Мегги Леффлер - Диагноз: Любовь Страница 22

— Так ты… уволилась? — спросила я, ощущая нечто очень близкое к панике. Одно дело, если ей действительно нужен перерыв в отношениях с моим братом. Но если Алисия уволилась с работы, она вряд ли оставит меня в покое.

— Просто взяла годичный отпуск, — объяснила Алисия. — Мой начальник все понял. Он сказал, что у всех хороших репортеров бывают такие срывы.

Мы зашли в маленькую забегаловку, где мелом на доске было написано, что здесь подаются обеды, а по понедельникам проводится вечер караоке. Я радовалась смене обстановки. Возможно, Алисия хоть пять минут помолчит, пока мы сделаем заказ.

— Американки в городе! — на весь паб провозгласил бармен. Потолочные балки нависали так низко, что казалось, будто мы попали в гостиную к хоббиту.

Но ведь бармен еще не слышал нашего акцента, мелькнуло у меня в голове. Почему он оповестил весь паб о прибытии американок? Как он узнал? По «найковским» кроссовкам? По моим тонким квадратным очкам? По джинсам? Алисия с ног до головы была затянута в дорогой деним — о его стоимости можно было судить по кожаному лейблу у пояса: «Джекси Джинс». Костюмы Джекси шли по триста долларов за пару, но для Алисии, я думаю, она сделала скидку.

Бармен незамедлительно подошел к столику, который мы выбрали, а несколько посетителей у стойки стали откровенно глазеть на нас.

Даже оказавшись рядом с нами, бармен не стал говорить тише.

— Из Нью-Йорка, верно?

— Я — да. — Алисия села ровнее и ослепительно улыбнулась. — Нью-Йорк — самый лучший в мире город.

А что случилось с детоубийцами и стоматологами-гигиенистами? Разве они существуют только в Питтсбурге?

— Добро пожаловать в Винчестер, — ответил бармен. — Где вы решили остановиться?

— В отеле «Ройял», — сообщила Алисия.

— В Королевском госпитале округа Гемпшир, — уныло произнесла я.

— О! Так вы медсестры? — удивился бармен.

— Холли — доктор, — сказала Алисия.

— Доктор — это великолепно! — Мужчина молитвенно сложил руки. — Готовы спеть нам сегодня вечером?

Мы замерли в растерянности. Алисия неуверенно засмеялась.

— Думаю, нет.

Я присоединилась:

— Нет-нет-нет. — И для убедительности помотала головой.

— Да ладно вам! — настаивал бармен, исполняя что-то вроде твиста Чабби Чекера. — Как насчет «Девчонки хотят развеяться»? Все любят Синди Лопер!

— Мы просто хотим поесть, — сказала я, поглаживая свой многострадальный живот.

— А как насчет «Мы — семья»? А? Маленькая медсестричка решила сдать свою крепость этим вечером? — Мужчина энергично зашевелил бровями.

— Послушайте, дайте нам лучше посмотреть меню, — с неожиданной неприязнью заявила Алисия. — Можете нам его принести?

Бармен перестал кривляться и вскинул указательные пальцы на манер пистолетов, из которых собрался стрелять по-ковбойски в светильники над стойкой. В этот же момент парень со сломанной ногой, который сидел там, распластался на стойке и низко пригнул голову. Я поняла, что смысл этой пантомимы — удостовериться, что нам хорошо видно доску с меловыми пометками — сегодняшнее меню, которое до этого закрывала голова «расстрелянного» парня.

— Прекрасно, — сказала Алисия, идеально сымитировав чопорное английское произношение. — Давай посмотрим, что заказать.

Когда мы сделали заказ и официант в лице все того же бармена отошел на достаточное расстояние, где нас не было слышно, Алисия заговорила первой:

— Эта провокация была явно не по адресу.

Она сделала ударение на слове «провокация», намекая, что воспользовалась эвфемизмом, — так говорят, заменяя слово «жопа».

— Ну, он не хотел нас обидеть.

— А что с этим парнем? — спросила она, имея в виду посетителя у стойки, у которого нога была полностью в гипсе. — Как ты думаешь, что с ним случилось?

— Я слышала, как он говорил, что закинул ногу на ногу во время посадки самолета.

Алисия громко рассмеялась. Парень у стойки посмотрел на нас поверх своего бокала, и по его взгляду было понятно, что он не против присоединиться к веселью.

— Заказать нам с тобой по пиву? — спросила Алисия.

— О нет. Не самая лучшая идея, — ответила я. — Мне завтра на работу.

— Я же не сказала, что мы собираемся напиться.

— Я просто не в настроении для пива.

Алисия моргнула.

— Так ты не хочешь попробовать «Басс»[12]?

— Да… Нет… Да, правильно. Нет, я не хочу его пробовать.

— Вау! — воскликнула Алисия и встала из-за столика, чтобы заказать себе эля.

