Деннис Робинс - Невеста рока. Книга вторая Страница 37

Когда Шарлотта подошла к широкой мраморной террасе дома, она на секунду остановилась, чтобы еще раз полюбоваться видом, который никогда не надоедал ей. В это время года лужайки напоминали собой изумрудного цвета бархат. Все деревья покрылись набухавшими почками. Буковые деревья уже нежно зазеленели, им еще предстояло стать темно-коричневыми. По обеим сторонам террасы возвышались два тюльпановых дерева, которыми так восхищалась леди Чейс.

Все четыре года Шарлотта жила с мистером и миссис Форбс, смотрителями замка. Она никогда не общалась с гостями, навещавшими хозяев Клуни. И лишь изредка вспоминала свою старую жизнь и дядю Альберта, который очень быстро воссоединился со своей сестрой на небесах. Однажды он сильно напился в «Трех колоколах», шатаясь, вышел на проезжую часть и случайно угодил под колеса проезжающего кеба. Так у Шарлотты не осталось ни одного родственника в этом мире.

С тех пор как тетушка Джем отдала Богу душу, жизнь Шарлотты сильно переменилась. Леди Чейс, понимая всю плачевность состояния дел в убогом домике в Пимлико, сразу же договорилась с дядей Альбертом, что увезет его племянницу в Клуни.

— Мне бы хотелось дать девочке необходимое образование. Она очаровательная, красивая малютка и очень понравилась мне, — сказала ее светлость. И мистер Дарнли, совершенно не представлявший, что делать с бедным ребенком, оставшимся на его попечении, с благодарностью препоручил Шарлотту заботам благородной леди.

Джозеф и Нан Форбз, смотритель и его супруга, были необразованные, но очень достойные и уважаемые люди, не имевшие собственных детей. Они только обрадовались возможности удочерить протеже ее светлости, находя Шарлотту очень покладистой и привлекательной. Скоро их сердца были окончательно покорены ее красотой и обаянием.

В последующие годы Шарлотта постепенно росла, крепла, становилась все изящнее. Она обожала деревню и очень быстро запомнила названия всех птиц, цветов и деревьев. С огромным наслаждением занималась она с миледи различными предметами, часто сидя у ног своей благодетельницы. Ее светлость порой говорила ей:

— Я с огромной радостью учу тебя, малышка, ибо ты впитываешь знания, как солнце — росу.

Однако ее светлость не намеревалась вводить Шарлотту в milieu[18], предназначенный не для нее. И Шарлотта делилась простыми радостями со своими приемными родителями. Приезжавшие в Клуни гости редко видели молодую красивую девушку. Вивиан почти никогда не бывал в замке. Закончив Итон, он поступил в Оксфорд.

Когда же Шарлотта виделась с ним — что случалось крайне редко, — она по-прежнему смотрела на него, как на принца из волшебной сказки. Он повзрослел, возмужал, стал более общительным и всегда знал, чем занять свой досуг. Во время каникул Клуни заполоняли его друзья, которых он часто приглашал в замок. Однако изредка он удостаивал своим вниманием красивую девушку, которой покровительствовала его мать. Тогда он заходил в домик смотрителя и беседовал с ней. В эти редкие минуты Шарлотта зачарованно слушала, как он похвалялся своими победами и различными озорными выходками, причем делая это только для того, чтобы увидеть, как кровь приливает к ее щекам и она восклицает: «О милорд!»

Он всячески поддразнивал и шокировал ее, однако, в свою очередь, любовался ее внешностью. Как-то раз он небрежно заметил, что она стала «чертовски привлекательной». Это ее испугало. Однако она не понимала, почему Форбзы, слушая ее восторженные отзывы о золотоволосом молодом джентльмене, многозначительно переглядывались, а потом опускали глаза. Она замечала, что они недолюбливают его светлость. Однажды миссис Форбз сказала:

— Не верь тому, что говорит тебе этот молодой человек, дитя мое. Ее светлость — ангел, а вот в молодом милорде поселился дьявол.

В ответ Шарлотта лишь весело рассмеялась. Она считала, что мир и все существующее в нем — замечательны и прекрасны. Она не видела какого-нибудь настоящего порока и опасности в Вивиане. В ее золотистых глазах светилась сама невинность. И как только он уезжал в Оксфорд, Клуни казался ей опустевшим и грустным.

