Бадри Хаметдин - Счастье Феридэ Страница 44

Пансион, 8 ноября

Несколько пасмурных дней… Хоть погода и соответствовала моему настроению, но перенести их мне оказалось тяжело. Все время шел проливной дождь. На улицу я не выходила. Доктор Штольц при каждом своем визите находил меня скучающей у окна. Он пытался подбодрить, говоря какие-то комплименты в мой адрес, но это получалось у него как-то неуклюже и настолько холодно, что меня начинал бить озноб.

Сегодня выглянуло солнце. Мне оно показалось необычным. Пожалуй, слишком приветливым. Я вспомнила о Кямране и своих приключениях с Ихсаном. Если раньше эти воспоминания согревали меня, то теперь от них лишь защемило сердце…

Профессор Штольц появился как обычно, ровно в девять часов.

— Какие ощущения на этот раз? — задал он свой традиционный вопрос, присев на кровать.

— Постоянная головная боль, — традиционно призналась я, — временами отпускает, но ненадолго.

— Это последствия пережитого шока. Я даю вам успокаивающие. Они должны помочь… Как сон?

— Тревожный.

— Какие ощущения после приема моего препарата?

— Сжимает виски, провалы памяти.

— Попробуем немного изменить состав. Я думаю, это ликвидирует побочные эффекты.

Штольц почесал лысину и перешел на свою обязательную анкету. Обычно она выглядела так: он задавал вопросы, а я отвечала «да» или «нет».

Несмотря на то что мои ответы оказались такими же, как и вчера, профессор остался доволен. Он даже позволил себе улыбнуться.

Закончив осмотр, доктор насыпал в стакан порошок, спрятал свои принадлежности, но вместо сухого: «встретимся через шесть часов» вдруг как можно мягче спросил:

— Как думаете жить дальше?

Этот вопрос меня немного удивил.

— Ожидаю, что когда-нибудь, идя ко мне, вы перепутаете свой препарат с цианистым калием.

Штольц почесал мочку уха.

— Не нравится мне ваше настроение, — протянул он. — Слишком уж мрачное. Беря вас на испытание, я рассчитывал на сильного духом человека, которого не могут сломить никакие трудности. И что я вижу?

Заметив, что я не собираюсь отвечать на его вопрос, доктор ответил сам:

— Я вижу слабую, опустившуюся женщину, которая сама, своими руками, хочет загнать себя в могилу. Вы думаете, Штольцу нужен ваш труп? Нет. Ваш труп никому не нужен! Уж поверьте…

Смотря сквозь доктора, я спокойно спросила:

— Разве я плохо отвечаю на ваши вопросы?

— Нет, вы отвечаете хорошо. — Голос Штольца стал эмоциональнее. — Да разве в этом дело?

— А в чем же?

— Дело в том, что вы мне в какой-то мере напоминаете собаку на сене.

— На чем? — переспросила я.

Доктор, не обратив внимания на мой вопрос, вскочил с кровати и пустился в объяснения:

— Вы не только сами жить не хотите, но и мешаете проведению эксперимента. Вы же умная женщина, подумайте об этом… Я считал, что смогу найти в вас единомышленника, даже соратника, если хотите. А что получил? Черт знает что!

— Не ругайтесь, — попросила я.

Мои слова слегка отрезвили Штольца, и он, успокоившись, присел.

— Извините, Феридэ. — Голос его звучал ровно. — Я хотел лишь сказать, что вы напрасно так отчаиваетесь. Обещаю, что ваша жизнь будет не намного хуже среднего жителя Варны. Я ценю ваше благородное происхождение и, поверьте, в этой усадьбе вам никогда не будет отведена такая же роль, как и плебеям…

Я устала от затянувшегося визита доктора и для того чтобы его красноречие побыстрее закончилось, решила молчать.

— Вы мне не верите? — не унимался Штольц.

Я сжала губы.

— Хорошо. — Доктор вновь встал и тоном, не терпящим возражений, проговорил: — Сегодня приглашаю вас на ужин. Вечером я сам зайду за вами.

В семь часов Штольц, как и обещал, был в моей комнате. Окинув взглядом мое платье, он скривил рот.

— Нужно будет приобрести новый наряд.

— Зачем? — пожала я плечами.

— Затем, что начиная с этого дня, вы будете ужинать в моем доме.

Этой фразой доктор, наверное, удивил бы меня, если бы не добавил:

— Для нашей работы необходимы условия, приближенные к нормальной жизни.

— Понятно, — устало кивнула я.

Штольц взял меня за руку и вывел в коридор. Остановившись у выхода из здания, он снял со старушки пальто и накинул мне на плечи. При этом доктор заметил:

— Пальто тоже вам необходимо. Ведь скоро начнутся холода…

Быстро миновав двор, мы оказались во флигеле. Гостиная располагалась на первом этаже. Когда мы вошли в комнату, Штольц сразу же усадил меня за стол и сам, сев напротив, позвал кухарку. Та тут же появилась на пороге.