Я внезапно поняла, что вовсе не против выпить знаменитого «Басса», но не хотела менять свое решение сразу после того, как отказалась от выпивки. Если Алисия почувствует, что мне комфортно в ее обществе, она останется здесь надолго.

— Ну ладно! — крикнула я ей вслед. — Но только один бокал.

Алисия нахмурилась, словно не доверяла тому, что услышала, потом кивнула и сделала заказ. Я смотрела, как бармен наполняет две большие кружки янтарным элем.

Алисия стояла возле стойки, уперев одну руку в бедро, и разговаривала с мужчиной, нога которого была в гипсе. Он рассказывал о своей последней поездке в Нью-Йорк. Поскольку бар был маленьким, все прекрасно слышали, с какими чудесными людьми он познакомился и насколько неправильно устоявшееся мнение о жалких обитателях Нью-Йорка.

— Эй, не стоит так… Некоторые из этих слухов правдивы, — великодушно позволила Алисия, пробуя пиво.

К счастью, она не пригласила своего нового знакомого за наш столик, когда спустя десять минут вернулась ко мне с пивом.

— Я, собственно, хотела спросить, — сказала Алисия, передавая мне кружку и усаживаясь на свое место. — Что ты тут делаешь?

Я засмеялась в первый раз за весь суматошный день. Я чувствовала себя прекрасно, торнадо моей жизни рассыпался на отдельные пузырьки.

— Забавно, я как раз собиралась задать этот вопрос тебе.

— Ты действительно уволилась с должности преподавателя?

— Как я могла уволиться, если никогда не занимала эту должность? — спросила я.

— Бен сказал, что у тебя депрессия по поводу работы в больнице, — голосом телеведущей продолжила Алисия. Я почти видела микрофон у своего лица, когда она добавила: — С чем это связано?

— Все болеют и умирают. Или собираются умереть.

— А ты ждала чего-то иного?

— Я об этом никогда не думала, — ответила я. Когда десятилетняя девочка решает стать врачом, она не думает о том, что придется когда-нибудь сломать ребра пожилому человеку, делая ему массаж сердца, или о тайной надежде, что сердце при этом не возобновит работу. Поскольку тот, кто выжил после остановки сердца в больнице, почти не имеет шансов выздороветь, ибо остановка сердца — лишь начало перетягивания каната между болью и смертью.

— Может, ты просто хотела быть похожей на родителей, — предположила Алисия.

— В смысле? — спросила я.

— Бен говорил, что твоего отца невозможно было застать дома. Он постоянно принимал пациентов.

— Мама была дома, — возразила я.

— Ага. Конечно. Как же, — фыркнула Алисия.

— Что ты имеешь в виду? — Я напряглась.

— Твоя мать уехала! — Алисия заявила это таким тоном, словно имела право обвинять в чем-то мою семью, хотя ее собственная мать — сумасшедшая. — Она ушла от вас и от своей жизни, чтобы стать врачом.

— Ее не было меньше года. И она вернулась, — ответила я.

— Ты просто хочешь оправдать ее.

— Я хочу быть похожей на нее, — сказала я. — Я хочу быть человеком, который любит свою работу, кто чувствует свое призвание.

Мое детство прошло с осознанием того, что медицина — это нечто прекрасное. К тому же я очень любила и уважала маму и отца. Разве это ненормально? Они знали практически все на свете. Они даже разговаривали на своем собственном, особом языке: голод назывался «гипогликемией», жажда — «обезвоживанием», а просмотр телевизионных программ был «выравниванием электроэнцефалограммы». Я тогда думала, что мои родители не только помогают людям, но своей заботой о других еще и защищают нас от всего неожиданного, неприятного и непоправимого.

Что бы подумала обо мне мама, если бы узнала, как противоречиво я сейчас отношусь к медицине? И что бы я тогда подумала о маме, если бы знала, как противоречиво она относилась ко мне?

— Эй! — Алисия помахала рукой перед моим лицом. — Я задала тебе вопрос.

— Извини. — Я сделала глоток пива, и в голове мелькнула мысль: «Не желает заставлять почтенную публику скучать в ожидании ответа». — Что ты хотела?

— Если тебе так противно быть врачом, зачем ты занялась в Англии все той же профессией?

«Потому что я больше ничего не умею», — подумала я, но отвечать, конечно же, не стала. Я не могу откровенничать с женщиной, которая стоит перед телекамерой возле пылающего дома, держит микрофон и спрашивает несчастных хозяев, закутанных в чужие одеяла, как они себя чувствуют в связи с трагическим событием. Я не могу открывать свою душу женщине, на которую, по ее же словам, не особо подействовала смерть дяди, а вот слова моего брата о разнице между апельсином и клементином, бесспорно, задели. Зачем Алисии знать, кто я такая на самом деле, если она и в себе не может разобраться?