Мэри Шелдон - Ящик Пандоры Страница 2

Я сел на землю рядом с ней, открыл коробку и вытащил куриную ножку.

— Вот, возьми. Мама всегда дает мне столько, что съесть невозможно.

— Спасибо.

Она откусила кусок курицы и улыбнулась мне:

— Правда, здорово.

Я прислонился к горячей стене и смотрел, как она ест. Я так и не сказал ей про ловлю зубатки, но это казалось неважным. Мне было хорошо, как никогда в жизни. И причина, вероятно, заключалась в том, что я полюбил ее в ту самую минуту, когда увидел.

До встречи с Пандорой у меня были такие одинаковые друзья, словно всех нас сделали под копирку. Все мы жили в районе Мескит, в оштукатуренных домах с черепичными крышами и бассейнами, на день рождения покупали друг другу подарки в одном и том же магазине игрушек «У дядюшки Дэна» и ежемесячно стриглись у Рона в торговом центре. Даже наши родители занимались примерно одним и тем же. Среди отцов имелись хозяин лавки, строительный подрядчик, водопроводчик, а матери работали администраторами, медсестрами, учительницами. Мы почти не расставались, болтались вместе по городу или ходили в гости друг к другу, ездили на велосипедах, купались, бегали в кино. По субботам утром играли в футбол, а потом в видеоигры в компьютерном клубе у Шейки. А если намечалось какое-то особое мероприятие, то оно всегда становилось массовым — соберется одна семья в Диснейленд или аквапарк «Рейджинг Уотерс», так за ней в автофургонах потащится вся округа.

У Пандоры Браун была совсем другая жизнь. Во-первых, она жила в Дрим-хоумс. Их построили в пятидесятых годах для семей с низкими доходами, и к тому времени, когда я появился на свет, этот район стал довольно опасным местом. Днем там еще ничего, зато по ночам грабили, вламывались в дома, торговали наркотиками и даже стреляли на ходу из машин. Всем нашим запрещали туда ходить под страхом домашнего ареста.

Однажды, где-то через неделю после начала занятий, Пандора пригласила меня к себе. Я спросил, где она живет, и она ответила, что в Чиа-плейс. Я ушам своим не поверил. Сначала подумал, что есть еще какой-нибудь Чиа-плейс или она неправильно назвала место.

— А что здесь такого? — допытывалась Пандора, но, раз уж она не знала, я, конечно, не собирался ничего ей говорить.

Я чуть не сказал, что не смогу прийти, но потом передумал. Я все устрою так, чтобы мама не узнала, куда я отправился.

После школы мы сели на велосипеды и поехали к Пандоре. Я никогда не видел такого дома, как у нее. У нас в семье принято гордиться своим домом, мы всегда торопились в очередной раз его покрасить, хотя в этом еще не было необходимости, а в наших садиках не росло ни одного сорняка. Дом Пандоры выглядел неухоженным. На крыше кое-где отвалилась черепица, а сквозь асфальт подъездной дорожки проросла трава. Однако Пандора не сказала об этом ни слова, промолчал и я.

Внутри все тоже было каким-то жалким, с оранжевыми пыльными ковриками и ветхой мебелью. Но комната Пандоры показалась мне замечательной. Там повсюду стояли книги — не какие-нибудь истории про братьев-сыщиков Харди и отважную Нэнси Дрю, которыми зачитывались мои сверстники, а настоящие взрослые книги: поэзия и жизнеописания выдающихся людей. На стенах висели плакаты, как и у нас, но не Мадонна и Марки Марк, а разные афиши старых фильмов.

— «Подводное течение»? «Третий человек»? «Рождество в июле»? Да кто о них слышал?

— Я. Я о них слышала. Мне привозит их дядя Джин.

В тот день мы не застали родителей Пандоры — мать повезла мужа к врачу, — и весь дом оказался в нашем распоряжении. Пандора придумала потрясающую игру ужасов, что-то вроде пряток с вампирами, и мы играли в нее почти до пяти часов, когда мне уже надо было возвращаться домой. И, крутя педали велосипеда, я, помнится, подумал, что Чиа-плейс и Дрим-хоумс не так уж и плохи, в конце концов.

Вот так все началось. Весь учебный год я ездил к Пандоре дважды, а то и трижды в неделю после уроков, а уж субботу не пропустил ни разу, и даже иногда удавалось вырваться в воскресенье. Я до сих пор мысленно проделываю этот путь — сначала по Санрайз до Рамон-стрит, потом прямо по Рамон и дальше к аэропорту Палм-Спрингс.

Только в октябре я набрался смелости и рассказал матери, куда езжу. Она ответила, что давно все знает — в таком городе, как Палм-Спрингс, ничего не утаишь. И поскольку я всегда возвращался до заката, она считала, что бояться нечего.

