Джудит Крэнц - Слава, любовь и скандалы Страница 39

Маги замялась. Манекенщицы никогда не общались с клиентками вне Дома моды. Их разделяла социальная пропасть, которую признавали обе стороны.

— Не будьте такой консервативной! Я знаю, о чем вы думаете. Это слишком глупо, чтобы даже говорить об этом. Сейчас многие женщины работают. Это не значит, что вам запрещено веселиться.

— Я с удовольствием приду, — серьезно ответила Маги.

Она решила, что просто обязана дать себе поблажку. Последние полтора года были временем суровой дисциплины и тяжелого труда. Больше десяти часов в день она демонстрировала наряды для клиенток Альберто Бьянки, и ей очень редко удавалось отдохнуть дольше десяти минут.

Но именно работа позволяла ей не думать о прошлом и засыпать, едва голова коснется подушки. Лишь изредка сны о Перри будили ее среди ночи, и она тихо плакала. Сны о Мистрале приходили чаще, заставляя ее скрежетать зубами от ярости. Почему ей до сих пор снится мужчина, которого она ненавидит? Маги в гневе задавала себе этот вопрос, пытаясь не думать об оргазме, разбудившем ее. После таких снов она с радостью мчалась на работу, потому что там у нее не оставалось времени для размышлений.

Теперь Маги стала ведущей манекенщицей в Доме моды Бьянки, и остальные девушки смотрели на нее снизу вверх. Даже Патрисии Фолкленд пришлось признать, пусть и про себя, что никто не мог так показать и продать платье, как эта рыжеволосая француженка. В редкие свободные моменты, когда манекенщицы собирались в комнате для переодеваний, девушки часто спрашивали у Маги совета, и она мгновенно одобряла или отвергала все, начиная от новой прически до оттенка чулок. Как-то так выходило, что именно Маги всегда успокаивала или мирила других манекенщиц, выслушивала отчеты о романах и предлагала какие-то решения, продиктованные либо собственным горьким опытом, либо воспоминаниями о том, что ей внушала Пола. Она даже отчитывала тех, кто прибавлял в весе, подсказывала, как лучше подкрасить глаза или губы.

Показы мод в благотворительных целях устраивались в Нью-Йорке очень часто, и Дом моды Бьянки всегда приглашали принять в них участие. И вскоре Маги стали просить о помощи организаторы подобных показов. Она отлично справлялась с манекенщицами, в роли которых в таких случаях выступали нервничавшие с непривычки, неловкие светские дамы, ни разу не ступавшие на подиум.

Благодаря этой дополнительной нагрузке заработок Маги поднялся до пятидесяти долларов в неделю. Правда, ей пришлось взять немного из отложенной заветной суммы, когда она обставляла небольшую квартирку на Шестьдесят третьей улице, которую сняла для своей маленькой семьи.

И все же заработка Маги едва хватало на то, чтобы прокормить Тедди и няню Баттерфилд. Ее собственные расходы свелись к минимуму. Парижские наряды пока оставались модными, так как это были авангардные модели от самых известных кутюрье, и американцам они казались совсем свежими… Да это и не имело большого значения, говорила себе Маги, потому что ей не представлялось случая по-настоящему одеться для выхода.

Когда Маги только начала работать у Бьянки, другие манекенщицы часто приглашали ее в кабачки, где спиртные напитки продавали из-под полы, или в ночные клубы, где всегда оказывалось достаточно молодых мужчин, желающих с ней познакомиться. Но, побывав там несколько раз, Маги стала отказываться от подобных приглашений, и вскоре их поток иссяк. В письмах к Поле она даже не намекнула, что предпочла одиночество. Ее дорогая наставница наверняка не одобрила бы подобный выбор. Но как только рабочий день заканчивался, Маги бежала домой, чтобы поужинать вместе с Тедди и дать отдых усталым ногам.

И теперь, собираясь на вечеринку к Лалли Лонгбридж, Маги понимала: ей просто необходимо повеселиться как следует. Джаз потерял былую популярность, его убила депрессия, но Маги так хотелось снова услышать звук саксофона, томный перезвон гитары. Напевая мелодию, модную лет шесть назад, Маги одевалась и думала о том, что майским вечером даже Нью-Йорк, безжалостный, суровый город из бетона и стекла, может стать волшебным и полным обещаний.

Список гостей был готов, приглашения отпечатаны, но Лалли понадобилось не меньше часа, чтобы составить команды для салонной игры «мусорщик идет на охоту». Не имело никакого смысла объединять похожих людей и тех, кто уже давно знал друг друга. Эта игра становилась смешной только в том случае, если от души веселились сами члены команд.