Когда его светлость пребывал в Клуни и ей доводилось наблюдать, как он вместе со своими приятелями верхом выезжает из ворот, она завидовала красивым и роскошно одетым молодым леди, ехавшим рядом с ним и называвшим его Вивиан! Ей страстно хотелось когда-нибудь появиться на прекрасном балу или званом вечере, которые в дни каникул все время давались в замке, и разделить его жизнь, его радости. Однако подобные мысли она держала при себе, в глубине души.

В тот день, когда Шарлотта поднималась по мраморным ступеням террасы, радуясь свежераспустившимся бутонам цветов, растущих в огромных клумбах-вазах, она случайно столкнулась с Вивианом. Он был одет небрежно и наспех, в легком бархатном камзоле и пестром галстуке. Ее сердце невольно подскочило от волнения, и ей подумалось, что он, как всегда, похож на молодого бога. Ее неопытный глаз не замечал темных кругов у него под глазами, устало опущенных кончиков рта, сжатых в напряжении изящных пальцев, что явно свидетельствовало о расстроенных нервах его светлости.

Ведь он вел порочную, развратную жизнь, полную кутежей и безобразий, о чем его святая мать совершенно не догадывалась. Он по-прежнему умудрялся обманывать ее, как и своего оксфордского наставника. В последнюю сессию его чуть не исключили, и он избежал этого лишь благодаря тому, что старший инспектор когда-то был знаком с его отцом и горячо любил и уважал его. Почтенный господин к тому же пожалел овдовевшую леди Чейс. Однако сделал молодому человеку последнее строгое предупреждение.

Какое-то время Вивиан вел себя тише воды, ниже травы. Однако в душе он был великим негодяем и обманщиком и не мог долго воздерживаться от низменных поступков. Он не собирался прилежно учиться или поубавить свой пыл и отказаться от грязных привычек, ибо его давно привлекали только вино и женщины.

Сегодня он чувствовал «чертовскую усталость». Он вознамерился через лес направиться к дому некоей дамы, о которой леди Чейс даже слыхом не слышала. Это была разведенная женщина по имени Рома Грешем. Когда-то миссис Грешем слыла уважаемым членом лондонского общества. После развода она свернула на такой жизненный путь, от которого чистые и непорочные женщины, вроде Элеоноры Чейс, приходили в ужас. Человек, ради которого миссис Грешем рассталась с добродетелью, умер прежде, чем она успела выйти за него замуж. В тридцать лет она была по-прежнему красива и жизнерадостна. Любовник завещал ей достаточное количество денег, и она могла вести тот образ жизни, который ей нравился. Одновременно чувственная и корыстолюбивая, она постоянно меняла любовников. Последний из них, некий распутный баронет, снял для нее, а также для себя дом — деревенская местность была превосходным «прикрытием» для удовлетворения его низменных желаний. Миссис Грешем устраивала дикие оргии с карточной игрой, вином и танцами для своих и его приятелей. И им очень нравился Вивиан, который проводил в их доме больше времени, чем у себя.

Заметив Шарлотту, он отбросил сигарку. Каждый раз, возвращаясь из Оксфорда, он все больше поражался ее быстро расцветающей красоте. Испорченный пошлыми женщинами, с которыми встречался, он в конце концов устал от размалеванных физиономий приятельниц миссис Грешем, а также от легкомысленных высокородных леди из его собственного круга. И Шарлотта Гофф все больше и больше интриговала его. Как он часто говорил себе, в ней было «je ne sais quo»[19], что очаровывало его. Она одновременно сочетала в себе наивного ребенка и образованную умную девушку, воспитанную его матерью. Солнечные лучи касались ее бронзовых волос, превращая их в чистое золото. Двигалась она с не осознанной ею самой дивной грацией. Ее светло-синее платье было домотканым, без каких-либо украшений, однако Вивиан, будучи сибаритом и донжуаном, сейчас видел в ней нимфу из древнегреческой классики, которую ему приходилось зубрить в Оксфорде — к его огромному неудовольствию и скуке. Однако, глядя на Шарлотту, он испытывал что угодно, кроме скуки. Остановившись, он отвесил низкий поклон, как подобает при встрече со знатной дамой.

Затем процитировал:

И земля лежит в объятиях дня,И луна целует гладь морскую,Но скучны их ласки для меня,Если губ твоих я не целую![20]

Шарлотта с порозовевшими щеками и учащенно бьющимся сердцем заставила себя засмеяться.

— Ваша светлость не должна бы говорить мне подобные вещи, — с робкой улыбкой проговорила она.

Вивиан небрежно усмехнулся.

— Дитя мое, ведь не я же сочинил эти романтические строки, а Перси Биши Шелли.