, был пожар.

— Ох, я просто… — Мой пейджер прервал наш разговор требовательным писком. Писк сопровождался фразой с сильнейшим британским акцентом: «Красный код. Опекунство Виктории. Красный код».

— Красный код, — повторила я. — Доктор должен отзываться на красный код?

— Только если доктор любит возиться с огнетушителями. Это пожарным, — со смехом ответил Эд. — Тебе нужно ждать синего кода, остановок сердца.

— О’кей. Поняла, — кивнув, сказала я и вытерла пот со лба.

Эд хохотнул и громко спросил:

— Что, у всех сегодня пожар?

Интересно, он хоть догадывается, что мы уже встречались, и не только на станции? Или это все же не он? Почему он не в Огайо? Чем дольше я на него смотрела, тем более вероятной мне казалась версия о том, что судьба снова свела меня с мальчишкой из третьего класса начальной школы. Правда, из него вряд ли получился бы хороший врач. Эдвин был оболтусом. Любимцем учителей — да, всеобщим любимцем — тоже да, но все-таки оболтусом.

— Имя Берта тебе… немного не подходит. Это что, второе имя или что-то вроде?..

— Нет. Нет, ничего подобного, — перебила я его. — Слушай, ты не мог бы кратко рассказать мне об этих пациентах? — Я показала на висящую перед нами доску.

— Не могу. Да и не должен. Тебе все расскажет доктор… Например, мистер Денверс.

— А почему его называют «мистер» вместо «доктор»? — поинтересовалась я.

— Это более высокий титул. Он означает, что Денверс уже превзошел хирургию. Ты никогда не услышишь, чтобы он называл себя доктором, разве что ему вдруг понадобится выбить себе хорошее место на автостоянке или захочется, чтобы его имя звучало гордо, — объяснил Эд.

— Понятно, — спокойно произнесла я, хотя, признаться, ничего не поняла. — А почему ты не можешь ввести меня в курс дела?

— Потому что я санитар.

— О, — только и сказала я.

Стыдно признаться, но мне внезапно стало наплевать на свои дела, на пожар в доме мистера Денверса. Меня жутко разочаровала профессия Эда: то, что он санитар, означало, что его используют только как грубую силу. Он перевозит пациентов, выносит тазики с рвотой и моет полы, если пациент вдруг промахнулся мимо утки. Его зовут, когда нужно придержать больного, пока кто-то, пусть даже я, наложит шов на разбитую голову. Эд разносит комплекты инструментов и следит за тем, чтобы все они были правильно разложены по полкам. Короче говоря, никакого знака судьбы здесь нет и не могло быть. Просто интересный побочный эффект энтропии — такой же случайный, как счастливый шанс, или еще одно подтверждение простого правила теории вероятности. Из миллионов молекул, которые вьются вокруг нас, две могут столкнуться, разделиться, а затем каким-то образом снова встретиться.

— Черт, не везет же людям. — Эд указал на колонку «Основные жалобы», которая шла после колонки с именами пациентов. — Бодли — боль в груди. Франклин — ярко-красная кровь из прямой кишки…

— Помнишь миссис Сэндлер, классную руководительницу в начальной школе Мисти Крик, в Колумбии, штат Мэриленд? — скороговоркой выпалила я.

Когда Эд развернулся ко мне, я заметила желтые крапинки на радужке его широко раскрытых темно-карих глаз. Похоже, мне только сейчас удалось по-настоящему привлечь его внимание.

— Кто ты? — спросил он.

— Холли Кэмпбелл.

— Откуда ты меня знаешь?

— Мы учились в одном классе.

— В Мисти Крик я проучился всего три месяца, потом мы переехали.

— В Огайо, — добавила я.

— В Айову, — поправил он.

— Правда? Но я могла бы поклясться… впрочем, тебе лучше знать.

— И ты меня запомнила?

— Все дело в твоем имени. Мне никогда больше не попадался Эдвин Клеменс.

— А когда я называл тебе свою фамилию? — спросил он.

— Секунду назад. Я думала, ты сказал… А может, и нет… — начала я, а затем оборвала себя, качая головой. Не собираюсь же я признаваться, что узнала его по улыбке, которую помнила с тех самых пор, как мы расстались. Он тогда стоял на самом краешке бордюра и смотрел, как радуга из воздушных шаров разлетается по всему небу, направляясь в Калифорнию, Новую Шотландию, в другой мир, а два моих шарика запутались в кроне вяза и пытаются догнать остальных. Он протянул руки вслед за шариками, ветер треплет его волосы, а улыбка зачаровывает тебя почти так же, как тающие вдалеке разноцветные воздушные шарики. Глядя на него, я тогда подумала, что ему не важно, как высоко поднялись воздушные шары. Он летит рядом с ними.