Лалли решила, что Маги Люнель настолько умна, что ее необходимо включить в одну команду вместе с Гаей Барнс, в чьей очаровательной белокурой головке не нашлось бы ни одной здравой мысли. Гая была самой известной моделью до того, как вышла замуж за Генри Оливера Барнса, который был старше жены на тридцать пять лет. Лалли, всегда проявлявшая интерес к другим людям, поняла, что Гая завоевала светское общество Нью-Йорка благодаря двум особенностям своего характера. Во-первых, очаровательная блондинка выглядела необыкновенно декоративной, а во-вторых, она никогда не понимала рискованных шуточек, которые отпускали в ее адрес мужчины. Справедливости ради стоит заметить, что на эти шуточки их провоцировала сама Гая.

И каких мужчин добавить к таким женщинам? Лалли задумалась и прикусила кончик пальца. Может быть, Джерри Холта? Его колонку в «Уорлд» читал весь город, он человек умный, хотя и с сомнительной репутацией. Что ж, так ему и надо. И к этой троице стоит присоединить Джейсона Дарси, которого все звали исключительно по фамилии.

Можно себе представить, насколько оскорбленным будет выглядеть этот известный вундеркинд издательского бизнеса двадцати девяти лет от роду, когда узнает, что ему предстоит играть вместе с бывшей моделью, манекенщицей из Дома моды и журналистом-гомосексуалистом. Такая команда наверняка доставит самой Лалли массу приятных минут. На каждой вечеринке она создавала по меньшей мере одну группу из таких совершенно не подходящих друг другу людей, и это была только ее игра, и наслаждалась ею только она, Лалли Лонгбридж, хозяйка дома.

Несколько часов спустя, после ужина, десять команд собрались в украшенной белоснежными тюльпанами гостиной Лалли, где царили модные металл и стекло, создававшие атмосферу стерильности. Все ворчали и стонали, читая списки, которые она им раздала.

Одна дебютантка этого сезона, и только красавица.

Одна туфля мисс Этель Берримор.

Одна собака, непременно белая.

Одна программка, подписанная непременно Аделью и Фредом Астером.

Одна скатерть из ресторана «Колони».

Один английский дворецкий, и никаких подделок.

Один только что изданный экземпляр романа Хемингуэя «Прощай, оружие».

Одна желтая перчатка.

Одна каска нью-йоркского полицейского.

Одна куртка официанта из кабачка «У Джека и Чарли».

— Это просто жестоко! — воскликнула Гая Барнс. — Мы никогда не выиграем.

— А сколько у нас времени? — спросила Маги.

— Два часа, — объяснил Джерри Холт. Побеждает та команда, которая принесет больше всего вещей из списка до истечения указанного времени.

— Меня только что осенило! — объявила Гая Барнс. — Ведь в правилах не сказано, что мы не можем разделиться. Зачем нам всем вчетвером идти за одной и той же вещью? Мы с Джерри можем начать искать первые пять вещей, а вы двое попробуйте найти остальные. Как вам мое предложение?

— Я знаю только, что желтая перчатка непременно у меня найдется, — сказала Маги. Ее удивляло то, что эта молодая женщина затеяла такую возню, чтобы остаться наедине с гомосексуалистом.

— Решайте как хотите, — согласился Дарси, — но пора действовать. Мы и так уже потеряли пять минут.

Когда они вышли на Парк-авеню, Дарси помог Маги сесть в длинный лимузин.

— Восточная Пятьдесят вторая улица, дом двадцать два, — приказал он шоферу. — Я подозревал, что Лалли устроит еще одну игру «мусорщик идет на охоту», поэтому я попросил шофера подождать, — объяснил он Маги.

Огромный темно-синий «Паккард», который подошел бы и самому Моргану, был только одним из признаков, которыми Джейсон Дарси отличался от своих ровесников. Единственный сын владельца страховой компании, он стал лучшим среди однокурсников в Гарварде, который он окончил в восемнадцать лет. Позже он одолжил деньги у своего отца, чтобы открыть три новых журнала, каждый из которых быстро завоевал популярность и принес огромную прибыль.

Деньги вернулись к Дарси с процентами, и он жил на широкую ногу, словно паша. Он успел покрутить романы с большинством хорошеньких женщин Нью-Йорка, не разделяя сословий и отличаясь одной оригинальной чертой: со светскими дамами он обращался как с хористками, а с хористками как со светскими дамами. И как ни странно, это всех устраивало. Ни одной из его «пассий» не удалось выйти за него замуж, и растущее племя брошенных им любовниц утешалось громогласными заявлениями, будто Дарси женат на своей работе.