Когда я впервые пригласил Пандору к себе, то немного боялся показывать ей наш дом. Он был таким большим и ухоженным по сравнению с ее собственным, и я беспокоился, что она расстроится. Но Пандора не выглядела огорченной. Она медленно обходила все комнаты, любовалась мамиными безделушками и пребывала в полном восторге.

И еще я боялся, что ее, девочку, не заинтересует ничего, что нравилось мне — компьютеры, комиксы, модели автомобилей, — но ее все восхищало. Больше всего, однако, ей понравилась баскетбольная корзина у нас во дворе.

Весь день мы играли вдвоем. У нее не очень хорошо получалось, а мне ужасно нравилось ее дразнить, поднимая мяч так высоко, что она не могла до него дотянуться.

Пандора не любила проигрывать.

Когда пришло время ужина, мама предложила ей поесть с нами. Вечер получился замечательный, хотя я чуть не убил свою старшую сестру Джанин, которая все время приговаривала:

— Гари и его подружка.

Утешало только, что Пандора не обратила на это внимания.

После ужина Пандора сказала, что поедет домой на велосипеде, но, конечно, мама и слышать об этом не хотела. Мы загрузили велосипед в наш фургон и отвезли ее в Дрим-хоумс.

Когда мы остановились перед ее домом, Пандора замялась.

— Может, зайдете? — спросила она. Было видно, что ей неловко, и я понял, что она не хочет, чтобы моя мама увидела ее дом.

— В другой раз, — быстро ответил я, — мне еще надо закончить работу по физике.

Меня вознаградили благодарной улыбкой.

По дороге домой я спросил у матери:

— Ну, как она тебе?

— Девочка с характером, мне это нравится.

— И на какой же она полке?

У мамы имелись собственные критерии оценки людей.

Она ответила не сразу:

— Не могу понять, на самой верхней или на самой нижней.

Я не могу этого понять до сих пор.

В следующую пятницу я наконец увидел мать Пандоры. В тот день она не пришла в школу, и после уроков мы с несколькими одноклассниками отправились выпить содовой в ресторанчике «У Дэнни».

Когда мы вошли внутрь, я заметил новую официантку. Она выглядела, как персонаж какого-нибудь телешоу — рыжие волосы заплетены в косу, ярко-оранжевая помада, блестящие синие тени на веках, вся увешана цепочками, браслетами, в ушах длинные позвякивающие серьги с золотыми шариками на концах.

— Привет, ребята! — сказала она нам. — Что вам принести?

Джулия Хайт посмотрела на меня, желая убедиться, что я все понял.

— На самом деле, — залепетала она, изображая малое дитя, — мы хотели узнать, как дела у Пандоры. Ее сегодня не было в школе.

— Какие вы молодцы, что беспокоитесь, — ответила официантка. — У нее все нормально, простудилась немного и все.

Джулия с торжествующей улыбкой взглянула на меня, и только тут я сообразил, что эта женщина — мать Пандоры. Я постарался сохранить невозмутимый вид и не выдать ни своего удивления, ни разочарования.

Когда я узнал миссис Браун поближе, она мне очень понравилась, и, поразмыслив, я решил — как здорово, что она отличается от других матерей. Ей было плевать, как выглядит ее дом, она не собиралась вступать в местные женские клубы и даже готовила со странностями — однажды отправила Пандору в школу, положив в коробку с обедом сырую репу. Но она была очень доброй, любила пошутить, и меня в ее доме всегда ждал самый радушный прием.

Отец Пандоры мне тоже нравился, хотя и он был весьма необычным. Отцы всех моих приятелей где-нибудь работали, в конторе или в магазине, но мистер Браун, казалось, никогда ничего не делал. Каждый раз, когда я приходил, он сидел в своей комнатенке, уставившись в телевизор или разгадывая кроссворд.

— Твой отец что, не работает? — спросил я как-то у Пандоры.

— Больше нет. Он был грузчиком в компании «Сирс», но несколько лет назад на него упал холодильник, и с тех пор он нетрудоспособен.

Я не понял толком, что значит «нетрудоспособен», но в этом слове слышалось нечто жуткое. Сам Фрэнк Браун жутким не выглядел, по правде говоря, он вызывал у меня странную печаль, когда часами сидел в своей каморке в полном одиночестве. Пандора сказала, что он обожает играть в парчизи[1], и я каждый раз подбивал его сразиться со мной, когда приходил к ней.

Программа шестого класса давалась Пандоре с большим трудом. При всем своем уме она не могла сосредоточиться на уроках и далеко не всегда делала домашнее задание, поэтому отметки у нее были неважные. Она не пользовалась успехом у одноклассников, никогда не стараясь ни сблизиться, ни подружиться с кем-нибудь из них. Я-то знал, что ей мешала застенчивость, но из-за этого никто, к сожалению, не любил ее.