— Когда ты уехал, мы послали тебе огромную ламинированную фотографию, — сказала я, отвлекаясь от воспоминаний.

Эд улыбнулся.

— Ты так грустно об этом говоришь.

— Миссис Сэндлер плакала, когда узнала, что твоя семья переезжает. А уж про нее не скажешь, что кто-то может стать ее любимчиком, — продолжила я, улыбаясь в ответ. Я что, флиртую?

— А ты когда-нибудь отвечала на фото без письма? — спросил Эд. Он, скорее всего, шутил, но его вопрос мне понравился.

— Что ж, Эд, я вижу, ты нашел американскую подругу, — раздался за нашими спинами холодный голос. Я почувствовала, что невольно краснею, краснею сильнее, чем секунду назад.

Я обернулась к Марианн, точнее сестре Марианн, которая, скрестив руки на груди, смотрела на нас испытующим взглядом.

— Мы только что выяснили, что уже встречались друг с другом, нам тогда было… Лет восемь? Девять?.. — Эд повернулся ко мне.

Через неделю после моего девятого дня рождения.

— Двадцать один год тому назад, — внезапно осознала я.

— Боже, я что, настолько старый? Я умудрился не встречаться с человеком аж двадцать один год?

— У нас пациент с жалобами на боль в груди. Возобновить знакомство можете после работы, — отрезала Марианн, протягивая мне карточку пациента.

— Спасибо, что согласились осмотреть меня. — Мой первый пациент излил на меня такой поток благодарностей, что я почувствовала себя немного не в своей тарелке. Ангус Бодли был худым мужчиной шестидесяти с хвостиком лет, обладателем шикарных усов и пропотевшего жилета. Его голубые глаза смотрели на меня с надеждой и затаенным страхом.

— Не стоит благодарности, — сказала я, открывая его карточку. — Это моя работа.

— О! Вы из Америки, верно? Что привело вас в Англию?

Вот еще одна проблема с переездом на новое место — все хотят от тебя объяснений твоего поступка. Временное помешательство вряд ли послужит подходящим ответом.

— Я здесь для повышения квалификации, — ответила я.

— Что ж. Разве не великолепно? Я сам когда-то был в Штатах. Ездил туда в отпуск. — Это прозвучало как извинение. Потом он внезапно добавил: — О Боже…

— Что — Боже? — спросила я, поднимая взгляд от карты, в которой почерком Марианн значилось «боли в груди».

— Снова началось, — ответил он, массируя грудину.

Я задала ему семь вопросов о характере боли и выяснила, что боль острая, основной очаг находится в центре грудной клетки, боль отдается в левой части груди, сопровождаясь недостатком воздуха и учащенным сердцебиением. Приступы продолжаются около часа, и снять их не удается ни при помощи Тамс[9], ни принятием аспирина или нитроглицерина.

— Каждый раз, когда это начинается, я чувствую, что умираю, — сказал пациент, продолжая массировать грудь и морщась.

— Не стоит, сэр. Давайте сделаем ЭКГ.

Я выглянула из-за занавески и поманила рукой Эда, который поставил на пол мешок с надписью «биологические отходы» и подошел ко мне.

— Как мне сделать ЭКГ? — прошептала я.

— Сейчас, — ответил Эд, направляясь к стоявшему у стены аппарату на колесиках и толкая его ко мне.

— О! Ты делаешь ЭКГ! — обрадовалась я.

— Нет… ты делаешь.

— П-правильно, — замялась я.

— А что, не делаешь? — удивленно спросил Эд.

— Конечно, делаю! — отрезала я, подталкивая аппарат для ЭКГ в сторону кровати, на которой сидел мистер Бодли.

Раньше мне никогда не приходилось делать электрокардиограмму. В Штатах в отношении всего, что касается медицины, существует строгое разделение труда. Это значит, что я могу сделать интубацию, но не умею программировать аппаратуру жизнеобеспечения, поскольку этим занимаются Эрик и Эллен, терапевты, специализирующиеся на респираторных заболеваниях. Я могу ввести центральный катетер в шею или пах, но я понятия не имею, куда следует ставить тот или иной укол, поскольку на этом специализируются сиделки — Ванда и Ширли. Я могу сделать поясничную пункцию для определения менингита, но я не могу анализировать цереброспинальную жидкость, поскольку этим занимается Сэл, — именно он является специалистом по лабораторным анализам. И хотя я сообразила, как развернуть монитор в противоположную от пациента сторону, мне так и не удалось заставить аппарат искусственного дыхания прекратить назойливый писк, поскольку на этом никто не специализируется. Я могу расшифровать и прочитать ЭКГ, которую дают мне парамедики, но я ни разу не снимала ее показаний сама. До сегодняшнего дня.