Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая Страница 21

— Что ж, — заметил наконец он, — пожалуй, это и вправду лучшее, что можно сделать в подобной ситуации.

Белен с облегчением вздохнул.

Водрок стоял чуть в стороне, наблюдая за сценой, но не принимая никакого участия в разговоре. Его по-прежнему мучили угрызения совести. Ведь, в сущности, думал он про себя, все это произошло только по его вине. Не овладей им эта окаянная страсть к игре, они не оказались бы в этом игорном заведении, а стало быть, виконту Тюрло не представилось бы случая мошенничать с ним! И тогда Жаку не пришлось бы драться с ним на дуэли!

Похоже, д’Эснамбюк тем временем принял внезапное решение.

— Президент, вы уже не раз давали мне свидетельства вашей искренней дружбы, — заявил он. — Соблаговолите же ответить: сколько, по вашему мнению, времени еще остается в запасе у Дюпарке? Как вы думаете, стражники уже начали его разыскивать?

Фуке вздрогнул. Слушал ли Белен голос своего сердца, советуя племяннику добровольно сдаться властям? И не настал ли час раскрыть ему его собственный замысел? Вместе с тем из дипломатических соображений он решил сперва лучше прощупать настроение мореплавателя, дабы окончательно увериться в его истинных намерениях.

— Полагаю, — слегка поколебавшись, ответил он, — что о смерти Тюрло не будет известно еще часа два-три. С другой стороны, не подлежит сомнению, что, едва эта весть дойдет до короля, убийцу незамедлительно возьмут под арест. Скорей всего, его величеству будет угодно использовать этот случай в назидание другим. Он не потерпит, чтобы два дворянина столь знатных фамилий, как Дюпарке и Тюрло, столь дерзко нарушали его повеления…

Белен, в свою очередь, тоже долго о чем-то размышлял, потом заявил:

— Думается, если мы с вами вместе отправимся к Ришелье, а Жак тем временем сдастся добровольно, то у нас будет немало шансов уберечь моего злополучного племянника от чересчур тяжкой кары…

— Чересчур тяжкой кары!.. — словно эхо повторил президент.

Во все время этой беседы Жак стоял не шелохнувшись. Он так и остался подле дядюшкиного стола и, прислушиваясь к разговору, скользил взглядом по разбросанным на столе бумагам дядюшки.

Ведь, в сущности, советуя ему добровольно сдаться, Белен и Фуке не слишком-то дорого ценят его жизнь! А в чем он может себя упрекнуть? Что подумали бы о нем, откажись он от поединка с Тюрло? Да, наверное, после такого бесчестья даже сам король никогда бы не снизошел до того, чтобы осчастливить его своим высочайшим доверием!

Потом его мысли унеслись к Мари — Мари, которой он назначил нынче же вечером свидание в игорном доме и которая будет готова бежать с ним, как он просил ее об этом. С одной стороны, любовь и свобода, если он скроется; с другой — тюрьма, а возможно, и смерть.

Впрочем, в тот самый момент, когда Фуке повторял слова «чересчур тяжкой кары», в разговор внезапно вступил Водрок.

— Не забывайте, господа, — заметил он, — что брат мой рискует своей головой! Не слишком ли дешево вы цените его жизнь, советуя ему добровольно сдаться властям? И не слишком ли переоцениваете ваше влияние при дворе, утверждая, будто вам удастся его спасти?

Фуке сразу нахмурился.

— Сударь, — резко проговорил он, — я не потерплю, чтобы вы разговаривали со мной в подобном тоне!

Тут Дюпарке не выдержал и стукнул кулаком по столу.

— А между тем, — громко воскликнул он, — мой брат совершенно прав! Он один прав против вас двоих! Да что же это, в самом деле?! Я победил в честном поединке, я всадил на шесть дюймов шпагу в глотку человеку, на чьей совести смерть трех-четырех молодых людей, коих он и мизинца не стоил! Я избавил общество от вора и мошенника и теперь же должен раскаяться и покорно подставить шею палачу? Но я еще молод, черт побери, и в мире есть много вещей, которые мне хотелось бы сделать прежде, чем я соглашусь умереть! Да! Водрок прав! Я намерен бежать…

— Вы с ума сошли! — вскричал Фуке.

— Нет, я вовсе не сумасшедший. Я был бы сумасшедшим, если бы послушался ваших советов, ибо только полоумный может согласиться добровольно пойти на смерть без всяких резонов и будучи совершенно невиновен. Впрочем, совесть моя чиста, господа. А когда моя совесть чиста, не в моих привычках просить снисхождения. Я ни от кого не жду никаких милостей…

Белен не отрывал глаз от племянника, он видел, как исказилось его лицо. Насколько всего лишь час назад был он мрачен и угрюм, настолько же теперь излучал какую-то несокрушимую силу. Глаза ярко сверкали, исчезли без следа, разгладились еще недавно перерезавшие лоб глубокие морщины — в общем, весь он теперь светился пылким молодым задором.