Это была невысокая темноволосая женщина, небогато, но опрятно одетая.

— Несите ужин, — слегка наклонил голову профессор.

— На двоих? — спросила она.

— Да.

Женщина тут же вышла и через три минуты возвратилась с ужином на подносе. Расставив тарелки и чашки на столе, она, ожидая дальнейших приказаний, застыла на месте. Штольц, взяв вилку, поковырял ею в каше и недовольно проговорил:

— Сейчас четверть восьмого, а каша уже холодная.

Кухарка заволновалась.

— Простите, герр Штольц, но обычно вы ужинаете ровно в семь часов…

Доктор сверкнул глазами.

— Три часа назад я вас предупреждал, что на этот раз все приготовить необходимо к четверти восьмого. Или я ошибаюсь?

Женщина часто заморгала.

— Вы правы, герр Штольц, впредь этого не повторится…

— Идите, — махнул рукой доктор.

— Слушаюсь, — кивнула служанка и вышла за дверь.

— У вас порядки, как в армии, — заметила я, проводив взглядом женщину. — Еще немного — и вам начнут отдавать честь.

Профессор пожал плечами:

— Я не виноват, что порядок теперь остался только в армии… Да и то… Меня раздражают расхлябанность и непунктуальность, и я не собираюсь с этим мириться. А вы ешьте, иначе совсем остынет.

Аппетита у меня не было, но исключительно ради интереса, чтобы сравнить еду узников пансиона и их хозяина, я решила попробовать. К моему большому разочарованию, отличия оказались незначительными.

Закончив ужин, доктор вновь позвал кухарку.

— Уберите это. — Он указал на тарелки. — И до завтра вы можете быть свободны. Я вас отпускаю.

— Спасибо, герр Штольц.

Женщина убрала со стола, и уже минут через пятнадцать за ней закрылась дверь.

Все это время профессор сидел молча. Мне же не оставалось ничего другого, как заняться осмотром комнаты.

Помещение это казалось очень маленьким для гостиной. Неожиданно мало оказалось и мебели: несколько кресел, стол, рояль и, видимо, единственным напоминанием о том, что здесь жил ученый, являлся высокий, до потолка, книжный шкаф, сплошь уставленный всевозможными научными трудами. Глядя на все это, трудно было говорить о каком-то особом вкусе, но зато нельзя было отрицать опрятность хозяина и его любовь к чистоте.

— Феридэ, я позвал вас сюда, потому что хотел серьезно поговорить с вами. — Неожиданно зазвучавший голос профессора прервал мой осмотр.

— О чем? — удивилась я. — Неужели это настолько важная проблема, что о ней нельзя было поговорить в пансионе?

Доктор почесал затылок.

— Помните, Феридэ, я когда-то говорил вам, что, как только вы подпишете документ, все изменится…

Я решила промолчать.

— Так вот, — продолжил он, — сейчас и наступило время начать эти изменения.

Штольц надел очки и посмотрел на меня поверх них.

— С этой минуты вы, Феридэ, получаете право в любой день после обеда беспрепятственно выходить на улицу. Кроме того, вы будете каждый вечер ужинать в этом доме. Если захотите, конечно… В вашем распоряжении также и моя библиотека…

Заметив безразличие на моем лице, профессор скрестил руки на груди и добавил:

— Я понимаю, что вам тяжело так сразу осознать, что все радости жизни вновь возвращаются к вам… Чтобы вам было легче адаптироваться, я вас оставлю на час в гостиной, а у меня в это время обход пациентов.

Доктор взглянул на часы.

— Да, — недовольно закивал он головой, — время вынуждает меня покинуть вас и идти.

Поднявшись с кресла, Штольц направился к выходу. На пороге он обернулся.

— Совсем забыл… У нас на рояле никто не играет. Так что считайте его своей собственностью.

Через минуту я уже была совершенно одна в этой чужой и неуютной гостиной. Я встала и подошла к окну. Из него, как на ладони, просматривался пансион. В дверном проеме деревянного домика исчезла спина и лысина Штольца. И только теперь я поняла, как важны для меня эти перемены. Во мне вновь проснулась надежда вырваться отсюда. Настроение явно улучшилось. Неожиданно для себя я обнаружила, что смотрю не отрываясь на рояль. Я подошла к инструменту и, сев за него, открыла крышку. Мои пальцы коснулись клавиш, и полилась печальная мелодия…

Я не знаю, сколько времени я просидела за роялем и сколько бы еще отдавалась своим музыкальным воспоминаниям, если бы не появился Штольц.