Старый мореплаватель невольно растрогался. И, удивленный этой внезапной метаморфозой, почувствовал, что улыбается.

— Ну, будет вам, — проворчал Франсуа Фуке, однако в голосе его уже не хватало уверенности. — Вы ошибаетесь, Дюпарке. За вами пошлют погоню. И что вы тогда будете делать? Да пусть бы вам и удалось выбраться за границу, все равно вы станете изгнанником… А знаете ли вы, каково это, когда вам заказано возвратиться на родину?..

— Что ж, коли родина более не нуждается в моих услугах, придется послужить ей где-нибудь на чужой земле!

Президент покачал головой, подошел поближе к Жаку и вкрадчиво проговорил:

— А теперь припомните-ка хорошенько, друг мой, и вы не сможете не признать, что именно это-то я вам и предлагал. С той лишь разницей, что Мартиника хоть и далека от нас, но все же остается французскою землею! Прошу вас, верьте мне, послушайтесь меня! И увидите, мы с вашим дядюшкой сделаем все, чтобы выручить вас из беды… Но послушайтесь же нас, черт побери! Помогите и вы нам…

— Послушаться вас, помочь вам! Иными словами, пойти и сдаться в руки полиции… А если король окажется непреклонен, то вам, президент, вместе с моим дорогим дядюшкой, не останется ничего другого, кроме как оплакивать мою горькую участь и, возможно, даже пожалеть, что вы не удосужились отговорить меня от этого решения.

Стремительным жестом Жак схватил свой плащ и, взмахнув им, набросил на плечи. Фуке понял, что ему ни за что не удастся переубедить этого упрямца.

— Прощайте, господа! — проговорил Жак.

Вместо того чтобы направиться прямо к двери, он подошел к Водроку. Склонился над ним, будто намереваясь обнять на прощание, и украдкой прошептал на ухо:

— Я отправляюсь домой… Мне еще надо кое-что подготовить к отъезду… Мне нужны деньги… Пойду к меняле. Я возьму вашу лошадь. Возвращайтесь на Арбрисельскую улицу как можно скорее…

Затем снова повернулся, чтобы попрощаться с дядюшкой и президентом, которые так ничего и не расслышали. После чего растворил дверь, с силой захлопнул ее за собою и исчез.

Все трое услышали топот сапог по лестнице, удалявшихся с невероятной быстротою.

— Черт побери! — выругался Водрок. — Я вполне одобряю решение брата! Он прав! Уверен, Господь сегодня на его стороне, и надеюсь, все будет так, как он хочет!

— Замолчите! — вне себя от гнева воскликнул Белен. — Помолчите, сударь! Вам должно быть стыдно за свои слова. Нельзя рассчитывать на помощь Господа, коли вы ослушались своего короля! И ведь, в сущности, это ваша вина, что он принял это глупое решение! Его станут разыскивать, пошлют вслед погоню. И если он не успеет вовремя скрыться, непременно поймают, а уж тогда-то его ждет смертный приговор без всякой надежды на помилование. Ему уже не будет никакого прощения! И мы ничего не сможем для него сделать!

Фуке нервно заходил по комнате.

— Да полноте! — проговорил он. — У него еще есть два-три часа, а он прекрасный наездник. Для человека его закваски этого вполне достаточно, чтобы скрыться от полиции!

Д’Эснамбюк бросил на него разгневанный взгляд, который, судя по всему, нимало не обескуражил президента, ибо он еще уверенней продолжил:

— Конечно, вы, Белен, вольны думать как угодно. Что же касается меня, я не могу, подобно вам, целиком осуждать поступок Дюпарке. У вашего племянника впереди достаточно времени, чтобы искупить свою вину, а возможно, кто знает, в один прекрасный день даже заслужить благосклонность короля…

— Не будем больше об этом! — сухо заметил мореплаватель.

В глубине души он был вполне согласен с Фуке. Более того, ему даже приятно было слышать из уст президента подобные речи. Однако он не хотел терять лица, и к тому же, при всем восхищении, какое питал он к молодому родственнику, тот не повиновался его воле, а этого он не мог легко простить, тем более в присутствии посторонних.

— Что случилось, то случилось, — снова заговорил Белен. — Какой смысл теперь об этом толковать. Жребий брошен, и нам с вами остается только уповать на волю Божью и молиться, чтобы ему сопутствовала удача!

— Прошу прощения, сударь! — воскликнул Фуке. — Вы, конечно, можете молиться Богу сколько вам угодно, но полагаю, в наших с вами силах предпринять и кое-что еще! Извольте-ка одеться, д’Эснамбюк! Мы едем в Лувр. Если уж он и решил бежать, это вовсе не причина, чтобы нам с вами не сделать все, что в наших силах, для его спасения.